Вовка из нашего класса - Юрий Третьяков

Я пришел к Вовке раньше семи часов. Он открыл мне дверь и сказал:

— Ты чего так рано? У меня еще не все готово. Ну, раз пришел, — заходи. Еще никого нет.

Когда мы зашли к нему в комнату, из-под кровати вылезли Сашка Рыбкин и Женя. Вовка покраснел и говорит:

— Они тоже, оказывается, пришли. Обязательно им хочется поглядеть. Ну, пусть… Чтоб не говорили, что я жадный. Как там — под кроватью?

— Ничего, — сказал Сашка, — как-нибудь потерпим.

— Вот и хорошо, — сказал Вовка. — Значит, как позвонит Валентина, вы прячьтесь под кровать, а он будет со мной. А как у них начнется, тогда вы вылезете, и мы все пойдем в прихожую. В Валентининой двери есть щелочка, очень узкая, будем по очереди глядеть, а нашу дверь оставим открытой, чтоб туда бежать, если кто вздумает выйти Понятно? Слышимость очень хорошая!

Вовка был похож на режиссера драмкружка во время школьного утренника. Режиссер всегда там распоряжается, кому где сесть, что делать.

Наконец раздался звонок. Сашка и Женя скрылись под кровать, а мы с Вовкой пошли открывать.

Первой вошла Валентина, а за ней — Ленька Косой ничуть не пьяный, в чистом костюме, потом Полина Харитоновна и еще несколько старушек.

Все они вошли в комнату Валентины, плотно прикрыли дверь и загремели стульями.

Вовка позвал Сашку с Женей и дернул меня за рукав:

— А ты не верил! Видал, Косой-то! В костюмчике, все равно как продавец! А Полина Харитоновна! Вот подожди, как они сейчас запоют!

В комнате у Валентины в самом деле начали петь. Пели негромко и очень жалобно, как патефон, если перевести регулятор на «медленно». В общем, пели они так нудно, что мы скоро соскучились. Один Вовка неизвестно отчего веселился и подталкивал нас:

— Во! Понятно? У меня все без обману! Сказал, что будут петь, — и поют! Здорово поют! Ну-ка, я посмотрю. Сидят: руки на груди — вот так. В потолок уставились. Помрешь! Иди глянь!

А сам скорчил страшную рожу, высунул язык и стал на цыпочках танцевать по прихожей, махая руками и прыгая, как обезьяна.

А богомольцы все пели и пели. Даже Вовке надоело, и он сознался:

— А все-таки скучно поют. Заладили одно и то же. Лучше бы Косой «Гоп со смыком» спел!

— Может, еще споет?

— Подожди, может, и споет. Тебе бы все сразу.

Но «Гоп со смыком» Ленька петь не стал. Он начал говорить речь. Когда он ходил по поездам, то говорил так:

— Да-рагие братишки и сестренки! Да-рагие папаши и мамаши! Аб-ратите свое внимание на инвалида, па-терявше-го на фронте девяносто восемь процентов зрения! Па-ма-гите, кто сколько может, са сваей трудавой копейки!

Сейчас тем же самым голосом он говорил немножко по-другому:

— Да-рагие братья и сестры, взз-любленные ва Христе…

Он говорил долго и непонятно, да и Возка вдобавок все толкал меня в бок:

— Видал? У меня без обману! Здорово шпарит! Теперь пора же ему «Гоп со смыком».

А Ленька Косой никак не останавливался. В поездах он подолгу не говорил. Скажет коротко, потом споет — и все.

А тут он рассказывал, что скоро все люди погибнут, потому что все они такие плохие, что земля их больше не потерпит и загорится. Есть шансы спастись только у него, у Полины Харитоновны, у Валентины и остальных старушек. А чтоб бог про них случайно не забыл, надо ему постоянно молиться, а в кино ходить нельзя, работать нельзя, книжки и газеты читать — тоже. Даже на поезде и автомобиле нельзя ездить. Поэтому-то, наверное, Ленька и перестал ходить по поездам.

Под конец он сказал, что все должны быть нам братья и не жалеть своего добра.

Я подумал, что если Полина Харитоновна поверит Косому, то у нас на кухне прекратятся скандалы, а уж птичью клетку она мне наверняка отдаст.

И похоже было, что она поверила: сморкалась, плакала и вытирала платочком то нос, то глаза. Помереть-то она боялась даже больше, чем воров: только и знала таскалась по поликлиникам, и всегда от нее пахло какими-то вонючими мазями, которыми она натиралась каждый вечер.

Трудно было сейчас даже поверить, что час назад она орала в «Гастрономе» на какую-то женщину с двумя малышами:

— Чево растопырилась, подлая! Наплодила детишек, как трусиха, прости господи!

В Вовкиной комнате зазвенел телефон. Говорил Коля Степанов из пятого «А». Он спрашивал, начался ли сбор богомольцев, а то они набрали с товарищем спичечных коробков как раз столько, чтоб заплатить за вход.

Вовка сказал, что представление уже кончается и чтоб они приходили завтра.

Когда богомольцы ушли, а Валентина пошла их провожать, Вовка спросил нас:

— Ну как?

— Да так… — зевнул Сашка. — Коробков жалко. Знал бы — не пошел. Говорил: петь будут.

— А что, не пели? — обиделся Вовка.

— Подумаешь, пели… Как кота за хвост тянули… В поезде Ленька лучше пел. И книжку не читали…

— В другой раз обязательно будут! — пообещал Вовка. — Завтра они опять соберутся, пока моей мамы нет. А вас бесплатно пропущу.

Когда я пришел домой, Полина Харитоновна уже копалась на кухне. Для пробы я спросил было насчет клетки и не обрадовался:

— Какую тебе клетку! Я тебе дам клетку! — закричала она на всю квартиру. — Так и приглядываются, что плохо лежит! Ученые! Выучила их Советская власть!

На другой день я позвонил Вовке, и он сказал, что у не го собралось уже человек шесть ребят из разных классов, трое уже спрятаны в шифоньерке, он боится, как бы они там не задохнулись, и богомольцы собрались, и вся остановка только за Ленькой Косым, который почему-то опаздывает.

Я сказал, что он может выпустить ребят из шифоньерки, так как только что я видел самого Леньку. Он шел по улице совсем пьяный в обнимку с другим пьяным, костюм его был порван и весь в известке, третий пьяный шел сзади и играл на гитаре, а Ленька орал на всю улицу:

Граждане, послушайте меня,Гоп со смыком — это буду я!

Вовка сильно расстроился.

— Видно, придется мне назад коробки отдавать, — вздохнул он. — Вот народ!

Как Вовка помогал стенгазете

На первом уроке была физкультура. У меня болел палец, я отпросился у физрука и вернулся в пустой класс. Там сидели дежурные Вовка и Сашка Рыбкин и разговаривали. Сначала я никак не мог понять о чем.

— Да-а… — вздыхал Вовка. — Это ты верно: в прошлом году дело было поставлено куда лучше. В прошлые годы не пришлось бы нам полдня думать — каждый день происходили всякие интересные события! Такие были ребята — ой-ой-ой… А сейчас пошли все какие-то неактивные.

— Один Колька Ерш чего стоил! — подхватил Сашка.

— Верно! Это незаменимый был человек: без него придется нашему классу плестись в хвосте!

Я удивился, потому что Ерш был известный всей школе лентяй и хулиган. Он чуть ли не каждый день отличался всякими проделками. И когда Ерш куда-то уехал, Андрей. Кондратьич про него сказал: «Он был поистине язвой здешних мест».

А Вовка и Сашка его почему-то восхваляли:

— Как он научил эту растяпу Любу дунуть в чернильницу…

— И сколько приносил в класс всяких интересных штук ножички, бритвы, и пистоны, и резинки, и веревочки, и всякую проволоку…

— А помнишь, какое у него было изобретение? Он назвал его «электрощекотун». Это две такие длинные иголки, от них — провода, а провода протянуты в рукава, а в каждом кармане — батареи. И когда он на уроке эти иголки в себя втыкал — одновременно включался ток… Ты ведь, Сашка, наверное, хорошо эту штуку помнишь — ты как раз впереди него сидел!

— Как же… Впечатление осталось сильное…

— А Андрей Кондратьич говорит: «До чего надо быть пакостником, чтобы соорудить этот ужасный агрегат, даже не зная физики!» Ужасный агрегат! Теперь бы он здорово пригодился!

— Верно. И заботы бы не было!

— А Ленка Иванова? Как она дралась, и плевалась, и царапалась! Ее бы сейчас!

Я послушал их и спрашиваю:

— А зачем они вам?

— Неужели не знаешь? — вытаращил глаза Вовка. — Эх, ты! Тут такое дело объявилось, что у нас с Сашкой прямо-таки головы опухли!

— Общешкольный конкурс, — пояснил Сашка. — Там в раздевалке, бумажка гласит: каждый класс может участвовать.

— Я опять не понял: кто больше нахулиганит, что ли?

— Нет. Не совсем… На лучшую сатирическую газету класса! Вот!

— А тем нет, — вздохнул Сашка. Он был редактор нашей сатирической газеты. — Нарисовать и раскрасить мы можем получше других, да вот случаев за последнее время что-то никаких не случалось, чтобы их отобразить…

— В пятом «Б», — говорит Вовка, — позавчера хромой надел на палку свой ботинок и сделал на потолке следы, как будто ходил по потолку… И форточку оторвал, когда на стенку карабкался. А в шестом «А» принесли карбиду, положили по кусочку в чернильницы, и такая сделалась вонь, что всех распустили по домам с последнего урока. Да и чернила стали как вода. И пошли они на стадион! Вот это класс! А у нас во всем виноват Женя Скворцов. Как сделали его классным организатором, так он и начал из кожи лезть за дисциплину. А другие ребята к нему примкнули… И участвуй с ними в конкурсе!