Гамбургский счёт. Сборник рассказов - Олег Гаврюшов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя вахта закончилась и я потащился в каюту. Меня тошнило. Я нашёл целлофановый пакет и вывернул в него съеденный ужин. Кое-как мне удалось влезть на койку, где я ещё раз приложился к пакету и попытался заснуть. Из-за качки это было сделать трудно. Я ездил по всей кровати упираясь в стенки поочерёдно то головой то ногами, ко всему прочему приходилось держаться за край матраса, чтобы не слететь на пол, когда судно ухало вниз с волны.
Хуже всего было то, что прекратить мучения возможно было, лишь мгновенно оказавшись на берегу, что, естественно было невозможно. Проклиная море и загранку, я летал по койке и непрерывно блевал, а за стенкой боцман с собутыльниками жаловались, что мало взяли водки. «И кто-то ещё называет это романтикой», – пронеслось в моей голове, когда я в очередной раз выворачивал наизнанку свой желудок.
Всё-таки мне удалось забыться тяжёлым сном. Встав утром с кровати, я почувствовал, что понемногу привык к качке и морская болезнь отпустила. Тошнить уже не хотелось, но и особого аппетита не было. В соседней каюте кончилось спиртное и боцман с радистом, злясь на недостаток водки принялись избивать матроса Вову, вспомнив, что он пил на халяву.
Через сутки мы пришли в Умбу. Швартовались у причала рыбозавода, коим был деревянный сарай, из которого несло тухлой рыбой. Старший механик (самый отъявленный на судне ловелас) спрыгнул на берег и скрылся в дверях заводика, откуда появился в компании двух рыбообработчиц, одетых в оранжевые фартуки и резиновые сапоги. Стармех сально шутил и подталкивал рыбообработчиц в сторону парохода со словами:
– Нет уж, дамы, извольте в мою каюту.
Не избалованные мужским вниманием рыбообработчицы покраснели от удовольствия и спустились на нашу развалюху. Вся троица скрылась у «донжуана» в каюте откуда был немедленно изгнан сосед деда – второй механик. Хохол по фамилии Хилькевич.
В Умбу мы привезли, кроме бочек и соли, ещё шифер, стройматериалы и несколько ящиков с оборудованием. Всё это очень ждал директор рыбозавода, поэтому славная команда нашего РС-16 немедленно принялась за разгрузку. Нам предстояло установить две стрелы. Одну из них мы всей командой заводили в аккурат до обеда. В обычной ситуации для этой работы требовалось два матроса и полчаса времени. Но это была ситуация необычная. Вся сложность заключалась в том, что за выгрузку нам платили повременно, то есть чем дольше мы выгружали бы это оборудование, тем больше бы нам заплатили денег. Поэтому в постановке стрел участвовали все, кроме повара, который готовил обед и ещё старшего механика, флиртовавшего с дебёлыми рыбообработчицами в своей каюте.
Все кричали, материли стрелу, материли друг друга, махали руками, бегали от борта к борту, стрелу то опускали, то поднимали, но она упорно не желала устанавливаться. На причале неспокойно переминался с ноги на ногу молодой директор рыбозавода и просил нас поторопиться. В двенадцать часов на палубе появился повар и объявил, что обед готов. Мгновенно на палубе стих мат, как будто выключили звук, стрелу бросили, она громко шмякнулась об палубу и все потянулись на камбуз, потеряв всякий интерес к погрузо-разгрузочным операциям.
Как только обед закончился, звук включили, завыли лебёдки и все снова заматерились, трудовой подвиг по постановке стрел продолжился. К концу дня директор рыбозавода понял, что если ничего не предпринять, то своё оборудование он получит в лучшем случае к концу пятилетки. Директор спрыгнул на палубу и побежал к капитану, которому предложил оплатить три рабочих дня, если команда поторопится с выгрузкой. Немного помявшись для приличия, капитан согласился и объявил об этом команде. После чего разгрузка вместе с установкой стрел была закончена за пару часов.
«Дед» проводил рыбообработчиц, отутюжил форму, взятую напрокат у капитана и напялив солнечные очки сошёл на берег покорять неискушённые сердца жительниц Умбы.
– Ну, держись бабы. Ален Делон на блядки пошёл, – съязвил ему вслед старпом.
Покоритель женщин никак на это не среагировал и удалился в посёлок походкой «вразвалочку». В одной руке он держал сигарету «Космос», в другой – модный портфель «дипломат», который взял у меня. «Дипломат» на фоне патриархальной Умбы смотрелся нелепо, но нашего Казанову это не смущало.
На следующее утро мы получили в конторе деньги за три рабочих дня, как и обещал директор, после чего наш сплочённый экипаж потянулся в гастроном откуда появился довольно скоро с авоськами гружёнными поллитрами. Я и третий механик пошли любоваться местными достопримечательностями.
Умба была прекрасна. После унылого бетонного Мурманска, я оказался в посёлке, пристроившимся между берегом Кандалакшского залива и густым ельником. Деревянные тротуары, низенькие домики, всё вокруг источало спокойствие и тишину. Мы пропустили по кружке пива в местной «стекляшке» и удалились в лес. Стояла пора ягод и грибов. Я наелся черники и, развалившись на краю Кольского полуострова глядел в заполярное небо и мечтал о дальних рейсах, море и загранке. Рядом лежал третий механик и спал под шум листвы.
На пароход мы пришли глубокой ночью. Повар накормил нас ужином и мы разошлись по каютам.
Когда рассвело выяснилось, что в Мурманск мы не уходим, потому как во-первых «делать там нечего», во-вторых не все поллитры ещё выпиты, в-третьих, на судне нет старшего механика. Я провёл этот день в исследовании противоположного берега, куда мы с третьим механиком переплыли на лодке взятой на рыбозаводе. Мы захватили с собой еду и провели на природе весь день. Когда стемнело мы вернулись на пароходик, повар дал нам ключи от камбуза и мы принялись за остывший ужин. Тут вернулся старший механик. Он крался на судно, озираясь по сторонам, как шпион. «Дед» был без дипломата и без штанов, а под глазом блестел свежий синяк.
На утро чётвёртых суток меня разбудил радист и попросил заполнить за него вахтенный журнал. Сам он сделать этого не мог из-за сильной дрожи в руках, три дня пьянства давали о себе знать.
– Понимаешь, – доверительно сообщил он мне, – в прошлый раз я сам заполнял, так начальство посмотрело на мои каракули и первым делом спросило сколько дней я пил. Не хочу давать повод для беспочвенных подозрений, а то я и так у них там за главного алкоголика. Обидно, честное слово.
Мне вспомнилось, как они с боцманом не просыхали весь рейс и я подумал, что начальство у радиста в чём-то право, но вслух, конечно, ничего сказал.
Днём ко мне в каюту заходил боцман и попросил в долг денег. Денег я не дал. Боцман обиделся и ушёл. После его ухода я заметил пропажу дорогого одеколона «Ожон», которым пользовался после бритья. Вечером того же
