Моя мартышка - Анатолий Пельсин

Она измождена. Я уловил момент ее кончины, но постарался не кончить самому. Я хотел взять ее еще куда-нибудь. Я хотел, чтобы она кончила еще. Я вытаскиваю свой измученный фаллос, залезаю на нее, и вожу распухшей головкой по ее грудям. Мы немного вспотели, совсем чуть-чуть. Над верхней губой у нее застыла пленка влаги, волосы растрепаны. "Мартышка. Give me the way", говорю я. Она закрывает глаза, и облизывает губы. В свете ночника они кажутся черного цвета. Туда я хочу запустить член, чтобы он там попасся, в ее теплом рту. Я продвигаюсь ближе, продвигая свою задницу по ее влажной коже. Наверное, ей тяжело, но она не жалуется. Только зубы ее сомкнуты, и мне пришлось силой раздвигать ей челюсти...

Blowjob - так это называется по-ихнему. Это для девушек, которые устают от работы на кухне, во вшивых забегаловках для быстрой жратвы, в ресторанах, а вечером им тяжело бороться с сильным парнем, у которого до боли стоит. Тогда уставшая девчонка делает эту взрывную работу, стоя на коленках перед креслом, в котором развалился ее парень, быстро, и не слишком утомительно освобождает его от накопившейся за день работы в грязном гараже спермы.

Моя Мартышка сосет медленно, сосредоточенно, словно в задумчивости. С закрытыми глазами. Может быть, ей стыдно, что она отсасывает у безработного, я не знаю. Мне ни хорошо, ни плохо, мне никак - наверное, мой членик тоже чувствует ее вялость, и смягчается. Я вынимаю его, и уверенными движениями вздрачиваю перед ее лицом. Она понимает. Когда ствол напрягается, она забирает его у меня, и пытается засунуть его себе в рот, но я не позволяю ей. Я слезаю, переворачиваю ее, и тычусь ей в заднее отверстие, в темный коричневый цветок. Сначала голова, потом остальное - я пролезаю полпути и чувствую острое удовольствие. В прямой кишке нет мышц, там пусто, ничто не сжимает мой член, но мне хорошо. Она мычит, стонет, я двигаюсь быстрей, держа ее за влажные ягодицы. Передо мной ее спина, и я целую ее выпуклые лопатки, и позвонки, и крепко сжимаю в руках мягкие невесомые грудки. Меня охватывает нежность, нежная сладкая боль пронзает яйца, и я спускаю в нее.

Она чувствует кишкой пульсацию моего члена, и содрогается, и кричит от счастья. Она кончает по своему, по бабьи. Поворачивает ко мне лицо, залитое слезами. "Was there a pain?" - устало, из вежливости спрашиваю я. Она молчит, глядя на меня влажными глазами, и отвечает, немного погодя: "

Some pain". "

Сhampagne?" - переспрашиваю я. "Да у меня и водки-то не осталось". Я говорю по-английски, но она меня не понимает, и от этого я сам хочу плакать.