Исповедь убийцы - Керен Певзнер

— Имя пострадавшего? — невозмутимо поинтересовались на том конце провода.

— Доктор Коган, психотерапевт, тоже здесь работает… работал. Скорее, пожалуйста, скорее! Здесь кто-то ходит!!. — это я выкрикнула в трубку уже из последних сил.

Наконец-то в голосе дежурного (или кого там еще?) послышались тревожные нотки:

— Где вы находитесь?

— В своем кабинете, рядом с кабинетом доктора. Я заперлась на ключ, а он, — не доктор, конечно, — ну, кто-то пытается открыть… — у меня перехватило дыхание.

— Ждите, выезжаем. Никуда не выходите, — приказал голос и связь прервалась.

Время тянулось безвкусной жвачкой. Я съежившись сидела в старом кресле. Резкий телефонный звонок заставил меня подскочить. Я схватила трубку:

— Ну где вы там?!

Это оказалась не полиция. В трубке послышался голос дочери:

— Мама, ты еще долго?

— Не вздумай выходить из дома, запри дверь! — закричала я. Мне в голову пришла идиотская мысль — будто убийца сейчас стрелой несется к моему дому. — Никому не открывай! Я скоро приеду.

— Ты чего? — недоуменно спросила Даша. — Что это на тебя нашло?

— Делай, что тебе говорят! — рявкнула я в сердцах. — Я задержусь еще на час-полтора. Не волнуйся. Все в порядке.

После крошечной паузы, она сказала:

— Ладно, успокойся, сейчас запрусь, — и добавила: — Я пока погуляю по Интернету.

Она положила трубку. Я спохватилась, что если Дашка будет сидеть в Интернете, до нее не дозвонишься. Я поспешно набрала домашний номер. В трубке слышались короткие гудки.

Послышался настойчивый стук:

— Откройте, полиция!

С трудом передвигая ватные ноги, я доковыляла до двери. На пороге стоял молодой полицейский в форме.

— Госпожа Вишневская? — спросил он.

Я кивнула. Он жестом пригласил меня следовать за ним. Мы дошли до кабинета доктора Когана.

— Входите.

Меньше всего мне сейчас хотелось вновь оказаться там. Видимо, полицейский понял мое состояние и успокаивающе улыбнулся.

— Все уже позади, госпожа. Входите, не волнуйтесь. Это необходимо. Вам просто зададут несколько вопросов.

Я вошла и остановилась у порога. Тело Когана лежало на прежнем месте, но теперь вокруг возились несколько человек. Один, сидевший рядом с убитым на корточках, повернулся в мою сторону. Смерил меня взглядом с ног до голову, потом вопросительно посмотрел на парня, который меня привел.

— Вишневская, — коротко пояснил сопровождавший меня парень.

— Понятно, — сидевший на корточках поднялся, подошел ко мне. Тут только я смогла его разглядеть. Это был мужчина в темном костюме, невысокого роста. Хотя мне при моих ста семидесяти семи сантиметрах и любви к высоким каблукам кто угодно покажется коротышкой.

Выражение лица его было недовольным. Ситуация явно не вызывала у него восторга.

— Присаживайтесь, — он подвел меня к креслу, в котором обычно сидели пациенты покойного психоаналитика. — Не обращайте внимание на суету. Вообще не смотрите в ту сторону. Сосредоточьтесь на том, что произошло.

Возле тела психотерапевта крутились двое в штатском — что-то мерили, скоблили, фотографировали. Их движения напоминали бы ритуальные танцы индейцев. Только индейцы танцуют молча. Увы, эти не молчали. Один, помоложе, монотонно перечислял случаи, когда жертве перерезали горло. От подробностей у меня голова пошла кругом.

При этом знаток не переставал посыпать все вокруг каким-то серым порошком. Второй — мужчина постарше и поплотнее, с угрюмым выражением лица, что-то тихо бурчал про себя. Потом громко выругался — как раз, когда я уселась в кресло и решила больше ни на кого не смотреть и никого не слушать.

— В чем дело, Яков? — спросил человек, встретивший меня.

— Такую рану можно нанести обычным кухонным ножом для рубки мяса, буркнул Яков. — Так оно, скорее всего, и было. Ищи ветра в поле… — и добавил непонятно: — Все то же самое.

Первый подошел ко мне:

— Нам нужно снять ваши отпечатки пальцев, не возражаете?

Я покорно протянула руки к подушечке со штемпельной краской. Следователь молча ждал, пока эксперт закончит процедуру, потом сообщил:

— Меня зовут Михаэль Борнштейн, я буду вести расследование. Расскажите, что здесь произошло.

Путаясь в подробностях, я рассказала о зонтике, о полоске света из-под двери кабинета Когана, о шагах, которые я слышала под своей дверью.

— И что же, — спросил Михаэль Борнштейн, — шаги были мужскими или женскими?

Я немного подумала.

— Мужскими. Не слышно было стука каблуков.

— Так. Как насчет других звуков? Ну там, — он сделал неопределенный жест рукой, — какие-либо характерные покашливания, хрипы, вздохи? Не слышали?

Я молча покачала головой. Мне хотелось домой.

Но похоже, он не собирался меня отпускать. А что спрашивать — еще не решил. Повернувшись к тому эксперту, который снимал отпечатки пальцев, он спросил:

— Рони, есть что-нибудь новенькое?

— На дверной ручке пальчики убитого и госпожи Вишневской, — радостно сообщил тот. «Чего тут радоваться?» — раздраженно подумала я.

— Больше ничего? — без особой надежды поинтересовался следователь.

— Есть еще парочка смазанных отпечатков, но они довольно старые, сказал Рони с сожалением. — Идентифицировать невозможно.

Борнштейн повернулся к второму:

— Что у тебя, Яков?

— Частицы черной лайки под ногтями убитого, — откликнулся тот. — Можно предположить, что убийца был в перчатках.

— Почему «был»? — буркнул следователь. — Почему не «была»?

Вот только быть заподозренной в убийстве мне и не хватало для полного счастья! Я собралась выдать гневную тираду и даже открыла рот.

— Я вас не подозреваю, — словно подслушав мои мысли, быстро сказал следователь. — Это так — дурацкая привычка придираться к экспертам… Даа, эстет, — хмыкнул он. — В тонких перчатках и с кухонным ножом. Эстет.

Прибыла скорая. Двое санитаров вынесли тело несчастного психоаналитика. Я почувствовала себя чуть лучше.

— Скажите, Валерия… Вы позволите вас так называть? — обратился ко мне Борнштейн.

Я кивнула.

— Вы всегда так поздно работаете?

— Бывает, — ответила я. — Если много писанины, не успеваю. А откладывать назавтра не хочется.

— Понятно. Значит, когда вы уходили, все прочие офисы в этом здании были закрыты?

— Кроме кабинета доктора Когана.

— Да, конечно. Но вы не сразу заметили, что он открыт, верно? Только после того, как вернулись за… — следователь глянул в свой блокнотик.

— За зонтиком, — подсказала я.

— Совершенно верно, за зонтиком. Так?

— Так. Дверь открывается в другую сторону. Если идти к выходу, свет не виден. Только когда возвращалась, заметила.

— И что же вас заставило войти?

Я пожала плечами.

— Ничего не заставляло, просто одной возвращаться не хотелось. Думала, выйдем вместе.

Следователь Борнштейн некоторое время молча смотрел на меня ничего не выражающими глазами. Пауза затягивалась. Я начала нервничать.

— Что за человек был покойный? — спросил он наконец. — Чем именно занимался? Кто его навещал? Вы ведь работали в одном помещении, наверное, встречали его ежедневно.

— Ну… — я задумалась. — Я все-таки слишком мало его знала. Встречались… Как встречались — здоровались в коридоре. Разговаривали мы всего-то пару раз. В кафе напротив, когда выходили на обеденный перерыв. Ну, а чем он занимался, вы и сами догадываетесь — людей лечил, психозы, неврозы. Мы же в сумасшедшее время живем — в кого ни ткни — невротик. Я ему тоже как-то раз на нервы пожаловалась, а он меня внимательно выслушал и дал почему-то телефон массажистки, говорил, что она — специалист именно по этому виду заболевания, — ну что за чушь я несу, при чем здесь массажистка?

— А где телефон? — спросил следователь.

Я порылась в сумочке, нашла картонный квадратик, протянула следователю:

— Я так им и не воспользовалась.

Борнштейн аккуратно переписал номер и я спрятала карточку снова в сумку. Потом снова обратился ко мне:

— Он работал один?

— Нет, — ответила я, — у него была секретарша, Габриэль. Но она никогда не задерживается на работе позже шести. Она замужем и у нее девочка четырех лет.

— Нужно ее вызвать, — Борнштейн повернулся к своему молодому помощнику. Завтра, на восемь утра ко мне.

— Вы знаете ее телефон? — это он уже спросил меня.

— Нет, но может быть найти по телефонной книге?

— Как ее фамилия?

— Марциано, Габриэль Марциано, а ее мужа зовут Чико.

Мне вдруг пришло в голову, что было бы лучше, если бы я сама позвонила бы Габриэль. Ее муж обладал просто клинической ревностью и звонок в вечернее время незнакомого мужчины просто свел бы его с ума. Я робко поделилась своими сомнениями со следователем.