Дыхание Луны - Виктор Пикар

«Что ты делаешь?»

Синий

Огромная белая комната показалась мне пустой – в одном углу диван, в другом стол и кресло. За огромными арочными окнами стояла луна. В третьем углу я увидел кресло, в котором сидела она. Звучала особенная музыка, – еще больше встревожившая мое сердце переливами и скрипками. Девушка танцевала, не вставая – одними руками; энергично дирижируя, она то молитвенно возносила их к небу, то брезгливо отталкивала от себя мир, то нежно прижимала его к сердцу, как родного и единственного ребенка, то сбрасывала вниз, как ядовитую змею. Ее прекрасные зеленые глаза были широко раскрыты – она смотрела на все и не видела ничего. Ее длинные белокурые локоны были спутаны, ее лицо было прекрасно. Я влюбился в нее – с первого взгляда. Она была в синем шелковом халате, очень коротком, ее ноги были раздвинуты намного шире, чем бы это сделала зрячая женщина, ровно настолько, чтобы я прошел дальше, в комнату, на цыпочках, будто бы подгоняемый в спину ветром. Как самый последний идиот, школьник младших классов, я попытался заглянуть туда и увидеть – что там, между ними? «Что ты делаешь?» Она почувствовала чужого – внезапно нахмурилась, сдвинула ноги и руками стремительно оттолкнула от себя воздух, в такт музыке – прямо на меня; я отпрянул, пораженный и испуганный, к стене. Заскрипел паркет. «Ну вот. И что теперь?» Пятясь, я наткнулся ногами на какой-то табурет, который от столкновения заходил ходуном. Я машинально обернулся – на нем была черная железная труба, размером с велосипедный насос, я схватил ее в руки, чтоб не упала. Сбоку на шершавом железе я с удивлением увидел что-то типа затвора, как на автомате Калашникова, и передернул его. Зачем?

– Кто вы? Кто вас приглашал?

Я не успел обернуться – под мое нижнее правое ребро, в спину, вонзилось что-то, жалящее электрическим разрядом. Я упал на пол, намертво удерживая железо трубы – и мир горел синим огнем.

Маша и медведь

Следователь смотрит на меня с интересом. – И что это было?

– Маша потом рассказала мне, что я вел себя, как медведь – она легко вычислила пришельца. С самого начала меня выдали посторонние резкие запахи – виски и сигара. Она делала вид, что не почувствовала вторжения. Когда мои ноги споткнулись о табурет, она стремительно, не теряя ни секунды, как учил ее отец, принеслась в то место, где должно было быть мое тело, и ужалила наугад электрошокером. Как оказалось, точно. Главным в этой истории является то, что несколькими секундами ранее я привел в действие прибор из каких-то там джунглей на островах. Отец Маши, морской офицер, получил его от своего отца, деда Маши, а тот – у умирающего хранителя древнего рода как диковинный сувенир. Случайно его оставили на табурете, у стены в гостиной – Машин отец так и не понял, что это такое и зачем нужно. Позже мы стали называть его «Объединитель» – скоро вы поймете, почему. Электрический разряд вкупе с активизированным прибором приводил к тому, что два человека, оказавшиеся рядом, становились одним человеком.

– Что ты сказал?

Следователь, разумеется, не понял. Я смакую этот момент, растягиваю удовольствие.

– Два человека становились одним.

Повторяю как ни в чем не бывало.

– Одним?

Он морщит лоб. Потом кривится, недоверчиво.

– Как это – одним?

– Так это.

– Да ладно!

– Конечно, речь не идет о телах – каждый оставался в своем теле. Но ведь и человек – это нечто большее, чем физическое тело.

– Поясни.

– Человек – это желания. Каждый из нас является тем, что он хочет.

– Допустим.

Следователь смотрит на меня как-то странно. Так странно, что я думаю о том, как не переборщить.

– Когда я очнулся там, на полу гостиной, Маша сидела рядом, прямо на паркете, вытянув свои прекрасные ноги в белых вязаных носочках, и гладила меня по голове, как любимую собачку, обоими руками, зарываясь пальцами в моих волосах. Она уже ощущала это, а я – еще нет.

Я делаю многозначительную паузу, но вижу, что его это раздражает.

И тогда я говорю главное:

– Она чувствовала мои желания, словно свои собственные. Как будто я – это она, только в мужском исполнении.

Брови следователя ползут вверх от удивления.

– А ты?

– А я лишь только очнулся, ощутил ее желания, как мои. Как будто она – это я сам, только в женском облике.

Он молчит, смотрит на меня расстроено, его лицо кислое, как лимон, он достает сигаретку, крутит ее между пальцев:

– Зачем ты так шутишь? Зачем так нелепо дуришь меня? Я пожимаю плечами.

– Ты сам просил рассказать, как все было на самом деле.

Он отходит к окну, встает ко мне спиной, молчит еще дольше – минуты три, думает. Не оборачиваясь, тихо бормочет, сам себе:

– Я дважды пробуждался этой ночьюи брел к окну, и фонари в окне,обрывок фразы, сказанной во сне,сводя на нет, подобно многоточью,не приносили утешенья мне.

Через пару минут он спрашивает:

– Ты читал ее мысли? А она знала, о чем думаешь ты? Так что ли?

Я радуюсь тому, как он продвинулся в своих выяснениях.

– Мысли – обратная сторона желаний. Когда человек хочет чего-то, он потом думает, как это сделать, как добиться желаемого. Но сначала – желания, потом уже мысли. А некоторые желания даже не оформлены мыслями – например, вы хотите спать и спите – а мысли только мешают. А во время оргазма – думаете ли вы о чем-либо? Ум полезен тогда, когда старые радости приелись, и нужно искать нечто новое, – тогда он и раскидывает свою паутину, как паук, в поиске новых жертв, новых удовольствий, новой пищи.

– А короче?

– Мы чувствовали то, что хочет каждый, напрямую. Желания – это огонь, а мысли – дым вокруг него. Если мы видели возможность еще больших наслаждений, то немедленно сплетались мыслями, точно стволы деревьев в джунглях, в намерении как можно быстрее реализовать их.

– А еще короче?

– Глупо заниматься чтением мыслей, если есть наслаждение в тысячу раз большее.

Он смотрит на меня и не понимает.

– Ладно, проехали. И что вы делали потом?

– Просто исполняли желания друг друга, все подряд, любые, как свои собственные, и наслаждались этим сверх всякой меры, целый месяц, самый сказочный и счастливый месяц в нашей жизни, пока не вернулся ее отец.

Он не выдерживает:

– Так в чем наслаждение-то? Я и так могу радовать себя самого. Зачем нужен еще кто-то с его желаниями?

Изумрудный

Я вздыхаю. Так быстро мы подошли к главной проблеме мироздания! Ну, что ж, придется коснуться и ее тоже.

– Очень просто. Ты себя любишь?

Он смеется.

– Думаю, что да.

– Замечательно. Так вот – этот древний прибор чудесным образом объединяет тебя с другим человеком, ты чувствуешь его, как себя самого, и любишь так же, как себя. Понятно?

– Допустим.

– Так вот. Когда любишь кого-то, как себя самого, и его желания становятся для тебя, как твои собственные, и ты даешь ему то, что он хочет, – наслаждаешься гораздо больше, чем когда даешь самому себе.

Он задумывается.

Я продолжаю:

– Ты любил женщину?

– Да, наверное. В школе было кое-что.

– Вспомни эти чудесные дни первой влюбленности, когда ты, забывая себя самого, делал лишь то, что она хочет, и был счастлив. Ей нравилось, когда ты провожал ее до дома, неся ее портфель? Ты делал это, радуя ее, и был несказанно доволен. Она любила желтые герберы? Ты готов был дарить их каждый день. Она, наверное, любила слушать, как ты декламируешь стихи? Ты тараторил без умолку, получая неземное удовольствие от того, как она наслаждается твоим вниманием. Она любила, когда ты слушаешь ее, все девушки это любят, и ты часами мог просто быть рядом с ней, внимая ее рассказам, успехам и горестям, смакуя ее голос, купаясь в море ее простой, незатейливой радости. Ей нравилось бродить по полю, собирая васильки и ромашки? Ты никогда не сделал бы это сам для себя – глупо, но ради нее, наслаждаясь ее маленькому счастью, ты готов был делать это часами. Она любила фильмы про любовь? Ты никогда не смотрел бы подобную сентиментальную ерунду, но ради нее, вместе с ней – это было волнительно и прекрасно. У тебя было немного денег, но ты готов был потратить их все – на нее, даря ей нелепые подарки, угощая ее любимыми тортами и мороженым. Это было волшебное, незабываемое сумасшествие, согласись. Ты забывал о своих желаниях, для тебя существовала только она и то, что она хочет, и ты бросался в нее, как в омут, с головой, потому что ты любил ее, а когда любишь и делаешь что-то для любимой – радуешься несравненно больше, чем когда делаешь что-то для себя.

Он кивает в знак согласия.

Я перевожу дух и спрашиваю:

– У тебя есть дети?

Он смотрит на меня с интересом.

– Да. Мальчик трех лет.

– Ты любишь его?

– Ну конечно! Замечательный ребенок.

– Прекрасно! Например, ты играешь с ним в мяч на солнечной полянке. Он бьет его ногами, мяч катится, он бежит за ним, смеется и радуется. Потом берет мяч в руки, неловко бросает тебе, ты ловишь его и нежно кладешь ему в руки, он хохочет так, что сердце твое тает, и ты готов заниматься этим несерьезным занятием еще и еще. Мыслимо ли, чтобы ты занимался этим сам с собой с таким же удовольствием? А когда он просит тебя почитать ему на ночь книжку и садится к тебе на колени, и водит пальцем по картинкам, и смешно бормочет – нет для тебя занятия, приносящего большую радость, чем это, разве не так? И его желания для тебя – как свои, потому что ты любишь его. И когда ты делаешь что-то для любимого сына, радуешься гораздо больше, чем когда делаешь что-то для себя – иначе не делал бы. Так?