Тьма над Петроградом - Наталья Александрова

Двое за столиком сделали заказ и по уходе официанта продолжали прерванный разговор.

– Рад вас видеть, Борис Андреич, в добром здравии, – говорил пожилой, похожий на профессора, – однако вид у вас обеспокоенный. Похудели что-то со дня нашей последней встречи, побледнели…

Борис втянул носом упоительные запахи, доносившиеся из ресторанной кухни, и сжал зубы. Есть хотелось до головокружения, потому что с утра, кроме чашки кофе, у него не было во рту ни крошки.

Напротив него сидел его давний знакомец Аркадий Петрович Горецкий и улыбался мягкой необязательной улыбкой. Глаза его из-под пенсне смотрели на Бориса благодушно, и выглядел он этаким добрячком. Однако Борис Ордынцев прекрасно знал, что Аркадий Петрович Горецкий вовсе не такой добрый и мягкий, каким хочет казаться в данный момент.

Борис хорошо знал Аркадия Петровича. Они познакомились еще до революции, когда профессор Горецкий читал в Петербургском университете уголовное право, а Борис был студентом. Потом случилась одна революция, за ней вторая, началась Гражданская война, университет закрыли, всех знакомых разметало по миру, как осенние листья.

Отец Бориса профессор Ордынцев умер еще до мировой. Мать Борис похоронил страшной зимой восемнадцатого года, распродал остатки мебели, которые не сжег в печке, и подался на юг в поисках сестры Вари. Младшую его сестренку тетка увезла к себе в имение в Орловской губернии, потому что Варя была очень слаба после воспаления легких и не выжила бы в сыром и холодном Петербурге.

Борис болтался по стране почти год, пережил голод, сыпняк, бегал от бандитов и красных, чудом сумел перейти границу на Украине и очутился в Феодосии, где к тому времени базировались силы Добровольческой армии генерала Деникина. И там-то они и встретились с Аркадием Петровичем Горецким, который был теперь не профессором, а полковником, состоял при штабе Деникинской армии и выполнял особые поручения начальника штаба генерала Лукомского.

По подозрению в убийстве, которого он не совершал, Бориса забрали в контрразведку. Там-то и произошла встреча с Горецким. Далее на долю Бориса Ордынцева выпало столько опасных приключений, что хватило бы на десять человек. Борис сумел все преодолеть и даже оказался полезным Горецкому, за что тот и пригласил его работать на себя, мотивируя это тем, что, выполняя сложные секретные поручения, Борис принесет больше пользы Белому делу, чем если бы он сражался в окопе с винтовкой в руках.

Судьба хранила Бориса, его не зарубили махновцы в степях Украины, он нашел сестру Варю, которая спасла его от расстрела, их с верным другом Петром Алымовым не утопили красные в Новороссийской бухте. Но после отставки Деникина и панического бегства Белой армии из Новороссийска что-то сломалось в душе Бориса. Предательства генералов невозможно было простить, Борис разошелся в полковником Горецким и поступил в полк.

Они снова встретились только в Константинополе. Борису не изменило его всегдашнее везение, он не погиб в Крыму при штурме Перекопа, ему удалось сесть на пароход в Ялте. И вот уже великий город Константинополь встречает его своими куполами и минаретами.

Полковник Горецкий и тут не подвел. Он тщательно опекал Варю, которую Борис отправил в Константинополь. Он устроил в госпиталь Алымова и доставал ему лекарства. Он привлек Бориса к своей деятельности. Горецкий вышел в отставку и выполнял теперь дипломатические поручения для англичан. Англичане хорошо оплачивали такие услуги. Борис получил крупную сумму денег и отправил сестру с ее женихом Алымовым в Берлин. Там Петру должны были сделать хороший ножной протез. Они же с Горецким уехали в Париж – город, куда стекались русские эмигранты.

Борис устроился вольным слушателем в Сорбонну – Аркадий Петрович настоятельно рекомендовал ему закончить образование и получить диплом юриста. Деньги, привезенные из Константинополя, быстро таяли, Борис перебивался случайными заработками, да еще нужно было помогать сестре. Лечение у Петра оказалось сложным и долгим, деньги уходили, как в прорву…

Официант принес салат и булочки. Борис последним усилием воли сдержался и заставил себя медленно взять вилку и медленно разломить свежую воздушную булочку. Впрочем, глаза Горецкого слишком проницательно блестели из-под пенсне, и Борис знал, что Аркадий Петрович заметил и его поношенный костюм, и мятую сорочку… Борис рассердился.

Официант налил вина и отошел, пробормотав что-то.

– Русские! – сообщил он хозяину, пробегая мимо.

– А то я сам не вижу! – буркнул мосье Жано.

Русские редко посещали его ресторан. Кто побогаче, ходили в русские рестораны – там подавали черный хлеб, икру и водку, а также расстегаи и бараний бок с гречневой кашей. Подавали там русские официанты в красных шелковых косоворотках и пели русские певицы под балалайку. Обнищавшие же эмигранты толклись на Монмартре в кабаках самого низкого пошиба. Нет, русские редко посещали ресторан мосье Жано.

– Давненько мы с вами не встречались! – оживленно заговорил Горецкий, поднимая бокал и придирчиво разглядывая вино на свет. – Месяцев пять или больше…

И поскольку Борис ничего не ответил, он молча отпил из бокала.

– Перед отъездом я рекомендовал вас мэтру Ленуа, – снова начал Аркадий Петрович. – Вы работаете у него в конторе?

– Работал… некоторое время, – нехотя ответил Борис, – потом настали тяжелые времена, и мэтр уволил половину служащих.

– Куда же вы устроились?

– Так… немного пописываю в одну русскую газетку… платят мало и нерегулярно… еще у генеральши Зубовой… у генерала отнялись ноги, и я вожу его в кресле на прогулку… Да и то эта работа, кажется, скоро сойдет на нет…

– Что же случилось? – участливо осведомился Горецкий.

Борис допил вино из бокала и ответил, криво усмехаясь:

– Племянница генерала… она захотела брать у меня уроки музыки.

– Музыки? – От удивления Аркадий Петрович так сильно взмахнул руками, что у него слетело пенсне. – Музыки? Но ведь вы, насколько я помню по Константинополю, играете, конечно, на фортепиано, но не настолько хорошо, чтобы давать уроки. Или племяннице генерала все равно? – прищурился Горецкий. – Хоть фортепиано, хоть латынь, хоть греческий, хоть танцы?

– Вы угадали, – вздохнул Борис, – не смотрите так осуждающе, я сам себе противен. Здоровый, крепкий мужчина, пробавляюсь мелкими заработками, инвалида в кресле вожу…

– Вы обязательно должны закончить курс, – строго заговорил Горецкий, – иначе так и будете перебиваться…

– Да кто вам сказал, что, прослушав лекции в Сорбонне, я смогу найти себе работу? – Борис повысил голос: – В стране ужасное положение, хорошо живут только те, кто сумел нажиться на войне. Ветеранам-французам платят крошечную пенсию, простой народ озлоблен, а тут еще мы, русские, свалились им на голову со своими проблемами!

– Выпейте еще и успокойтесь, – примирительно заговорил Горецкий, – не все так плохо.

– Понимаете, выяснилось, что я совершенно ничего не умею делать в мирной жизни, – начал Борис более спокойно, – только воевать, выпутываться из опасностей, выживать…

– И соблазнять молоденьких девушек, – смеясь ввернул Горецкий. – Кстати, племянница генерала очень хорошенькая?

– Если бы вы ее видели, вы бы не спрашивали, – буркнул Борис, – и вообще, дело совершенно не в этом!

– Право, не нужно сердиться, Борис Андреич, думаю, что скоро для вас наступит хорошая полоса, – заговорил Горецкий, как только официант убрал пустые тарелки. – А я сейчас вас порадую. Только что я вернулся из Брюсселя, но до этого заезжал в Берлин.

– Вы видели Варвару? – встрепенулся Борис.

– Разумеется, и передал им с Петром подарок к свадьбе, – улыбнулся Аркадий Петрович.

Венчание сестры состоялось в Берлине три месяца назад. Борис не смог приехать, совершенно не было времени, но зато он послал сестре все деньги, что у него были, с наказом обязательно купить белое платье и фату, и чтобы все было по правилам…

– Я привез вам письмо от сестры и вот. – Горецкий положил на стол фотографию.

Борис схватил ее и впился глазами. Свадебный снимок. Варя в белом платье, все как полагается, Петька держится молодцом, крепко стоит на ногах, никто и не поймет, что у него протез.

– Кроме этого, Варвара Андреевна просила меня еще передать на словах, что она умоляет вас не присылать им больше денег. Она чувствует, что вы тут бедствуете, вам нужно устраивать свою жизнь, а у них как раз все более-менее наладилось. Она работает в клинике профессора Герхарда, мужу тоже обещали работу.

«Муж? – Непривычное слово резануло слух. – Какой муж? Ах да, Петька теперь Варин муж…»

– Они – моя семья, – сказал Борис, не отрывая глаз от фотографии, – кроме них, у меня никого больше нет…

Принесли заказанную пулярку. Борис спрятал непрочитанное письмо в карман и посмотрел на Горецкого в упор: