Рожденная в грехе - Нора Робертс

– Ты достаточно говорила, мама.

– Я позволяла себе выражать недовольство, что ты оставила живопись. Это было неумно с моей стороны. Мне следовало бы не забывать, что женщина должна сама выбирать свою дорогу.

– Ты никогда не пыталась отговорить меня от переезда в Нью-Йорк. Или от занятий коммерческим искусством. Но я продолжаю заниматься живописью, не думай. Почти закончила натюрморт, который, надеюсь, тебе понравится.

Почему, ну почему она не догадалась привезти с собой какие-нибудь холсты? Хотя бы альбом для эскизов, чтобы творить рядом с матерью и та могла бы следить за ее работой и получать удовольствие, хоть немного отвлекаясь от своих болей.

– Здесь, в комнате, висит моя любимая картина, – сказала Аманда, слабым жестом указывая на портрет на стене. – Твой отец, спящий в шезлонге в саду.

– Уставший после стрижки газона, – засмеялась Шаннон, усаживаясь возле постели. – Каждый раз, помнишь, как мы говорили ему, почему он не наймет кого-нибудь, он отвечал, что любит уставать как вол и потом спать как сурок.

– До конца своей жизни он умел смешить меня. Как мне его не хватает! – Аманда коснулась руки дочери. – Тебе тоже, я знаю.

– До сих пор мне кажется, он вот-вот войдет в дверь и крикнет: «Мэнди, Шаннон, напяливайте ваши лучшие платья, я только что получил с клиента кругленькую сумму, и мы отправляемся отметить это событие грандиозным обедом!»

– Да, он любил делать деньги, – воспоминания притупили боль, и Аманда улыбнулась. – Для него это было вроде игры. Не просто доллары и центы, не жадность и алчность, а именно игра. Забава. Удовольствие. Как переезд из города в город каждые несколько лет. «А что, если попробовать этот город? А, Мэнди? Давай-ка тронемся в Колорадо. Или лучше в Мемфис? Как скажешь?»

Она затрясла головой в тихом смехе. Приятно было посмеяться, вообразив, что они с дочерью ведут обыкновенный разговор, как когда-то, в лучшие времена.

– Но уж когда приехали сюда, – продолжала она, – я сказала ему, что хватит – пожили цыганской жизнью, пора и остепениться. Заиметь свой дом. И он сделал его настоящим домом, о каком можно только мечтать.

– Он любил этот дом, мама. И я тоже. После всех переездов, которые мне тоже нравились – отец умел превращать их в настоящие веселые путешествия, – после всех переездов я сразу поняла, что здесь будет остановка надолго. – Она улыбнулась матери. – Мы обе это почувствовали, верно?

– Он был готов для тебя на все. Сдвинуть горы, бороться с тиграми… – Голос у Аманды задрожал, она с трудом преодолела волнение. – Понимаешь ли ты, Шаннон, как он на самом деле любил тебя?

– Конечно, мама. – Шаннон подняла руку матери, прижала к своей щеке.

– Помни об этом, девочка. Всегда помни. То, что я должна сказать тебе, возможно, причинит боль, разозлит тебя или смутит. Но все равно… И я очень сожалею… поверь…

У нее прервалось дыхание. Она со всей ясностью понимала сейчас, что сон, который приснился ей недавно, заключал в себе не только любовь и печаль, но был настойчивым напоминанием, что время не терпит, оно может оказаться куда скоротечнее тех трех недель, что были обещаны врачом. Кажется, Шаннон говорит что-то?

– Мама, я понимаю. Но всегда есть надежда… надежда…

– Я не о том. – Аманда поморщилась и обвела рукой комнату, временно переоборудованную в больничную палату. – Я о том, что было… было давно, дорогая. Когда мы поехали с подругой в Ирландию и остановились в графстве Клер.

– Никогда не знала, что ты была в этой стране. – Ей казалось странным даже думать сейчас об этом. – Только помню, как я удивлялась когда-то, что мы с отцом столько путешествовали, однако никогда не побывали в Ирландии, откуда тянутся ваши корни. Я тоже ощущаю их порой.

– Это правда так? – почти шепотом спросила Аманда.

– Я плохо умею объяснять свои чувства, но меня часто тянуло туда, когда оказывалось свободное время. А потом снова наваливались дела, и я… – Шаннон дернула плечом, как бы не понимая и не одобряя себя. – Кроме того, каждый раз, как только я заговаривала о поездке в Ирландию, ты, мама, качала головой и говорила, что есть много других интересных мест. Так было?

– Я не хотела туда возвращаться. Твой отец понимал это. – Аманда сжала губы, вглядываясь в лицо дочери. – Придвинься ко мне и послушай. И, пожалуйста… О, пожалуйста, попытайся понять меня!

Новый приступ страха охватил Шаннон. По спине пробежал холодок. Что еще? Но что же может быть хуже, страшнее смерти? И чего она так испугалась?

Она села на краешек кровати, взяла руку матери в свою и слегка сжала ее.

– Ты чем-то расстроена? – озабоченно спросила она. – Успокойся. Самое главное для тебя покой.

«Что я говорю? Боже мой! – мысленно оборвала она себя. – О каком покое речь?»

Пытаясь изобразить улыбку, Аманда проговорила:

– Итак, постарайся использовать все свое воображение художника.

– Говорят, оно у меня есть. Я готова, мама.

Господи, но в чем же дело? Неужели все путается у нее в голове? Не надо! Господи, только этого не хватало!

Подобие улыбки сошло с лица матери. Она медленно заговорила:

– Когда я была немногим старше тебя, я поехала со своей лучшей подругой – ее имя Кэтлин Рейли – в Ирландию. Для нас обеих это было большое событие. Мы росли в семьях со строгими правилами, и нам было уже за тридцать, когда мы смогли позволить себе проявить самостоятельность.

Она слегка повернула голову, чтобы лучше видеть выражение лица дочери, и продолжала:

– Тебе трудно это понять. Ты всегда была уверенной в себе, смелой. Но я в твоем возрасте и не пыталась быть самостоятельной.

– Ты никогда не была похожа на трусиху, мама.

Уголки губ Аманды дрогнули.

– Но я ею была. Да еще какой! А мои родители – истые католики – были праведнее самого папы римского. Их главным разочарованием в жизни было то, что ни у одного из детей не оказалось настоящего призвания.

– Но ты же была единственным ребенком, мама. Сама же говорила.

– Я имела в виду, что у меня с определенного времени не стало родных, и это было чистой правдой. А вообще в нашей семье было четверо детей – еще два брата и сестра. Я потеряла их всех до того, как ты родилась.

– Потеряла?! Боже!

– Не так, как ты подумала… – Она замолчала, вспоминая о Колине, о том, вправе ли она даже теперь открыть дочери, кем он был ей на самом деле. Потом заговорила вновь: – У нас не было сплоченной семьи, Шаннон. Невзирая на все строгости воспитания, все требования. Невзирая на глубокую религиозность. Но я не об этом. Я вырвалась впервые из дома, крупно повздорив с родителями, однако это не намного уменьшило чувство радости от первого самостоятельного путешествия. Мы с Кэтлин были похожи на двух школьниц, удравших с урока. Сначала отправились в Дублин, конечно. Потом – куда повели нас наши географические карты и наши носы. Ах, какими свободными мы были!

«Как до удивления легко восстанавливается в памяти былое!» – подумала Аманда, сделав передышку, чтобы восстановить дыхание. И это после стольких лет, когда она насильно подавляла воспоминания. А вот теперь они свежи и чисты, как вода в роднике. И она словно слышит заливистый смех Кэтлин, неровный гул мотора крошечного автомобиля, который они тогда наняли. Заново переживает, когда они сбиваются с дороги, поворачивая не туда. Радуется, если все же оказались в намеченном месте.

Первое яркое впечатление от вида грозных остроконечных скал, душевный покой при взгляде на зеленые холмы и поля. Радостное ощущение, что она наконец-то вернулась домой – чувство, которого Аманда никак не ожидала и которое больше к ней так никогда и не вернулось.

– Мы много чего увидели по дороге, дорогая, а потом, когда оказались на западе, осели в небольшой прелестной гостинице с видом на реку Шаннон. Оттуда мы продолжали свои поездки в разных направлениях. Скалы Мора, Голуэй, берега Баллибеньона, многочисленные живописные местечки, о существовании которых даже не подозреваешь, пока случайно не наткнешься на них.

Она подняла глаза на дочь, и Шаннон отметила, что взгляд матери стал живым и ясным.

Аманда опять заговорила:

– О, как мне хочется, чтобы ты побывала там! Посмотрела своими глазами, почувствовала все волшебство тех мест. Морские волны, с грохотом разбивающиеся о скалы и превращающиеся в водяную пыль. Их особый цвет. А как пахнет воздух под нежным теплым дождем, как завывают ветры Атлантики. А дневной свет! Он словно жемчуг с примесью золота.

«Вот это любовь, а я о ней даже не подозревала, – подумала Шаннон, удивленная и зачарованная. – Любовь, которая подсказывает слова, как из книги…»

– Нет! – грустно вздохнула Аманда. – Не думай, я больше никогда не возвращалась туда. Хотя сколько раз мечтала, строила планы. Решала и передумывала, понимая, что прежнего ощущения уже не будет. Оно приходит единожды. Верно?

Это был не столько вопрос, сколько утверждение, и Шаннон молчала, ожидая, что мать скажет дальше.