Страна Лимония - Свен Карстен

Первое детское воспоминание у Серёги было такое: его купают в корыте, у старшей мамы руки большие и мягкие, она смеется, а в окно комнаты светит солнце. Воспоминание второе – он сидит в сарае в углу и боится идти домой, потому что обкакался в штаны. Кажется, его тогда лишь поругали нестрого, но точно он не помнит. И третье воспоминание, самое важное. Как он увидел собственный затылок.

Скажете, кто угодно может увидеть свой затылок, нужно лишь взять два зеркала? Но у Серёги-то никаких зеркал тогда не было! Да и откуда взяться зеркалам в сарае? Там была только лестница, деревянная лестница, забытая приставленной к чердачному окну. И Серёге, в его-то пять лет от роду, показалось очень интересным увидеть – а как же выглядит двор из чердачного окна? Родительниц поблизости не было, только глупый Лысенко дремал возле будки, но он-то ведь не расскажет, правда? Серёга принялся карабкаться по ступенькам, подтягиваясь и закидывая ноги чуть не выше головы, и добрался уже до шестой перекладины, но тут проснулся Лысенко и, заметив непорядок, коротко и сердито гавкнул. Серёга испугался, что на шум выйдет Геологиня, наплевал на свою затею и заторопился слезать, нога его соскользнула с гладкой деревяшки, лестница от толчка дрогнула, и верхний конец ее отошел от стены, заваливаясь на Серёгу. Ма!.. – пискнул Серёга, падая спиной вперед, а на второе "ма" времени уже не хватало – сейчас-то он и треснется, сердешный, головенкой о землю, и тяжеленная лестница накроет его сверху, прихлопнет, просто как комара!

Вот тут-то и увидел Серёга прямо перед глазами чей-то чернявый затылок. Макушка, уши, голова – какой-то мальчишка. Тоже на лестнице, вцепился в перекладину. Времени вдруг оказалось сколько угодно, никто уже никуда не падал, а все просто висели в загустевшем в момент воздухе – что лестница, что Серёга, что скакнувший от будки Лысенко. Серёга присмотрелся поподробнее и узнал сначала свои штаны и майку на мальчишке, потом царапину на руке, заработанную три дня назад в курятнике, а потом и себя самого, но как бы увиденного со стороны. Вот так фокус! Серёга посмотрел вниз, на себя первого, думая увидеть свои руки-ноги и сравнить их с номером вторым, однако не увидел ничего, одну пустоту. Тогда он обернулся посмотреть на Лысенку. Тот, оказывается, прыгнул, разметнулся в прыжке, да так и остановился в полете – лапы вытянуты, пасть открыта, глаза выпучены, и выражение у них умное-преумное! Хотя всем известно, что Лысенко дурак.

И тишина была в сарае – удивительная…

– Ну, так слазь теперь! – сказал кто-то в этой тишине.

– Я боюсь! – сказал Серёга, но понял, что ни чуточки не боится. Только не знает, как же можно слезть вниз, если у тебя ни рук, ни ног нету, а все они у постороннего мальчишки.

– Мать ругаться будет, – опять сказал кто-то.

– Я не хотел! – испугался тут Серёга и поскорее спрыгнул вниз. И второй Серёга тоже спрыгнул, только коленками и ударился. На земле немного соломы лежало, так что не очень больно и было. Серёга сразу вскочил на ноги, принялся ладошками солому со штанов стряхивать, и тут произошло все разом – Лысенко с лаем и хрипом налетел на него откуда-то сверху, повалив Серёгу опять на землю, а на Лысенко рухнула плашмя лестница, отчего тот сразу перестал лаять, а принялся визжать и скулить.

Распахнулась дверь сарая, и сердитый голос Геологини сказал:

– Ты зачем собаку убил, цыганская твоя душа?!

Но она ошиблась, Лысенко не умер, а только проболел неделю. Его взяли в дом, перевязывали тряпками и кормили с ложки, отчего Лысенко совсем загордился. Серёгу тоже лечили.

– А что такое душа? – спросил Серёга, когда ему в очередной раз мазали коленку йодом.

– Ну, с точки зрения биологической науки, – ответила мама-Биологиня, убирая пузырек обратно в аптечный ящик, – никакой души нет.

– Даже у цыганов? – удивился Серёга. Он давно уже подозревал, что сам он, непонятно каким образом, родился цыганом. Лысенко родился собакой, а Серёга – цыганом. Цыганёнкой.

– Даже у кого угодно, – уверила его Биологиня. – Душа это такое облачко, которое живет у тебя в груди, и говорит тебе, что такое хорошо, и что такое плохо. И душа видит все и все понимает. Только души все равно нет.

– А у собаки есть?

– У собаки тем более нет, – отрезала Биологиня. – Ни у собаки, ни у человека, ни у коровы. Когда человек умирает, оттого, например, что на него свалилась лестница, его душа вылетает наружу и летит искать другого мальчика, чтобы поселиться в груди уже у него. Если у мальчика будет душа, тогда он будет хороший мальчик. А без души – он плохой мальчик, злой, бездушный. Не будь таким.

– Ладно, – сказал Серёга, – не буду. А душа умеет говорить?

– Когда душа говорит, – отозвалась от стола мама-Геологиня, – это называется "голос совести". Он плохого не посоветует. Его надо слушаться.

– Понятно, – покивал Серёга и отправился на крыльцо – дуть на коленку, чтобы йод не щипал, и думать про душу.

Выходило по всему, что ни у кого души нет, ни у коровы, ни у Лысенки, а у него есть, и потому Серёга – хороший мальчик. С душой. Ведь он же ясно слышал, как ему кто-то невидимый сказал, что пора с лестницы спрыгивать! Это, небось, душа и была! Сидит в груди и советует только хорошее. Серёга постучал себя кулачком по груди и прислушался. Душа, если и была, то молчала, не отзывалась. Наверное, спала.

Второй разговор с душой случился у Серёги на восьмом уже году жизни, когда он тонул в речке Песковатке.

День был жаркий, вода в реке холодная, Серёге очень больно свело ногу судорогой, он заорал от испуга, хлебнул воды, запаниковал, и принялся тонуть – в пяти метрах от берега, и там, где глубина была ему всего по грудь. Вода зашумела в ушах, вода полилась в нос, Серёга успел лишь разок кашлянуть, песок, взбаламученный со дна, попал ему в глаза и заскрипел на зубах, и вдруг – хлоп! – все остановилось, и Серёга увидел свой затылок. Затылок-то был под водой, и все тело там же, а сам Серёга как бы парил невысоко над волнами и брызгами, застывшими навроде холодца в тарелке. Дышать ничего не мешало, но Серёга не дышал, потому что ему и без того было нормально. Второй Серёга, который под водой, походил сверху на растопырившуюся лягушку, и был очень уж смешной.

– Опять напроказил? – спросил Серёгу посторонний голос. Похожий на его собственный, но какой-то взрослый, спокойный, с пониманием.

– Я нечаянно! Меня кто-то за ногу укусил! – попытался оправдаться Серёга. – А ты кто? Душа?

– Зови собаку поскорее, – ответила душа.

Серёга посмотрел на берег, там стоял передними лапами в воде Лысенко и неотрывно глядел на Серёгу преданными глазами, словно ждал команды.

– Лыся, Лыся! – закричал Серёга, сам удивляясь, как это он кричит безо рта. Но выходило громко. – Лыся, ко мне! Ко мне, скорей! На помощь!

И тут у него опять зашумела вода в ушах, заболела нога, заклокотали пузыри в носу, ужасно захотелось спать, он уже ничего не видел и не понимал, а потом под пальцы подвернулась противная мокрая собачья шерсть, и его потащило куда-то сквозь речную траву, по песку, по камням и вонючей тине. Солнце жгло глаза, Серёга уже не тонул, а безопасно лежал на бережку, а над ним стоял довольный Лысенко и лизал ему лоб и щеки слюнявым языком.

– Хороший Трофим Денисович, – хотел сказать Серёга, но не смог, потому что его вытошнило.

Так что, душа у Серёги, определенно, была, но какая-то неразговорчивая. Хотя, может, это еще и потому выходило, что Серёга против совести не поступал, парнем рос добродушным и хорошим, матерям своим не врал, а больше врать-то и некому было. Деревня их, в которой и раньше-то имелось жалких четыре двора, со временем вовсе опустела – кто от старости умер, а кто просто спился – так что остались в ней только наши трое, не считая собаки. Оно, между прочим, и к лучшему получалось. Это, может, в Америке страшно в местах, где безлюдно. А у нас страшно там, где люди есть.

Один раз напугались крепко. Биологиня обычно раз-другой в месяц ходила за пяток километров в соседнее село – туда приезжала еще автолавка с городскими товарами. Однажды видит Серёга – возвращается Биологиня чуть не бегом, сама не своя, и рукой ему уже издали машет, чтобы с улицы уходил поскорее в дом. Серёга тогда даже подумал, что цыгане в округе объявились. Но нет, дело пострашнее было. Оказывается, в городе всех нерусских убивать стали. Если кто по-южному смуглый, так мужики и парни наваливаются кучей на одного и бьют до смерти. А отчего так, то ли приказал кто, то ли сами до такого безобразия додумались – неизвестно. Знакомая сельская, которая весь этот ужас Биологине-то и рассказала, своими глазами мертвого китайца видела, когда в городе была. Убили, лежит на газоне мертвый, весь в синяках. Маленький такой. Народ мимо проходит, отворачивается. Женщин только, говорят, да девок не трогают. Ну, обругают по-черному, или побьют немного для острастки, платье там разорвут – это случается. Но до смерти не убивают. Разве что, ненароком.