Призрак Анил - Майкл Ондатже

Первое же доставленное в лабораторию тело принадлежало человеку, убитому уже после того, как она прилетела на остров. Когда она осознала, что это случилось, вероятно, ранним вечером, когда она прогуливалась по рынку Петтах, ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы унять дрожь в руках. Два студента переглянулись. Обычно она никогда не связывала время смерти со своим личным временем, однако на этот раз прикинула, который час теперь в Лондоне и в Сан-Диего. Половина шестого. Половина второго.

— Это ваш первый труп? — спросил один из них.

Она покачала головой.

— Кости рук перебиты.

Вот он, прямо перед ней.

Она посмотрела на студентов. Они еще учились и были достаточно молоды, чтобы испытать потрясение. Труп был совсем свежим. Он еще оставался кем-то. Обычно жертв политических преступлений находят гораздо позже. Она погрузила пальцы в мензурку с голубым раствором, чтобы проверить, есть ли ссадины и порезы.

— Около двадцати лет. Смерть наступила двенадцать часов назад. Вы согласны?

— Да.

— Да.

Они казались взволнованными, даже испуганными.

— Повторите, как вас зовут?

Они сказали.

— Важно вслух сформулировать первые впечатления. Потом их обдумать. Допустить, что могли ошибиться. — (Нужно ли читать им лекцию?) — Если в первый раз вы ошиблись, составьте картину заново. Возможно, вы сможете заметить то, что просмотрели раньше… Почему перебиты кости рук, а пальцы не повреждены? Это странно… Человек, защищаясь, вскидывает руки вверх. Обычно повреждаются пальцы.

— Быть может, он молился?

Она молча посмотрела на сказавшего это студента.

У следующего трупа имелись «болтающиеся» переломы грудной клетки. Это означало, что, прежде чем удариться о воду животом, он был сброшен с большой высоты — не меньше ста пятидесяти метров. Из тела вышел весь воздух. Значит, его сбросили с вертолета.

На следующее утро Анил проснулась рано и вышла из арендованного дома на Уорд-плейс в темный сад на крик кукушек, занятых собственными заявлениями и воззваниями. Она постояла там, отхлебывая чай из чашки. Потом, когда закрапал дождь, она вышла на главную дорогу. Рядом остановилось трехколесное такси. Она села, и такси помчалось вперед, ныряя в узкие просветы в густом потоке машин. Анил крепко держалась за кожаные петли, с открытых боков машины дождь капал на лодыжки. В «баджадже» было прохладнее, чем в такси с кондиционером, и ей нравился крякающий звук гудков.

В первые дни своего пребывания в Коломбо, когда разражалась непогода, она, похоже, всегда оказывалась одна. Капли дождя на рубашке, запах пыли во влажном воздухе. Облака внезапно разверзались, и город превращался в деревушку, где знакомые перекрикиваются друг с другом, радуясь дождю. Или это было неуверенное одобрение дождя на случай, если тот окажется всего лишь кратковременными осадками.

Много лет назад ее родители пригласили на обед гостей. Они поставили длинный стол в своем поникшем сухом саду. Был конец мая, но засуха все не кончалась, сезон дождей никак не наступал. И вот уже ближе к концу обеда хлынул дождь. Ощутив перемену в воздухе, Анил проснулась у себя в спальне, быстро подошла к окну и выглянула во двор. Гости бежали под проливным дождем, занося старинные стулья в дом. Но отец и сидевшая рядом с ним женщина остались за столом, празднуя перемену погоды, а земля вокруг них превращалась в грязь. Пять минут, быть может десять, они сидели и беседовали, просто чтобы убедиться в том, что это не кратковременные осадки, что дождь будет лить и лить.

Гудки, похожие на кряканье уток.

Дождь лил на Коломбо, пока ее «баджадж» направлялся прямиком в министерство археологии. Там и сям в маленьких лавчонках загорались огни. Анил наклонилась вперед:

— Мне нужно купить сигарет.

Они свернули к обочине, и водитель, не вылезая из машины, что-то крикнул. Под дождь из магазина вышел мужчина с тремя сортами сигарет, она выбрала пачку «Золотого листа» и расплатилась. Они поехали дальше.

Внезапно Анил ощутила радость оттого, что вернулась, в ней ожили детские воспоминания. Узнав, что на Шри-Ланку хотят направить судебного антрополога, она без особого желания подала заявку в Центр по правам человека в Женеве. Она не думала, что выберут ее из-за того, что она родилась на острове, хотя сейчас всюду ездила с британским паспортом. Тогда представлялось весьма сомнительным, что специалисту по правам человека вообще разрешат въезд в страну. Протесты «Амнести Интернешнл» и других организаций, следящих за соблюдением прав человека, годами отсылались в Женеву и без движения лежали там, подобно леднику. Президент Катугала утверждал, что не располагает сведениями об организованной кампании убийств на острове. Но под давлением западных деловых партнеров правительство, чтобы их успокоить, в конце концов согласилось на сотрудничество местных властей с иностранными консультантами, и Анил Тиссера в качестве судебно-медицинского эксперта из Женевы была выбрана для работы с археологом из Коломбо. Это был семинедельный проект. Никто из Центра по правам человека по этому поводу особо не обольщался.

Войдя в министерство археологии, она услышала:

— Так, значит, вы пловчиха!

К ней с вытянутой вперед рукой непринужденно направлялся широкоплечий мужчина лет под пятьдесят. Она понадеялась, что это не мистер Сарат Диясена, но это был именно он.

— Это было давно.

— И все же… Возможно, я видел вас в Маунт-Лавинии.

— Каким образом?

— Я учился в колледже Святого Фомы. Прямо там. Конечно, я немного старше вас.

— Мистер Диясена… давайте не будем больше говорить о плавании, хорошо? С тех пор под мостом пролилось много крови.

— Хорошо-хорошо, — отозвался он, растягивая слова.

Вскоре она привыкнет к этой его манере, рассчитанной на то, чтобы протянуть время. Нечто вроде азиатского кивка, почти кругового движения головы, заключающего в себе возможность отрицания. Произнесенное дважды «хорошо» формально было согласием, но с оттенком сомнения, согласием, данным из вежливости, но содержащим в себе предположение, что вопрос еще не решен окончательно.

Анил улыбнулась, стараясь смягчить тот факт, что с первых же слов они умудрились повздорить.

— Очень приятно познакомиться. Я читала ваши статьи.

— Я, разумеется, занимаюсь совсем другим временем. Но хотя бы знаю, где что находится…

— Вы не против, если мы позавтракаем? — спросила она, пока они направлялись к машине.

— Вы замужем? У вас есть семья?

— Нет, не замужем. И не пловчиха.

— Хорошо.

— Трупы теперь привозят каждую неделю. Пик террора пришелся на восемьдесят восьмой и восемьдесят девятый, но, разумеется, убийства практиковались задолго до этого. Каждая из сторон убивала и прятала следы. Каждая. Это неофициальная война, никто не хочет оттолкнуть иностранные державы. Поэтому банды убийц орудуют тайно. Не так, как в Центральной Америке. Убивает не только правительство. У нас до сих пор существуют три вражеских лагеря — один на севере и два на юге, — они используют оружие, пропаганду, страх, лживые плакаты, цензуру. Импортируют современное западное оружие или делают сами. Пару лет назад люди начали просто исчезать. Иногда находят сожженные тела, которые нельзя опознать. И обвинить в этом некого. Никто не может сказать, кто эти жертвы. Я просто археолог. Работать под вашим началом не моя идея. Если хотите знать мое мнение, судмедэксперт и археолог не слишком удачная пара. Мы в основном имеем дело с казнями без суда и следствия. Со стороны повстанцев, правительства или сепаратистов-партизан. Убийства совершали все.

— Трудно сказать, кто здесь хуже. Отчеты ужасающи.

Он заказал еще чашку чая и посмотрел на принесенную еду. Она просила принести творог и пальмовый сахар. Когда они закончили, он сказал:

— Пошли. Я отвезу вас на корабль. Покажу, где мы будем работать…

«Оронсей», пассажирский лайнер, ходивший прежде по восточному маршруту, лишился всех своих внутренностей — ценных механизмов и роскошной мебели. Когда-то он курсировал между Азией и Англией — из Коломбо в Порт-Саид, скользя по узким водам Суэцкого канала и завершая путь в доках Тилбери. В 1970-х он совершал только местные рейсы. Потом перегородки между каютами туристического класса разобрали, превратив свободное пространство в грузовой трюм. Вместо капризных пассажиров лайнер стал перевозить чай, питьевую воду, каучуковые изделия и рис, а также немногочисленных искателей приключений и работы, вроде племянников акционеров судоходной компании. Он до сих пор оставался восточным кораблем, способным выносить азиатскую жару, а в его трюме еще пахло соленой водой, ржавчиной и машинным маслом, смешанным с ароматом чая.

Последние три года «Оронсей» стоял на вечной стоянке на заброшенном причале в северной части порта Коломбо. В сущности, огромный корабль стал частью суши и использовался больницей на Кинси-роуд в качестве склада и рабочего помещения. Из-за нехватки свободного места в больнице часть переделанного лайнера стала базой Сарата и Анил.