Обречённые убивать - Луи Бриньон

В это мгновение взгляд Арсентьева снова встретился с взглядом арестанта. Арсентьев, на мгновение почувствовал растерянность. Он ожидал любой реакции, но…не такой. Мужчина смотрел на него с откровенным сочувствием. У него появилось ощущение, что они словно поменялись местами.

— Вы готовы ответить на второй вопрос?

Слегка помедлив, Арсентьев всё же кивнул.

— Почему здесь нет видеокамер?

— Что?

— Видеокамеры!

Арсентьев невольно оглядел комнату. Любое подобное дело обязывало вести запись допроса. Но ничего похожего на записывающую аппаратуру здесь и близко не имелось. Во всяком случае, явно. Он не заметил отсутствия видеокамер. И сейчас почувствовал некоторую неловкость. Словно его уличили в обмане. Он ещё раз осмотрелся и тут снова услышал голос:

— Поверьте моему опыту, майор. Их здесь нет. А ведь должны были быть.

— И, наверное, у вас есть версия по поводу отсутствия видеокамер? — поинтересовался с лёгким сарказмом Арсентьев. — Как мне кажется, у вас есть версии по поводу всего.

— Вы не ответили на вопрос, майор!

— У меня нет ответа.

— Подытожим. Вы не знаете, почему вас поставили на это дело, и не знаете, почему решили не записывать допрос.

— Так и есть. Теперь вы готовы ответить на мои вопросы?

— Конечно! — на губах арестанта появилась странная улыбка.

— Отлично! — у Арсентьева появился довольное выражение на лице. На самом деле он и не надеялся справиться с делом так быстро. С одной стороны, он почувствовал радость победителя, с другой — угрызения совести.

Этот человек ему понравился, и он не хотел усугублять его положение. «Как же лучше сформулировать главный вопрос?» — подумал Арсентьев.

— Кому ещё я передавал сведения, кроме господина Бренона?

«Пожалуй, лучше бы я сказать не смог!» — подумал Арсентьев не без восхищения. Сидящий перед ним человек, вне всякого сомнения, обладал незаурядным умом и удивительной проницательностью. И впечатление не портили ни арестантская одежда, ни скованные за спиной руки, ни даже… невыразительное лицо. Хотя нет, он обладал удивительно живыми глазами и подвижным лицом. «Чёрт, о чём я думаю?» — Арсентьев разом отмахнулся от всех этих мыслей, равно как и от симпатии, которую ему внушал Воеводин, и коротко спросил:

— Так вы готовы ответить на мой вопрос?

Тот кивнул.

— Ну, и… кому вы ещё передавали сведения?

— Мне тебя жаль, майор!

— Что? — Арсентьев едва дар речи не потерял, услышав эти слова. Его начала охватывать злость. Пришла мысль, что с ним попросту играют. На самом деле, он ничего не собирается сообщать.

— Злость — вестник ошибочных выводов, — последовало негромкое замечание. В этот миг, арестованный, словно невзначай, оглянулся назад и бросил взгляд на запертую дверь. Затем, повернул лицо в сторону Арсентьева и, устремив на него неопределенный взгляд, вполголоса продолжил: — Ты же следователь, майор. Понятно, тебе нужен результат. И ты его получишь. Даю слово. Но прежде… попробуй немного порассуждать. Где тут логика?

— Хорошо, давай порассуждаем, — неожиданно для самого себя, согласился Арсентьев. На самом деле ему не терпелось получить ответы, но он не хотел всё испортить. Потом, было что — то ещё. И это мешало ему вести допрос так, как он предполагал его вести в начале. — Нет камер. Не ведётся запись допроса. Новоиспечённого следователя отправили допрашивать матёрого разведчика. Ну и что из того? Нет способа начинать сразу со второго раза. Возможно, мне решили дать шанс отличиться? Возможно, решили, что я могу справиться? Тут тысяча причин может иметь место. А ты всё время выискиваешь непонятно что и разговариваешь туманными намёками. Потом все эти вопросы. В чём смысл? Помочь я тебе не смогу, даже если бы очень этого захотел.

— Я знаю!

— Знаешь? Тогда к чему все эти вопросы? Чего ты добиваешься?

— Хочу, чтобы меня внимательно выслушали. И если после этого ты всё ещё захочешь услышать ответы, то ты… их услышишь.

— Только коротко! — Арсентьев устремил на разведчика хмурый взгляд и снова скрестил руки на груди.

— Как тебя называли в школе? — вопрос прозвучал неожиданно для Арсентьева.

— Какое это имеет отношение к делу? Называли, как называли…

Эти слова вызвали лёгкую усмешку у Воеводина. Он слегка подался вперёд и вкрадчиво спросил:

— Красавчик, любимчик, милый…?

— Блондинка! Меня называли «Блондинка». Имелось в виду, что я бестолковый и явно не подхожу для школы разведки. Теперь ты доволен? — раздражённо произнёс Арсентьев и тут же предостерёг: — Только не вздумайте повторять это слово. Я его терпеть не могу.

— Следовательно, о тебе были невысокого мнения? — уточнил арестант.

— Ну что из того?

— А ты сам подумай, майор. Неужели ты думаешь, что они не знали о твоих «способностях»? Это контора сто раз проверит любого, прежде чем брать к себе. Потом несколько лет уходит на обучение и проверку. А уж чтоб доверить раскрутку разведчиков… об этом и речи нет. Такими делами занимается целая группа следователей.

Это проверенные люди. Тем более, когда речь идёт о государственной тайне и военных технологиях. В твоём же случае сделали исключение. Следи за моей мыслью, майор. Некто из управления находит офицера, только закончившего школу разведки. Ко всему прочему, о способностях этого человека отзываются… не очень хорошо. И, тем не менее, он сразу переводит его в оперативный отдел и поручает очень сложное дело. Тебе не кажется это странным, майор? — закончив говорить, арестант снова устремил на него взгляд, значение которого постоянно ускользало от Арсентьева. Он некоторое время раздумывал над услышанными словами. Несомненно, в них имелась логика. И осознание этой истины заставило его почувствовать лёгкое беспокойство.

Первая мысль повлекла за собой вторую. А та целый поток мыслей. Мозг Арсентьева лихорадочно заработал.

Результат этой работы вылился в коротком вопросе:

— Чего я не знаю?

Воеводин с видимым удовлетворением кивнул головой.

— Это уже разговор профессионала. Времени мало. Поэтому выскажусь коротко и откровенно. Моё время уже истекает. Меня убьют в ближайшие дни. Таким как я не позволяют оставаться в живых. Скорее всего, это будет нечто вроде «повесился на собственной простыне», или «проглотил мыло», или «вскрыл вены острым предметом». По сути, не столь важно как меня убьют. Важно другое, — он впервые устремил на Петра открытый взгляд и тихо продолжил: — Сможешь ли ты сохранить свою жизнь?

— Почему вы думаете, что моей жизни угрожает опасность? — коротко спросил внимательно слушающий Арсентьев.

— Это очевидно. Ты здесь лишь для одной цели. Некоторые люди хотят убедиться в том, что у меня не было других контактов. Это первое. И, по сути, не имеет для них особого значения. Они уже вычислил все мои связи, и идут по следу как ищейки. Скорее всего, они просто готовят мою смерть.

— В смысле, «готовят»? — не понял Арсентьев.

— После допроса следователя обвиняемый не выдержал груза предъявленных обвинений и покончил собой.

Всё просто. А ты послужишь отличной заслонкой в случае, если разразится скандал. Понимаешь о чём я? — Воеводин заговорил ещё тише. — Они просто скажут, что это твоё первое дело. Что ты слегка переусердствовал.

Открыто выступят в твою защиту. А потом со скорбным выражением лица сообщат, что тебя убили мои сообщники.

Отомстили за мою смерть. Это в случае, если ты скажешь в управлении, что я ничего не сказал. Если они заподозрят, что тебе стало что — то известно, тогда убьют сразу.

— Получается, убьют в любом случае? — недоверчиво переспросил Арсентьев. Арестант снова кивнул.

— Они для того тебя и выбрали, чтобы иметь поменьше хлопот. Ты для них никто. Пыль.

— Почему я должен вам верить?

— Хороший вопрос. И он предполагает ответ, который ты, майор, хотел услышать. Так ты хочешь его услышать?

Арсентьев, не раздумывая, кивнул головой.

— Так тому и быть, — арестованный бросил ещё один взгляд на дверь, затем устремил на Арсентьева твёрдый взгляд и таким же твёрдым голосом продолжил: — Тебя ждут очень трудные времена по той простой причине, что тебя выбрала целью… смертоносная машина, от которой практически невозможно спастись. Вот тебе два совета для начала. Ни в коем случае и нигде не произноси ни слова из того, что услышишь без крайне необходимости.