Надежда Феникса - Марина Индиви
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что случилось в тот вечер, никто не мог толком сказать. Сестра пела на юбилее очень влиятельного человека, зал буквально рыдал (такое часто случалось на ее выступлениях, я сама не могла сдержать светлых слез, когда Вера пела — у нее был очень сильный проникновенный голос), а потом она просто упала… и все. Врачи так и не нашли для себя разгадки того, что произошло, просто констатировали факт: мол, кома — а больше мы ничего не знаем.
— Она вряд ли придет в себя, — так говорил главврач отделения, где лежала Вера.
— Ей бы в столицу, — говорили соседи. — Там, может, что–то и сдвинулось бы.
Я же продолжала верить и начала искать работу, чтобы можно было Веру свозить в Москву. Поэтому и перевелась на заочный, оставив мечту полностью погрузиться в профессию веб–дизайна, и тоже стала петь. Мне это позволяло обеспечивать нашу небольшую семью и откладывать на поездку, а еще, когда я пела, мне казалось, я становлюсь на шаг ближе к Вере. Самую чуточку. Могу дотянуться до нее через песни и позвать, чтобы она вернулась.
А что, если не вернется?
Отмахнувшись от мысли, которая в последнее заставляла меня изображать ночное животное несплюн или ворочаться в постели по два–три часа перед тем, как заснуть, я переоделась. Сунула платье для выступлений — короткое, темно–синее, в сумку, туда же отправилась бижутерия и туфли на каблуке в специальном футляре.
Облегченно вздохнув, перед тем как снова взвалить на себя эту ношу — на сей раз на плечо, я потянулась, вбила ноги в растоптанные кроссовки и вылетела к служебному входу, на бегу попрощавшись с охранником:
— До завтра, Сан Саныч.
— До завтра, Надежда! — махнул мне рукой седой мужчина, на груди которого красовалось неизменное ЧОП «Кобра». — Ты бы такси взяла, сегодня особенно тебя задержали.
— Да здесь недалеко. Добегу.
— Как твой поклонник? Больше не объявлялся?
Поклонником Сан Саныч называл мужчину, который регулярно приходил на мои выступления, заказывал ближайший к сцене столик и глазел на меня. Возможно, мы бы его и не заметили, но у него была очень запоминающаяся внешность: длинные, до лопаток, серебристые волосы, будто седые — несмотря на то, что сам мужчина был молодой, а еще пронзительные, ледяные глаза и неизменно черные одежды. Он напоминал гота или ролевика и всегда был один.
— Нет, — улыбнулась и выскользнула за дверь.
Дом, где мы жили, действительно располагался недалеко — в двух кварталах от кафе, в котором я пела. Такси я сейчас ждать буду дольше, чем идти пешком, район у нас тихий, да и май уже, ночи синие–синие, скоро совсем светлые станут. А ведь впереди еще целое лето! При мысли о лете в сердце раскрылась самая что ни на есть настоящая полянка с цветами, и оттуда отчетливо запахло земляникой. Сама не понимаю, как этот запах мог быть таким ярким: да, мы с бабушкой в детстве собирали землянику, и я помнила этот аромат, как сейчас, но…
Помимо аромата за спиной резко стало светло: видимо, включился неработающий фонарь. На всякий случай я обернулась и застыла: вместо улицы передо мной раскрылась картина, как из сказки или красивого фэнтези–фильма. Поляна, залитая солнцем, усыпанная разноцветьем, в частности — кустами земляники, которые и пахли так, что ум заходил за разум.
В моем случае — уже зашел очевидно, потому что посреди города этой поляне точно было неоткуда взяться. Особенно неоткуда было взяться искрящимся краям вокруг этой поляны, будто ее выдернули из какой–то другой реальности и вставили в нашу, и все же она меня манила, притягивала, как магнитом. Ничего же не будет, если я просто туда загляну, да?
Я едва успела сделать пару шагов, как услышала чужие. Обернуться не успела, только бросить взгляд через плечо — ко мне приближался тот самый поклонник! Миг — и он уже рядом со мной, одно движение — и от толчка его ладоней я лечу на полянку. От неожиданности даже руки выставить и смягчить падение не получилось. Голова поздоровалась с травой и цветочками, но они не ответили. И неудивительно, потому что вокруг словно разом выключили свет и стало темно.
В себя я пришла от того, что что–то легко щекотало мне щеку. Как выяснилось, это был краешек невесомой ткани, взлетающий и опадающий под дыханием ветра. Разлепив веки, я обнаружила над собой высоченный, сводчатый потолок, подернутый дымкой жемчужного… балдахина?!
Подскочив на постели и оглядевшись, я выяснила, что галлюцинации продолжаются. В смысле, полянка с земляникой исчезла, взамен нее появились каменные стены исторических декораций, да взять хоть ту же кровать с балдахином. Не говоря уже о том, что вместо моих любимых джинс, футболки и курточки на мне оказалась полупрозрачная сорочка, почти ничего не скрывающая.
В тот миг, когда я это осознала, меня сдуло с кровати. Отнюдь не ветром, скорее, силой моего возрастающего недоумения и энтузиазма, направленного на возвращение все в состояние «как было».
Что вообще произошло?! Что происходит?!
— А… — Это было единственное, на что меня хватило, когда, крутанувшись по комнате на манер гоняющегося за собственным хвостом корги, я наткнулась на огромное напольное зеркало. По ощущениям весящее тонну, а то и больше, оно стояло здесь так плотно, словно собиралось пустить в пол корни.
Но ладно бы зеркало, я! То есть мое отражение!
Нет, лицо осталось моим, совершенно точно: все, что было при мне в тот вечер, когда я выходила из кафе — осталось при мне. Губы, скулы, нос, черты лица, цвет глаз — пронзительно–голубой, как весеннее небо, а вот волосы… волосы утратили привычный каштановый цвет и стали ярко–красными, не то в рыжину, не то в земляничный оттенок, как будто я переела вышеупомянутых ягод.
Хотя скорее уж мухоморов. Судя по тому, что мне мерещится.
Зажмурившись, крепко ущипнула себя за руку, ойкнула, а когда открыла глаза, ничего не изменилось. Совершенно. Ничегошеньки! Передо мной по–прежнему стояло несовременное зеркало, меня окружала несовременная комната, сквозь пятки втекал холод от многовекового несовременного камня.
Я подняла руку, и отражение повторило за мной. Коснувшись своих ярких прядей, провела ладонью по шелку волос. Длина у них тоже не изменилась, да и вообще, создавалось такое ощущение, что на двадцатом году жизни меня кто–то выкрал в средневековый замок, чтобы переодеть в эротическую ночнушку и
