Первое апреля октября - Алексей Притуляк

Иван Фёдорович невольно приклонился к земле, накрывая голову руками, приготовившись быть в одну секунду промоченным до нитки.

Но странное дело — больше ни одной капли не упало ни на него, ни в костёр, который продолжал гореть жарко и ровно, словно не было вокруг ни ветра, ни ливня, и вообще никакого разгула стихий. И палатка стояла сухая и спокойная.

— Это как же? — успел удивиться Иван Фёдорович, прежде чем до него дошло: Бог ведь рядом, какие уж тут стихии.

— Лихо! — произнёс он вслед ушедшему удивлению. И добавил: — Хорошо быть богом!

Господь неторопливо улыбнулся наивному человеческому восторгу.

— А правда, — задумался Иван Фёдорович. — странное дело… Я вот, прости, Господи, никогда особо о тебе не задумывался. Ну есть ты, нет тебя — не всё ли мне едино. Мне бы с «десятой» моей разобраться да с жёнушкой неугомонной… А тут — ты…

— А тут — я, — повторил за ним Господь, словно пробуя мысль на вкус, смакуя.

— Угу. И всё про меня знаешь. Всё ведь?

— Всё, — просто пожал плечами Бог.

— Ох, мать честная! — Иван Фёдорович даже поёжился. — Это же… ужас! Не хотел бы я быть на твоём месте.

Господь грустно улыбнулся, ничего не сказал.

— Нет, с одной стороны — хорошо, — раздумчиво продолжал Иван Фёдорович. — Дождь, вон, тебя не мочит… Молния не вдарит сроду… Живёшь, опять же, вечно. И нет ничего невозможного. Нет?

— Нет.

— Угу. А с другой-то стороны… Это ж какую уйму людей тебе надо услышать, сохранить и спасти! Одному… Тяжело?

— Привык, — коротко ответил Бог, выбивая трубочку в костёр.

— Не-е, — недоверчиво протянул Иван Фёдорович. — Как тут привыкнешь. Мне, вон, моя иной раз, вечером, на кухне, после стопарика, как начнёт в грехах своих каяться, обсказывать всё… А я ей говорю: не, Сергевна, ты это, давай-ка, я лучше не буду слушать. И мне, — говорю, — спокойней, и тебе потом стыда не будет. Да и надо оно мне — чужие грехи нянчить? Со своими не знаешь чего делать…

— Так ты б не грешил, — вставил Бог. — Чего проще-то.

— А?.. Ну ты скажешь, тоже… Тебе легко говорить, ты — безгрешен. А тут не знаешь, с какой стороны вдарит.

Гроза не унималась. Гром то исподволь погромыхивал, то ревел канонадой. Ветер метался и плясал вокруг, грозил поднять и унести, но сделать ничего не мог. Над головой, до самого неба, столбом стояло свободное от дождя пространство, в которое ни одна капля не смела залететь. Молнии низверзались на землю падшими ангелами; земля отвечала вздохами и, казалось, дрожала уже — до того была наэлектризована.

Странно это было, очень странно — сидеть на сухом и тёплом пятачке, у костра, в то время, как мир вокруг будто разрушался, падал в тартарары, проваливался в бездну несотворённости.

А Бог снял с огня засвистевший чайник, отставил в сторонку, подул на пальцы. Потом разлил по кружкам кипяток, протянул одну Ивану Фёдоровичу.

«Пакетик бы чаю, — подумал тот. — С бергамотом. Чего ж простой кипяток-то глыкать».

Однако, приняв из рук Господа обжигающую кружку, сразу уловил парящий горячий аромат чая. Или не чая. Сбора ли какого. Но пахло очень сладко и на всю ивановскую.

«Ну да, — кивнул он своим мыслям, — ему что вино из воды сделать, что чай… Мне бы так-то. «Дымовская», вон, в машине осталась похоронена…»

Воспоминание о водочке кольнуло в подреберье. Замелькали в голове картинки прошлого, которое теперь было таким далёким и невозвратным. Явились мысленному взору исполненные укоризны глаза жены. Услышался плач дочери. Заскрежетал в ушах подъёмник эвакуатора, взграмаздывающий на платформу покорёженную «десятку».

Всё кончилось, всё! Как будто и не было. А и было ли оно на самом деле?..

— Вернул бы ты меня обратно, а? — неожиданно для самого себя и беспокойно произнёс Иван Фёдорович. — Жену мне выходить надо. Дочь в сентябре родить должна. Говорят, сын. Внук, значит, у меня будет. Дача вечно не достроена. Кот у меня, Понтием кличут… А?

— Так а я что ж, — пожал плечами Бог. — Это ты сам решай.

— В смысле? — удивился Иван Фёдорович. — Ты ж меня прибрал.

— Не прибирал я тебя.

— Так мы чего, не в раю?

— А ты прямиком в рай нацелился? — улыбнулся Господь. — Нет, не в раю.

— А где?

— Здесь, — развёл руки Бог. — На распутье.

— О как…

— Ага. Пойдёшь налево — коня потеряешь, пойдёшь направо…

— Да и ладно бы с ним, с конём-то, — махнул рукой Иван Фёдорович. — Хотя, жалко «десяту» мою. Я ж с ней… Эх!.. Ну да ладно, лево-право, право-лево… Ты скажи, куда идти, чтобы себя не потерять.

— Всё-то вам скажи да подскажи, — проворчал Бог. Незлобливо и не в сердцах, впрочем.

— Ну, так ты ж это… Мы ж дети твои, вроде как.

— «Вроде как….» — повторил Господь и покачал головой. — Прямо иди. Это лучше всего, чтобы себя сохранить.

— Ну, это я и сам знаю, — поморщился Иван Фёдорович. — Это все так говорят.

Господь пожал плечами: так а чего ж тогда спрашиваешь-то…

Помолчали, слушая грозу. А гроза говорила много, торопливо и сбивчиво. То бормотала что-то себе под нос, то разражалась вдруг длинными и громкими громовыми тирадами. Пришепётывал что-то дождь. Вздыхал и сопел ветер.

И, несмотря ни на что, была в сердце какая-то благодать. И уютно было, будто не в чистом поле пережидаешь грозу, а в осенней сторожке — попиваешь чаёк с сахарком вприкуску да поглядываешь в оконце. И просишь гром потише, чтобы поющего сверчка не заглушал напрочь.

Иван Фёдорович прихлёбывал горячий напиток, от которого на душе стало ощутимо легче. Может, он, этот Божий чаёк, грехи с неё смывает?

Или, прости господи, отшибает чувствительность — подготавливает к переходу на тот свет?

Ой, нет, нехорошая это мысль! Разве станет Он так с людьми…

— Кто же ещё подскажет-то, — вернулся Иван Фёдорович к разговору, взглянув на дерзкий молниевый выпляс у горизонта. — Ты же это… один у нас всеведущий и всевидящий. Пока ты есть, кого ж ещё…

— Нет меня, — перебил Бог.

— В смысле? — не понял Иван Фёдорович и даже чай чуть не пролил.

— А какой тебе ещё смысл, — грустно улыбнулся Господь. — Правы были атеисты. Нет меня.

— Постой, постой! — всполошился Иван Фёдорович. — Какие к чертям атеисты?! Что значит «нет меня»?! Ты бог или не бог?

— Бог.

— Ну. Ты сидишь в раю или не сидишь?

— Не сижу. Ушёл я из рая.

— Куда это? — изумился Иван Фёдорович. — Где ж ты теперь?

— Здесь, — повёл взглядом вокруг Господь. — На распутье.

— Эвона как… — Иван Фёдорович похлопал себя по карманам в поисках карамельки. Но карамелек больше не было. Поэтому он только покачал головой и повторил: — Эвона как…

И спросил через минуту, испуганно:

— И кто ж теперь всем заправляет?

— А никто, — просто ответил Бог.

— То есть? Значит, бабульки по церквам молятся тебе, а тебя — нет?

— Нет.

— Весело!.. А Завет как же?

— Понимаешь, — пожал плечами Господь, прихлёбывая чай, — время такое пришло… Переосмыслить надо многое, понять.

— Хм… Неправильно это как-то.

— Я уж и сам не знаю иногда, что правильно, а что — нет. Устал я.

— Ну, ты это… назвался груздем…

— Да знаю я, — перебил Бог. — Над новым Заветом думаю, в общем.

— Новым? А старый куда ж? Это, стало быть, конца света не предвидится пока?

— Не предвидится, — кивнул Господь. — Не готовы вы ещё.

— Это хорошо, — кивнул Иван Фёдорович, возвращаясь к чаю. — Дача у меня недостроена вечно. А тут Машка в сентябре родить должна. Внук, понимаешь, у меня будет, хе-хе… А так-то и мы с Сергевной отчебучить можем молодца или молодуху ещё одну. Я уж ей давно говорю: слышь, Сергевна, а не сообразить ли нам…

И тут снова накатило на забывшегося Ивана Фёдоровича осознание необратимости процесса. Взгляд его стал тоскливым и отрешённым.

А Господь отставил кружку, поднялся неспешно, взял старенький, оглаженный бесконечностью времени, посох, лежащий у костра, посмотрел на Ивана Фёдоровича задумчиво.

— Пойдём, что ли, — сказал негромко.

— Это куда? — испугался Иван Фёдорович, спешно доглатывая чай. И тут же пристыдил себя за страх. Бог ведь рядом — неужели чего плохого ждать!

— Доведу тебя до перекрёстка.

— Опять перекрёсток, — поморщился Иван Фёдорович. — Я — вот только прибыл с одного… Чёрт меня дёрнул на жёлтый!..

— Ну а что делать, — улыбнулся Бог. — Это только в ад всегда зелёный свет и дорога проторена.

— Неправильно это, — вздохнул Иван Фёдорович, поднимаясь, поглядывая на бушующую вокруг стихию. Гроза хоть и унималась, вроде, однако дождь был ещё плотный — ни тропы не видать, ни вообще на пять шагов вперёд. Где тут найдёшь перекрёсток…

— Всё-то вам неправильно, — проворчал Господь. — Взяли бы да сделали как надо.