Прощай, Сколопендра! - Надежда Викторовна Петраковская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Засыпая, я подумал, что пора познакомить нашего назойливого гостя с Филимоном.
Друг мой старый Филимон
Лю-ю-ди, а как вы с ума сходите?..
Вот как у меня: однажды ночью прибыли ОНИ, тамтамы. И стали изгаляться. «Там!», пауза, «там-там», опять пауза, а потом тихий серьезный голос с шершавой интонацией (будто ящерица в песках!): «Хай-Тоба, Хай-Тоба: МЫ ИДЕМ!»
Уже это баловство — третью неделю! Кстати: с каждым «добрым утром» ОНИ все ближе и ближе: надо полагать, «ящерка» уже пересекла пустыню. И, судя по кряхтенью, осваивает наши предгорья.
Вся эта тягомота снится в самое неподходящее время (служивые люди говорят: между волком и собакой). Не улыбайтесь: я жив-здоров и «головкой не скорбею». СКОРБЕЮ я совсем другим: и этой скорби порядком уже дюжина лет. Неполная дюжина: через десять дней я вхожу в уголовно-наказуемый возраст. Я сразу стану гражданин: получу паспорт, права на специальный транспорт (с ручным управлением) и, самое главное, законную возможность огрызаться, когда лезут в мою личную жизнь.
Только не подумайте, что я — сирота, брошенная на ветер (и меня третирует старшая сестра…). У меня есть мама и папа, вернее — мать и отец, а еще строже и понятнее — Родитель № 1 и Родитель№ 2. Я же не папуас какой, а вполне себе европейский тинейджер.(Так утверждает запасной Родитель № 3, наш славный опекун дядя Жора.)
Старшие нашей семьи перманентно бывают дома. А так — зарабатывают денежку в жарких странах. Вот и сейчас: они там, где — прежде, чем опустить ногу на глиняный пол, нужно хорошо оглядеться: всякая живность может быть…
А пока мы все встречаемся в «кино», то есть на экране монитора. Прелесть эта скоро закончится, потому что двадцать четвертого августа наша невыносимо дружная семья торжественно (хоть и ненадолго) воссоединится в честь моего маленького юбилея. С ужасом жду.
Лю-ю-ди, вы понимаете, что нужно человеку, которому скоро стукнет четырнадцать?
Только не городите мне про здоровье (можете мое забрать!), и не верещите про «хороших друзей» (мне и Филимона хватит, если что); не заикайтесь о «призвании», «цели» — и тому подобной ахинее: у меня целый склад подобного барахла (Родитель№ 1 постаралась, понатыкав везде стикеры-мотиваторы.)
Прежде всего, человеку нужен дом. Пусть даже одна комната, согласен (вон Петька Черноухов, который живет над нами, снимает у бабы Ули — и ничего…). Своя комната, свое окно; свой вид за этим окном. Свой стол. Свой диван. Свой гардероб — пусть это даже наша огромная трехстворчатая дура, которую мне приходится делить с Филимоном.
Главное, чтоб это все было только МОИМ и — никакой Машки! Только представить, как она трещит здесь с утра до вечера со своей Кэтрин…Но приходится мирится: по пятницам у нас виртуальные свидания с предками. И где накрывается парадный стол?
А теперь представьте, что это ритуальное действо происходит в реале!.. «Утопись!», как говорит Леха.
Приезжают они раз в год — и занимают Машкину комнату. А куды — «дитя»?.. А дитя — ко мне, в «детскую». Хороша «детская»: одной кобыле — семнадцать, а другому бугаю — паспорт получать. Смех один…
И на кухне — не разбежишься. И чуланчика нет. И балкон — первому этажу не полагается. Ну вот скажите: чего им не сидится там, в своих тропиках? Один перелет чего стоит!..Сидели бы там в джунглях да зарабатывали без передыху (да не на обмен с расширением, а на СВОЮ СОБСТВЕННУЮ КВАРТИРУ). Нам и с Машкой и здесь — неплохо не плохо.
Мать у нас — «потрясающая» (это Седая Дама мне уши проела). В редкие приезды (когда она за шкирку вытаскивает семью погулять), с ней бежит здороваться полгорода. А потом еще отходят, счастливы встречей, и оглядываются, ручками машут, на айфоны снимают… «Сама Гренадер с семьей на фоне роддома!».
Вот оно — счастье.
Папа (когда он был еще ПАПОЙ) сказал однажды (ну — это когда поздние гости ушли, а дяде Жоре «постелили» на кухне)), что Гренадер — вовсе не его «эстетический идеал». Впервые он ее встретил в морге (зашибись, как романтично!). Его, тогда молодого хирурга, попросили «подучится» у часто болевшего патологоанатома». Все были семейные, сынок…». Вот он и подучился. Освоился. Даже понравилось: он был независим, имел кабинет. (Вот тут я его понимаю.)
У какого интерна отдельный кабинет? А он в нем сидел и чай пил, между походами в секционку. А еще он отпустил бородку. И как-то совсем оборзел: пошел на танцы в Клуб Медработников. И стоял там, как дурак. Медсестрички пырскали от него. «Морг, господа, не дамский салон…» Сразу и не отмоешься! Он дожил до белого танца (вальс Грибоедова: что эти предки себе позволяли?) — и ждал, ждал… А они, эти накрашенные медички, все бегали и бегали подальше от него. В ту роковую ночь он вернулся с развлечений не в общагу, а к тем, кто никогда не обидит, да-да, к своим покойникам. Он перещеголял даже своего «учителя»: «съел» весь положенный для охраны его здоровья спирт — и утром, ничего не соображая, двинулся навстречу своей судьбе.
Давно и упорно стучали в дверь. Словно мертвецы ломились…
— Дверь там, сынок, низенькая: сам голову нагибал. Еле открыл, да…А тут, представь себе, АНГЕЛ небесный, уже в фате. И голос — откуда-то сверху. Даже не голос, а — глас: «Где вы, я вас не вижу-у!»
Еще б она меня видела!
Я сам в ее грудь уперся. В смысле — в бюст. Да, тут бюст больше подходит… Сам то я — еще вчерашний по состоянию души и тела, а тут — заиграла музыка!.. Ну кому, глядя на Гренадера, придет в голову мысль, что у нее «в рингтонах» — вальс того самого Грибоедова, а?.. Тогда еще мобильные телефоны стоили ужасно дорого: я, например, купить не мог.
Но я не растерялся. Нет. я быстро посунул руку туда, где, по моим профессиональным понятиям, была ее талия. Еще я успел сказать: — С удовольствием, мадам!
И мы закружились в танце. Она только слегка обиделась за «мадам», а так все было вполне пристойно. Это было «прекрасное мгновенье», сынок!
Оказалось, что это — новенькая сестра-акушерка. Что она одна привезла на каталке жертву домашнего аборта, которую всю ночь спасали…
