Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Лиззи Поук

гофрированного железа, еле слышному постукиванию лапок таракана о полированное дерево джарра[3]. Однако сегодня – в день настолько влажный, что его можно попробовать на вкус, – сегодня ее дом снова наполнится жизнью.

Она надевает обувь и расправляет юбки, представляя, как оживает Баннин-Бей – в городе распахиваются ставни, торговцы, наклонившись, подметают дорожки к своим магазинчикам. По пыльным переулкам будет свистеть ветер, неся с собой истории о смерти в море. Люди, встречаясь, будут по секрету рассказывать друг другу о звоне раковин и шептать о грядущих бурях, разрывающих небеса, словно гнилые зубы. На берегу первые из люггеров завалятся набок в иссиня-чёрную жижу. Оставшийся флот вернётся позже, после долгих месяцев ловли жемчуга. С ними вернутся ее отец и брат. Элиза больше не будет одинока.

Она перевязывает волосы бантом и вытирает липкую шею. Сквозь решетку на окне с каждой минутой все ярче пробиваются лучи утреннего солнца, отбрасывая на мебель четкие узоры. Элиза оглядывается, убеждаясь, что насекомое все ещё живо. Десять лет прошло, а она так и не смогла привыкнуть к тараканам и вряд ли когда-либо привыкнет. Она подходит к букашке и рассматривает его блестящее перевёрнутое тельце с лапками, похожими на сломанные веточки.

В этом месте витают мертвецы, – подумала она. В городе их полно: раздутые от трупного газа туши крокодилов, угодивших в ловушки для макрели, тела утонувших ловцов жемчуга, закопанных в песок выше линии прилива.

Она застегивается на все пуговицы и выходит из бунгало. Грунтовые дорожки теперь знакомы ей так же хорошо, как и улицы Лондона. Но вместо густого смога и грязи сточных канав при каждом ее шаге вверх вздымается оранжевая пыль. Из зарослей цветов яростно вопят розовые какаду, а перезрелые манго злорадно взирают на неё как пышнотелые королевы, рассевшиеся на деревьях.

Она делает всего несколько шагов и резко останавливается. Повернувшись, смотрит на бунгало, стоящее на серых каменных сваях. С поникшими плечами, тяжело вздохнув, поднимается по ступенькам и заходит обратно в дом. Переступив через порог, наклоняется, вытирая юбками с полированных досок пола скипидар недельной давности. Просунув указательный палец под насекомое и, легонько щёлкнув, переворачивает его. Таракан как будто мелко дрожит, шевеля в воздухе тоненькими усиками. Когда Элиза снова выходит в духоту улицы, он уже убегает.

* * *

Жемчужный люггер может несколько долгих месяцев находиться в море, а его команда возвращается на берег, покрывшись толстым слоем соли, как сушеная селедка. Они сталкиваются с приливами и отливами, бурным течением и одиночеством на своих маленьких деревянных суденышках, неудивительно, что в море рождаются связи, которые ни человек, ни случай никогда не смогут разорвать. Во время работы ботинки со свинцом грузом удерживают водолазов на дне океана, а ещё тяжелые нагрудные пластины и медный корсет. Элиза читала статьи в газетах, где подробно описывалось, как людей сбивало с палубы мачтой, и они тонули под всей этой металлической тяжестью.

«Тендер[4] должен следить, чтобы его водолаз поднимался на поверхность медленно, – говорил ей отец. – Иначе он может остаться калекой». Людей вытаскивали мертвыми конечно, было и такое. Раздавленными до неузнаваемости, с желудками, вдавленными в грудную клетку. Некоторые умирали с раздутыми лицами, чёрными распухшими языками, вылезшими из орбит обезумевшими глазами.

«Белый скворец» в плавании уже почти девять недель, его команда собирает раковины с морского дна и складывает их в трюм вместе с сушеной рыбой и порошком карри. Элиза много раз была свидетельницей возвращения мужчин из плавания: изможденные призраки, с ввалившимися глазами, они медленно сходят со своего судна, их кости выступают, как клавиши пианино, открытого для игры.

* * *

Она идёт к пристани, получая по пути от жителей городка вялые кивки. Низкие бунгало укрылись под тенью пальм и серебристых эвкалиптов. Дома, когда-то выкрашенные в зеленый и бежевый, не останавливают расползающееся пятно засушливой земли.

– Ты идёшь их встречать? – Миссис Рисли выглядывает из-под мокрого полотенца. Элизе приходится напрячь слух, чтобы за галдежом корелл на крыше расслышать ее слова. – Они возвращаются сегодня, да? – Пожилая вдова тяжело поднимается с кресла на веранде. Элиза, слабо улыбнувшись, кивает, уходя прочь от ее пристального взгляда.

Она торопливо проходит мимо кустов, в которых неистово жужжат насекомые. Впереди красная земля сменяется бледным золотистым песком. Вдалеке в зарослях эвкалиптов теснятся потрепанные штормом лачуги. Она до сих пор не может привыкнуть к контрасту: бунгало в пол-акра с их пышной растительностью и море покореженного металла за ним, колышущееся в удушающем мареве.

– Не хочешь причесаться? – окликает Мин с соседнего порога. Похоже, она работает. Элиза улыбается, подходя к ней. – Сегодня тот самый день? – спрашивает подруга. Волосы Мин уложены в аккуратный шиньон, заколотый перламутровыми шпильками, которые блестят на солнце, как след улитки. Элиза вздрагивает, услышав приглушённый кашель, доносящийся из хижины.

– Должен быть сегодня, – напряжённо кивает Элиза. Сердце сжимается при мысли о скорой встрече с отцом. – Сегодняшний день показался мне бесконечно долгим. Но я в порядке, правда. Я в порядке, – как всегда, сдержанно говорит она. Над крышей хижины на ветку садится маленькая бриллиантовая горлица. Они наблюдают за тем, как она чистит пёрышки, а затем обращает на них взгляд своих глазок, окаймленных красной полоской.

– Ну, я полагаю, всегда нелегко, – подытоживает Мин. – Особенно если ты как сейчас строишь из себя скромницу. – Она рассеянно закусывает губу, отчего ее и так резкие черты лица заостряются ещё больше.

– Девочка, ты испытываешь мое терпение! – грубый голос рявкает из темной глубины дома. Элиза вздрагивает, но не успевает быстро скрыть выражение своего лица.

– О, дорогуша, стоит ли напоминать тебе, что не у всех есть отцы, владеющие целой флотилией? – Мин заправляет за ухо выбившийся локон. Элиза ощутила острый укол вины, заметив в мочках ушей Мин сережки – возможно, подарок от поклонника, но вероятнее всего извинение.

Так было не всегда. В детстве, оказавшись вместе в этом городе, который как будто балансирует на краешке земли, они восторженно рассказывали о морских приключениях и взахлёб делились мечтами о путешествиях в экзотические страны. Мин не стесняясь говорила о том, как будет крутить романы, о красавце морячке, за которого выйдет замуж, и о детишках, упитанных и счастливых, которых они будут растить вместе. Она сюсюкала с младенцами, которых выгуливали дамы из высшего общества Баннина. Но когда подходила к ним поближе, женщины поджимали губы и отгоняли ее, как назойливую муху. С возрастом Мин становилась все красивее, а Элиза – все невзрачнее. Подруга поддразнивала ее:

– Ты никогда ничего не добьёшься в этом городке, если не будешь проявлять интереса к мужчинам.

– Меня интересуют мужчины, –