Молодожены - Жан-Луи Кюртис

Когда они возвращаются назад на своей "ладье", он говорит, что не может наглядеться на город, особенно в этот час: Венеция в действительности еще волшебней, еще прекрасней, чем рисовалась в мечтах, чем. представлялась воображению по картинам, книгам, фильмам. И добавляет, как бы извиняясь:

-- Каждый вечер я повторяю одно и то же... Ты, верно, считаешь, что я заговариваюсь!

-- Вовсе нет, дорогой, я думаю то же, что и ты, -- с горячностью возражает она.

-- Да, но ты не повторяешь все время одно и то же.

-- Ну и что? -- прерывает она. -- В каждом есть что-то косное. Когда живешь вместе, надо с этим мириться, это несложно. Лучше говорить все, что приходит в голову, зато не чувствовать себя скованным.

-- Но я так боюсь тебе наскучить...

-- Бедная я, несчастная! -- говорит она приглушенным голосом с нарочитым отчаянием. -- Я вышла замуж за самого большого идиота на свете!

Они смотрят друг на друга с улыбкой. Она чмокает его в щеку и склоняет голову ему на плечо. Он чуть приоткрывает рот, словно задыхаясь под бременем этого счастья.

-- С ума сойти, как я загорела за неделю! -- говорит она. -- Гляди! -Она протянула ему обнаженную руку. -- Я темнее тебя. Ко мне загар лучше пристает.

-- Это солнце к тебе пристает, оно в тебя влюбилось.

-- Ах, как вы галантны, господин мой муж. Гостиница, в которой они остановились, точнее pensione, расположена за La Salute. Из окна их номера виден кусочек лагуны с La Guidecca вдали, а если высунуться, то виден даже фасад Le Redentore. Гостиница чистая, относительно тихая и недорогая; но вечером надо не опоздать на последний vaporetto [пароходик (итал.)], чтобы переправиться через канал, -- брать каждый раз гондолу им явно не по карману. Эта связанность, по ее мнению, портит все удовольствие... "Мы вроде как загородники, вечно озабоченные, как бы не опоздать на последний поезд..."... портит все удовольствие от вечера на площади Святого Марка. Ведь так часто хочется пошататься там подольше, "когда уже почти нет туристов и Венеция принадлежит только нам". Ей хочется также "хоть разок" попозже посидеть в баре "Гарри", она уверена, что после полуночи там можно встретить "интересных людей".

-- А кого ты называешь интересными людьми?

-- Иностранцев, которые часть года проводят в Венеции. Тех, кто купил здесь дворцы. Южноамериканских миллионеров.

-- Ты считаешь, что они интереснее других?

-- Еще бы! Богатые, знаменитые люди всегда интересны.

-- Но почему, объясни мне?

-- Да хотя бы по одному тому, что они богаты и знамениты. Они не как все. Этакие прекрасные чудовища. Не говоря уже о том, что они могут, невзирая на это, оказаться и не менее человечными, чем простые смертные.

Он давно уже обратил внимание на то, что она очень охотно употребляет прилагательное "человечный".

У себя в номере они ложатся на кровать отдохнуть. Это час поцелуев и нежных ласк. Он хотел бы еще долго-долго лежать с ней вот так, это видно, но она мягко, с милой улыбкой высвобождается из его объятий, говорит, что "надо быть благоразумным" и что давно пора одеваться.

Переодевание к обеду -- весьма важный момент в их распорядке дня. Вернее, ее переодевание, потому что он, собственно говоря, справляется с этим в два счета. Он вообще охотнее всего пошел бы обедать в том виде, в каком был утром (полотняные брюки и сандалии), но она внушила ему, что куда приятнее переодеться, "обед должен быть праздником", и он покорно влезает в брюки из шерстяной фланели и синюю куртку с серебряными пуговицами; она настаивает и на галстуке. У нее же на этот обряд уходит не меньше часа. Но он не жалуется. Он присутствует на этом ежедневном спектакле, на разыгрывании одной из мистерий женственности... "Туалет Клеопатры" -- так называет он это действо, и впрямь в результате его возникает некая экзотическая принцесса, ничуть не похожая на ту простую, без ухищрений, девушку, которую он видел на пляже. Не похожая, но тоже на редкость красивая и удивительно привлекательная. Платье, украшения, волосы, блестящие от лака; но главное, косметика, которая придает глазам, оттененным сине-зелеными веками, миндалевидную форму, а всему ее юному лицу -- эффектную неподвижность маски.

Впрочем, изменяется не только ее внешний облик, но и поведение, манера держаться и даже дикция; так, например, каждый вечер он снова поражается той обходительности, с которой его жена обращается с официантами или с хозяином ресторана, когда он подходит к их столику поздороваться. Кажется, что эту совсем особую светскую обходительность она надела вместе со своим коротким "полувечерним" платьем, и обходительность эта стала такой же неотъемлемой частью ее туалета, как, скажем, запах дорогих духов. Он был в восторге от ее умения подать себя. В первый же вечер он сделал ей на этот счет комплимент: "Знаешь, я восхищен: с ума сойти, до чего ты элегантна! Я горжусь тобой!"

-- Собственно говоря, ты прав, -- говорит она, когда они садятся за столик. -- Я предпочитаю нашу тратторию великолепию "Даниели". Здесь хоть все подлинное. И обстановка, и еда без туфты.

Она виновато прикусывает губу и смеется.

-- Ой, прости, дорогой! Забыла, что ты не любишь этого слова.

-- Да говори его себе на здоровье!

-- Нет, нет. Не знаю, право, почему ты его не любишь, но, раз так, я его навсегда исключу из обихода... Посмотрим, что сегодня в меню.

Она долго изучает меню с видом знатока и все колеблется, что взять, хотя выбор не так уж велик и она уже успела перепробовать все блюда.

-- Ну что, возьмем scampi? [омары (итал.)] Или лучше scallopine? [эскалопы (итал.)] А может, мне остановиться на lasagne?.. [лапша с овощами в мясном соусе (итал.)] Да, решено, я буду есть lasagne. Это забавно.

Он все еще не перестает удивляться ее способности находить "забавными" вещи, к которым на первый взгляд это определение совершенно не подходит, потому что они совсем из другой области. Когда речь идет о еде, то естественней назвать ее вкусной, а произведение искусства прекрасным.

-- Дорогая, ты всегда поражаешь меня неожиданностью своих определений, -- говорит он весело. -- По-твоему, lasagne забавны?

-- Ну да, их забавно есть. Не разберешь, что это -- овощи или мясо...

-- Удивляюсь, как это ты еще не сказала, что забавны La Salute или площадь Святого Марка.

-- Что ж, и они забавны в известном смысле. Все зависит от точки зрения. Для марсианина площадь Святого Марка должна быть безумно забавной -ну что, съел?

-- Но ты же не марсианка.

-- Конечно, дорогой. Из нас двоих скорее ты марсианин.

И они с нежностью посмотрели друг на друга. Ее глаза мерцают, как самоцветы, должно быть, из-за сине-зеленых век... Он шепчет:

-- Слижу я горькую слезу, разбавленную сладким гримом.

Она изображает испуг:

-- У меня потекли ресницы! Какой ужас!

-- Это цитата.

-- Точно. Откуда это?

-- Маллармэ.

-- Сколько стихов ты знаешь... Никогда бы не подумала. Ты ведь занимаешься наукой.

-- Так мало.

-- Правда, дорогой. От ученого у тебя одна рассеянность. Когда уж ты наконец изобретешь порох? А вот и Марио.

К ним подходит хозяин, чтобы самолично взять заказ. Даже в таком дешевом ресторанчике это знак особого внимания. Сеньор Марио всячески демонстрирует свою симпатию к этой молодой французской паре "in viaggi di nozze" [свадебное путешествие (итал.)]. Он делает вид, будто всерьез флиртует с молодой дамой, оба дурачатся, не скупясь на соответственные жесты и мимику, и получают полное удовольствие. Она по-ребячьи радуется этой нелепой игре, ведет себя как принцесса, которой удалось вырваться из тисков этикета!

-- Обожаю Марио, -- говорит она, когда хозяин направился к другому столику. -- Он душка.

-- По-моему, он позволяет себе слишком много. Ты не считаешь?

-- Только попробуй сказать, что ты ревнуешь.

-- Пожалуй, немножко.

-- Какая прелесть!

-- Мне вдруг показалось, что все это уже однажды было.

-- Было? Предатель! Ты ездил в Венецию с другой? Нет? Клянись, что этого не было.

-- Клянусь! Клянусь, что этого не было, потому что этого не могло быть никогда! Провалиться мне на этом месте, если вру!

-- Значит, ты водил какую-то девчонку в итальянский ресторан в Париже. Говори, кого?

-- Нет, я никого не водил! Скорее это кадр из фильма.

-- Что?

-- Мне кажется... Должно быть, я видел в кино такую сцену: влюбленная пара в ресторане, и хозяин все время демонстративно ухаживает за дамой...

Она опускает глаза и несколько секунд глядит на скатерть; кончиками пальцев она катает крошку хлеба возле тарелки.

-- Ничего тут такого нет, -- добавляет он, помолчав. -- Кино теперь снимают про все.

В ресторан входит уличный певец. Он запевает "Torna Sorriento" ["Вернись в Сорренто" (итал.)], аккомпанируя себе на мандолине, и пробирается между столиками. Вот он уже стоит возле нее. Он поет только для нее, словно это серенада. Муж стискивает пальцы, он изо всех сил старается сохранить на лице улыбку, но левый уголок его губ подергивается, как от нервного тика. Ему явно неприятно, что их троица привлекает всеобщее внимание.