Нежная добыча - Пол Боулз

— Куда? — сказал Амар, узнав мальца из бани.

— К моему дедушке.

Мальчуган побежал, маня его за собой. Проулками и тоннелями они прошли в самую скученную часть города. Мальчишка ни разу не оглянулся, зато оглядывался Амар. Наконец они замедлили шаг у дверцы в стене узкого прохода. Мальчишка решительно постучал. Изнутри донесся надтреснутый голос:

— Чкун?

— Аннах! Брахим! — крикнул мальчишка.

С величайшей обстоятельностью старик распахнул дверцу и уставился на Амара.

— Входите, — сказал он наконец; и, заперев за ними дверцу, повел их через двор, где толпились козы, во внутреннюю комнату с еле мерцающим огоньком. Он хмуро поглядел Амару в лицо.

— Он хочет здесь на ночь остаться, — объяснил мальчик.

— Он думает, тут у нас фондук?

— У него есть деньги, — с надеждой сказал Брахим.

— Деньги! — презрительно выкрикнул старик. — Вот чему ты учишься в хаммаме! Как деньги воровать! Выуживать деньги из чужих кошельков! А теперь и сюда их приносишь! Чего ты хочешь от меня? Чтоб я убил его и отдал тебе кошелек? Он для тебя слишком умный? Сам не можешь? Так, что ли? — Старик так распалился, что визжал и размахивал руками. Потом с трудом опустился на подушку и на время затих. — Деньги! — повторил он в конце концов. — Пускай идет в фондук или в баню. А ты сам почему не в хаммаме? — И он подозрительно глянул на внука.

Мальчишка вцепился своему приятелю в рукав.

— Идем. — Он потянул его во двор.

— Отведи его в хаммам! — не унимался старик. — Там пускай и тратит свои деньги!

Вместе они снова вышли в темные переулки.

— Лазраг тебя ищет, — сказал мальчик. — Двадцать человек пойдут по всему городу, чтобы тебя схватить и снова привести к нему. Он очень рассердился, он превратит тебя в птицу.

— Куда теперь? — хмуро спросил Амар. Он замерз, очень устал и, хотя не верил в россказни мальчишки, хорошо бы все равно убраться из недоброго города.

— Нужно уйти отсюда как можно дальше. Всю ночь идти нужно. Утром мы будем далеко в горах, там нас не найдут. Можем уехать в твой город.

Амар не ответил. Он обрадовался, что мальцу хотелось остаться с ним, но говорить об этом считал неуместным. По одной кривой улочке они спускались под гору, наконец все дома остались позади и они вышли на открытое место. Тропа теперь вела сквозь узкую лощину и сразу за мостиком влилась в проезжую дорогу. Снег здесь был утрамбован колесами, идти стало намного легче.

Примерно с час они шли по дороге, холодало, и тут мимо проехал большой грузовик. Обогнав их, затормозил, и шофер-араб предложил их подкинуть в кузове. Они вскарабкались и соорудили себе гнездо из пустых мешков. Малец был очень доволен, что мчится по воздуху темной ночью. Горы и звезды кружились у него над головой, а грузовик мощно ревел на пустынной трассе.

— Лазраг нашел нас и превратил в птиц! — крикнул мальчишка, не в силах больше сдерживать восторг. — И теперь нас никто никогда не узнает!

Амар хмыкнул и заснул. А малец еще долго смотрел на небо, деревья, скалы, пока тоже не закрыл глаза.

Незадолго до рассвета грузовик остановился у источника набрать воды.

В безмолвии мальчишка проснулся. Вдали закукарекал петух, и он услышал, как шофер заливает воду. Петух закричал снова — печальная тоненькая дуга звука где-то в холодной мгле долины. Еще не рассвело. Мальчуган поглубже зарылся в мешки и тряпье, и во сне чувствовал тепло Амара.

Когда настал день, они оказались уже в другой местности. Снега здесь не было. На склонах, мимо которых они катили, цвел миндаль. Дорога развертывалась все ниже, пока не вырвалась из гор в таком месте, ниже которого разлеглась огромная мерцающая пустота. Амар и мальчишка посмотрели туда и сказали друг другу: должно быть, это море сверкает в утреннем свете.

Весенний ветер срывал пену с волн вдоль пляжа; пока Амар и малец шли у кромки воды, он дергал их за одежды прочь от моря. Наконец они приметили укромное местечко среди скал и разделись, оставив одежду на песке. Мальчишка боялся заходить в воду — ему и так было весело подставлять ноги разбивающимся волнам, — но Амар все равно попытался затащить его подальше.

— Нет, нет!

— Пойдем же! — тянул его Амар.

И тут взглянул вниз. К нему боком приближался огромный краб — он выполз из какой-то тьмы в скалах. Амар в ужасе отскочил, не устоял на ногах и грузно рухнул, ударившись головой о большой валун. Мальчишка застыл, наблюдая, как существо осторожно подбирается к Амару сквозь гребни рассыпчатых волн. Амар лежал бездвижно, и по лицу его бежали струйки воды и песка. Когда краб подобрался к ногам юноши, мальчишка взвился в воздух и, хрипя от отчаяния, завопил:

— Лазраг!

Краб проворно спрятался за камень и пропал. Лицо мальчишки просветлело. Он кинулся к Амару, приподнял голову юноши над подкатившей волной и возбужденно принялся хлестать его по щекам.

— Амар! Я прогнал его! — кричал он. — Я тебя спас!

Если не двигаться, голова не так болит. Поэтому Амар лежал смирно, ощущая теплый свет солнца, мягкую воду, что омывала его снова и снова, и прохладный, нежный ветерок с моря. Еще он чувствовал, как дрожит мальчуган, из последних сил удерживая его голову над волнами, и слышал, как тот повторяет — снова и снова:

— Я спас тебя, Амар.

Много времени спустя он ответил:

— Да.

(1946)

Эхо

Эйлин вынула зеркальце — из-за вибрации в самолете рука ее часто подрагивала, и никак не удавалось понять, нужно припудрить нос или нет. Кроме нее, пассажиров было всего двое, и те спали. Полдень; тропическое солнце яростно освещало широкие серебристые крылья, отбрасывало на потолок яркие блики. Далеко внизу медленно проплывал сплошной зеленый ковер джунглей. Эйлин клонило в сон, однако ей не терпелось добраться до своего нового дома. Из сумочки она вынула сложенное письмо и еще раз внимательно перечитала его, словно расшифровывая смысл, скрытый в последовательности слов. Почерк ее матери:

Эйлин, милая!

Мне нужно успеть начать (и кончить) писать до ужина. Пру ушла в душ, а это значит, что пока Лус (кухарка) нагреет ей воды и отыщется Хосе (садовник), чтобы залить эту воду в бак на крыше, пройдет целый час. А кроме того, ей нужно собственно выкупаться и одеться — ты понимаешь, времени поболтать с тобой мне хватит.

Наверное, следует начать с того, что мы с Пру здесь грандиозно счастливы. После Вашингтона тут — сущий рай, как нетрудно себе представить. Пру, само собой, всегда терпеть не могла Штаты, а я после передряг с твоим отцом поняла, что пока не могу никого видеть. Ты же знаешь, какое значение я всегда придавала восстановлению сил. А для этого здесь место идеальное.

Разумеется, совесть меня немножко мучила — я удрала сюда и даже с тобой не повидалась. Но, думаю, поездка в Нортгемптон меня бы обрекла. Честное слово, я бы ее не вынесла. К тому же Пру очень нервничала, что Госдепартамент вдруг возьмет и выпустит какой-нибудь новый закон, и американским гражданам запретят покидать США из-за напряженной ситуации и так далее. Кроме того, мне казалось, что чем скорее мы приедем в Хамонокаль, тем лучше сумеем обустроить старый дом, чтобы ты провела здесь каникулы. А он будет прекрасным. Я не стану толочь воду в ступе и объяснять, почему я не сообщила тебе обо всем заранее, а то получится, будто я оправдываюсь, а мне перед тобой оправдываться нужды нет. Поэтому — продолжаем. Да и вообще, я уверена, что восемь месяцев промелькнули для тебя очень быстро.

С прошлого октября в доме работают толпы людей. В Барранкилье появился мистер Форбс — у него в глубине страны новый американский проект, — и мне захотелось, чтобы он сделал нам выносной фундамент. Этот человек — высочайший мастер своего дела. Лучше просто не бывает. Приезжал к нам снова и снова, распоряжения отдавал детальнейшие. Мне было совестно, что я его так обременяю, но, честно говоря, думаю, ему с нами, девочками, нравилось. Так или иначе, раз один из лучших архитекторов в Штатах оказался в Колумбии и к тому же — мой старый друг, глупо не привлечь его, когда нужно. Короче, старый дом стал теперь старым крылом, а новая пристройка — какое чудо, не могу дождаться, когда ты сама увидишь, — выносная и висит прямо над ущельем. Наверняка другого такого дома нет в целом мире, хоть хвастаться мне и не пристало. Выходя на террасу, я всякий раз вспоминаю старую карикатуру в «Нью-Йоркере»: два человека заглядывают в Большой каньон, и один другому говорит: «Тебе когда-нибудь хотелось плюнуть на милю, Билл? Вот твой шанс».

Теперь всё устроилось. Погода стоит чудесная, и если бы Лус уразумела наконец, что белые люди предпочитают есть и как это следует подавать, все было бы просто великолепно. Я знаю, тебе здесь с Пру понравится. У вас с ней много общего, хоть ты и утверждаешь, будто «помнишь, что она тебе не очень понравилась». Но то было в Вашингтоне, и у тебя — как бы это помягче? — был переходный возраст. Теперь ты взрослая (а ты бесспорно повзрослела) и будешь терпимее, не сомневаюсь. Пру любит читать, особенно — по философии, психологии и все такое, твоей бедной маме за нею даже не угнаться. Она соорудила себе печь для обжига и оборудовала мастерскую в старом гостевом домике, который ты вряд ли помнишь. Целыми днями она там делает свою керамику, а я как могу поддерживаю в доме чистоту и слежу за покупками. У нас тут целая система — каждый день после обеда Лус передает список своему брату, и на следующий день он все доставляет нам из городка. Ничем другим он больше не занят, только ездит на своей лошади вверх и вниз по склону А это ленивая старая кляча, которая всю жизнь только и трусила туда-сюда меж домом и долиной, и потому смысл «скорости» ей неведом. Но, в конце концов, куда здесь спешить?