Голем - Зингер Исаак Башевис

Вдруг послышались тяжёлые шаги на крыльце и грубый стук в дверь. Слуги и служанки уже все легли спать. Реб Элиэзер сам отпер дверь и увидел солдат с обнажёнными мечами в руках. Капрал, их предводитель, спросил:

— Это ты — еврей Элиэзер Полнер?

— Да, я.

— Наденьте на него цепи, и поведём его, — распорядился он.

— Но в чём дело? Какое преступление я совершил? — в недоумении спросил реб Элиэзер.

— Это тебе скажут позднее. А пока идём.

Ту ночь реб Элиэзер провёл в темнице.

Утром его привели к дознавателю, куда доставляли только самых опасных преступников. Здесь реб Элиэзер увидел графа Братиславского и ещё нескольких людей, среди них один был по виду пьяница и с ним женщина, косая на один глаз и с лицом в бородавках. Дознаватель объявил:

— Еврей, ты обвиняешься в том, что забрался ночью в дом нашего досточтимого графа Братиславского и выкрал его малолетнюю дочь Ганку с целью убить её и использовать её кровь для печения мацы.

Реб Элиэзер побелел лицом.

— Я не имел чести бывать у графа в замке, — произнёс он сдавленным голосом. — Все ночи я провожу дома. Это могут засвидетельствовать моя жена, дети, зятья, невестки и все мои слуги.

— Эти люди — евреи, — сказал дознаватель. — А здесь у нас находятся двое свидетелей-христиан, которые своими глазами видели, как ты пробрался в графский замок и уволок его дочь в мешке.

— Кто эти свидетели?

— Вот они. — Дознаватель указал на пьяницу и на женщину с бородавками. — Расскажите, что вы видели? Начни ты, Стефан.

Было видно, что Стефан плохо соображает спьяну, хотя было раннее утро. Он переступал с ноги на ногу и говорил запинаясь:

— Вчера ночью, то есть позавчера, то есть нет, это было третьего дня, я услышал шум в комнате Ганки. Зажёг свечу, заглянул. Вижу, там стоит вот этот еврей, в одной руке у него нож, в другой — мешок. Он запихал Ганку в мешок и пошёл вон. И я слышал, как он бормотал себе под нос: «Её горячая красная кровь как раз подойдёт для нашей мацы».

— Как же ты допустил, чтобы я унёс дочь графа, и не заступился за неё, и не поднял на ноги весь замок? — дрогнувшим голосом спросил реб Элиэзер. — Ты же моложе и крепче меня.

Стефан стоял, забыв закрыть рот и спрятать язык. Вытаращенные глаза его бегали, ноги подкашивались, он еле устоял, держась за стену.

— Ты, еврей, угрожал мне ножом.

— Ваша честь, разве не видно, что всё это — бесстыдная ложь? — сказал реб Элиэзер. — Начать с того, что евреи вообще не употребляют в пищу кровь. Кроме того, по закону Моисея, мацу пекут только из муки и воды — и ничего больше добавлять нельзя. И потом, почему бы я, человек шестидесяти лет, банкир, один из старейшин своей общины, стал совершать столь вопиющее злодейство? И в безумии должна быть какая-то логика.

— Барбара вот тоже там была и тебя видела, — пробормотал Стефан.

— Что ты видела, Барбара? — задал вопрос дознаватель.

Женщина сощурила глаз.

— Видела этого еврея. Открываю дверь, смотрю — он запихивает Ганку в мешок.

— И ты не позвала на помощь? — развёл руками реб Элиэзер.

— Я тоже побоялась твоего ножа.

— А потом почему не подняла тревогу?

— Не обязана я отвечать тебе, подлый убийца! — завизжала Барбара и замахнулась кулаком.

— Ваша честь, граф Братиславский обращался ко мне недавно с просьбой об очень большой ссуде, и я вынужден был ему отказать, так как он и без того уже задолжал мне и моим компаньонам изрядную сумму, которую не в состоянии возвратить. В ответ он пригрозил, что я сгнию в темнице. Это попытка мне отомстить.

— Ложь, ложь, всё ложь! — закричал граф. — Никогда я не просил у него денег. Еврей Элиэзер — просто-напросто хладнокровный убийца, и больше никто. Его надо пытать и повесить, а заодно и всех, кто соучаствовал в его гнусном преступлении.

— Ваша честь… — попробовал было возразить реб Элиэзер.

— Молчи, еврей! Имеются два свидетеля, которые показывают, что ты совершил преступление, и этого достаточно. Лучше признайся, с кем ты замышлял своё чёрное злодеяние. А если вздумаешь отпираться, у нас есть много способов вырвать правду из твоих уст, безжалостный убийца! — прорычал дознаватель.

— Видит Бог в небесах, я ни с кем ничего не замышлял. Я не выхожу из дома по вечерам, так как уже немолод и плохо вижу в темноте. И выкрасть ребёнка из кроватки я способен не более, чем способен ходить вверх ногами. Заклинаю вас, ваша честь, подумайте, как абсурден такой приговор, как он дик, нелеп, жесток…

— Не о чем тут думать. Кто ждал тебя с выкраденной девочкой на улице? Куда ты её унес? Как лишил жизни?

— Всё, что я могу сказать, — это что я, как обычно, находился в тот вечер дома. И не делал ничего худого.

— Ох уж это вечное еврейское упорство! — воскликнул граф Братиславский. — Их ловят на месте преступления, а они всё равно норовят отрицать свою вину. Быть тебе повешенным, еврей! И даже твой Бог не в силах тебя спасти.

— Вы можете говорить про меня, что вам вздумается, граф, но не богохульствуйте. Бог в силах нас спасти, если мы того заслуживаем.

— Да? Что же он не порвёт твои цепи? — стал издеваться граф Братиславский. — Почему не поразит меня молнией и не убьёт?

— Не вам, граф, советовать Господу, как Ему поступить, — ответил реб Элиэзер Полнер.

— Я присуждаю содержать еврея Элиэзера Полнера в темнице на хлебе и воде и подвергать его пыткам, покуда он не признается, что сделал с беззащитной крошкой и кто ему помогал в этом мерзком преступлении, — провозгласил дознаватель.

Солдаты увели реб Элиэзера и бросили в темницу. Свидетелей Стефана и Барбару тоже вывели из судебного помещения. Граф Братиславский подмигнул и ухмыльнулся им на прощание.

Оставшись наедине с дознавателем, Братиславский сказал:

— Теперь, когда смерть Ганки подтверждена в суде, я, её единственный наследник, должен безотлагательно вступить во владение всем её богатством.

— Повремените немного, — возразил дознаватель. — Пусть сначала утихнет шум. Как раз у этого еврея много друзей, в том числе и среди христиан. Едва ли кто из них поверит, что старый банкир пробрался среди ночи в ваш дом и вынес в мешке вашу малолетнюю дочь. Приговор могут обжаловать в высшем суде. Я не исключаю даже, что у этого еврея могут быть доброжелатели в императорском дворце. Еврей ещё жив, и, пока он не признается, его нельзя будет повесить. Так что наследства Ганки вам придётся подождать.

— Не могу я ждать, — возразил граф. — На карту поставлена моя честь. Если я немедленно не заплачу долг, имя моё навеки покроет позор.

Дознаватель язвительно усмехнулся.

— Ваше имя покрыл позор в тот день, когда вы родились на свет.

— Моё имя останется незапятнанным в числе первых имён Богемии[17], — хвастливо возразил граф Братиславский.

— Время покажет.

Братиславский с инквизитором ещё долго переговаривались и шептались. Хотя они назывались христианами, ни тот ни другой в Бога не верили и не почитали Его заповеди. Деньги, карты, вино, азартные игры и разные досужие удовольствия — вот что составляло смысл их жизни.

Среди пражских евреев всех более был огорчён известием об аресте реб Элиэзера почтенный рабби Лейб. Он всю жизнь ждал пришествия Мессии[18], который спасёт мир от страданий и пороков. Тогда свет Господень наполнит всякую душу, всякое сердце. Даже хищные животные перестанут пожирать других животных, волк будет мирно жить бок о бок с ягнёнком. Бог возвратит Свой народ в Святую землю[19], в Иерусалиме будет снова возведён священный Храм[20], и воскреснут мёртвые.

Но вместо всего этого — такое ужасное, подлое обвинение против одного из самых уважаемых членов общины! Рабби знал, что теперь последуют аресты и скоро пражский палач начнёт строить виселицу и готовить верёвку для предстоящей казни.

Ровно в двенадцать часов ночи рабби Лейб поднялся для вознесения полуночной молитвы. Как всегда, он посыпал голову пеплом и принялся оплакивать разрушение Храма в стародавние времена. Пролил он также слёзы и по поводу нынешнего несчастья, постигшего реб Элиэзера Полнера и всю еврейскую общину.