La Malcontenta - Лиз Вильямс

— Тью, это ты? Да? — Гейзелль всплеснула руками и крепко обняла Стриг.

— Я. Только не называй меня Тью. — Слово прозвучало, как плевок. — Это больше не мое имя.

За последние месяцы Кантили выросла: она уже почти догнала сестру. Стриг почти забыла этот пронзительный голосок, похожий на свист пара, вырывающегося из носика кипящего чайника. Внезапно ей показалось, что где-то в глубине ее собственного горла застряла ледышка.

— Ты идешь? Эссегью сказала, наши матери выпускают тебя на Зимнее Прощание. Это правда? Ты должна бежать, Тью. Ты должна попробовать найти его.

— Я не уйду, Кантили, — сказала Стриг, но, едва произнеся обещание, поняла, что лжет.

— А может, верно говорят, что лисаки похищают душу? Что они входят в тебя так, что ты уже не можешь думать ни о чем другом?

— Нет, это неправда, — возразила Стриг, но и в этом она не была больше уверена. Она сжала руку сестры и вывела девочку за дверь.

«Я не уйду». Но лучше сулящие гибель горы, чем комната без окон. Лучше быстрый чистый мороз. Напрасно она позволила запереть себя, но тогда ее оглушали горе, смущение и непонимание. Сейчас же есть время подумать, чтобы все стало ясным, как морозный день.

— Поговорим попозже, Кантили. — Она торопливо обняла сестру. — Спускайся. Я присоединюсь к тебе через минуту.

Как только сестра вышла, Стриг сорвала со стены пару коньков и замерла, глядя на длинные изогнутые полозья. Затем, держа коньки за шнурки, сбежала по лестнице вслед за девочкой.

У дверей, глядя вверх, стояли все: Эссегью, Кантили, матери. Прошло несколько секунд, прежде чем Стриг разобралась, кто из трех женщин кто. Эссегью держалась чуть в стороне, скрестив ноги под затейливыми складками платья. Что до матерей, так Шера ниже, значит, под маской демоши — Аллегетта. Прежде чем спускаться дальше, Стриг обвела взглядом их всех. Женщины молчали. Когда Стриг добралась до последней ступеньки, ее матери повернулись и распахнули двойные створки, ведущие на улицу. В прихожую хлынула зима. Во тьме бил гонг, извещая о полуночи, наполняя улицу и дом звоном, который показался Стриг, привыкшей к тишине лишенной окон каморки, слишком громким.

Матери крепко схватили Кантили под руки и потащили к выходу столь решительно, что лишь у Эссегью осталось время оглянуться на Стриг. На ней была маска канюли: заостренная нежная мордочка зеленого цвета. А ведь сестра видит, подумалось Стриг, лишь улыбающуюся ей кошечку. Затем Стриг и сама бегом пересекла черно-белый мозаичный пол, вдохнула запахи мороза, пышек и воска, вылетела за дверь, оказалась на улице — и неуверенно замерла, стоя в снегу.

Меньший Канал, на берегу которого возвышался особняк Калмаретто, заледенел, по нему сновали толпы конькобежцев с фонарями в руках. Они огибали друг друга с проворством букашек. Стриг, отвыкшая от холода, пила воздух крошечными глотками. Ей хотелось сорвать круглую кошачью морду со своего лица и зашвырнуть ее в сугроб, но она этого не сделала. Дрожащими руками зашнуровала она коньки, съехала по насыпи на лед и заскользила к дренажной трубе, ведущей к Великому Каналу.

На Канале перед началом процессии тоже суетились и толкались конькобежцы. Стриг свернула туда, направляясь к менее освещенным районам. На выстроившихся вдоль Канала величественных домах сияли букеты ламп и факелов, отражающихся в ледяной глади, так что Стриг летела по зеркальному мерцающему простору. Она мчалась к Изгибу и лабиринту каналов, ведущих к Великим Северным Воротам.

Толпа редела. Впереди мелькали красные одеяния — начало процессии, возглавляемой Матриархами. Ее матери, не столь благородные, займут место позади, среди себе равных. Мимо проехали две женщины-стрижа с весьма достоверно нарисованными на доспехах рваными ранами. Они были без масок. Лица их казались такими же безжалостными, как их ножницы, Стриг даже вздрогнула, но тут же поняла, что для них она всего лишь долговязый подросток, а не мятежница из Калмаретто. Впрочем, она все равно проследила за ними, а потом украдкой нырнула в лабиринт каналов.

Здесь оказалось гораздо тише. Дома по берегам уже опустели, лишь несколько женщин замешкались под фонарями или мостами, без сомнения ожидая свидания. Стриг, опустив голову, неслась к Великим Северным Воротам.

Добравшись до поворота к протоку, известному как Изгиб, она услышала торжественный гимн, летящий со стороны Великого Канала: процессия началась. Стриг покатила дальше, хотя долгие месяцы вынужденного бездействия брали свое. Голени и бедра ее горели. Ей не хотелось думать о том, что ждет ее за Северными Воротами: безбрежные снега на равнине, далекие горы. Женщина надеялась лишь на быструю смерть вне стен Зимудара. Это будет ее местью городу и Калмаретто. Конечно, это неразумно, но благоразумие она оставила год назад на берегу Канала.

Летом Изгиб окаймляют кафе и плевеловые деревья, черные, с желтыми шарами цветов. Пыльца сыплется в воду, ложась на ее поверхность тяжелым маслянистым слоем, а воздух насыщен тонким мускусным запахом. Сейчас кафе закрыты — вся торговля этой ночью перекочевала на Канал.

Сердце Стриг колотилось от напряжения и воспоминаний. Это случилось здесь, год назад, на этом отрезке Изгиба, как раз за кривым мостиком, когда что-то — кто-то, поправила себя Стриг, рассердившись, что повторила выражение Эссегью, вышел из тьмы и застыл, неподвижный, как улегшийся на землю снег.

Стриг невольно остановилась. Она снова и снова проигрывала в сознании эту сцену: силуэт на фоне черной стены и бледного льда, голова поворачивается навстречу ее взгляду, фигура ежится под складками одеяния, и — внезапное осознание, что это не просто заблудившийся гуляка, что это реальность: кроткие, глубоко посаженные темные глаза, ряд белоснежных зубов. То, что она приняла за полозья коньков, торчащие из-под накидки, было его ногами. Один из мутантов, лисак, спустившийся с гор: генетически измененный мужской остаток.

Говорили, они разрывают женщин на куски, мстя за древнее проклятие, свою участь: постепенную ликвидацию самцов матриархальными генетиками. Но этот просто смотрел на нее, а потом протянул руку. Она должна была бежать, но вместо этого сжала в ладони два его длинных пальца. Он повел ее вдоль Изгиба, скользя рядом с чисто человеческой сноровкой. И все. Лисак не отрывал от нее помаргивающих ласковых глаз. Он сказал: «Я ждал такую, как ты».

Когда он произнес это, они повернули — и наткнулись на отряд женщин-стрижей. В отличие от Стриг, бойцам потребовалась лишь секунда, чтобы сообразить, кто перед ними. Они ринулись вперед, щелкая ножницами. Одна схватила Стриг, закричавшую: «Нет!» — и забившуюся в руках стража-стрижа. Три другие окружили лисака, и тот внезапно подпрыгнул и приземлился на берег на все четыре заскользивших по льду ноги-полоза, отбросив маскирующее его одеяние и обнажив бледное гибкое тело с хлещущим из стороны в сторону длинным хвостом — продолжением позвоночника. Его напрягшийся член походил на кость, и, когда женщины-стрижи увидели непристойную эрекцию, они завизжали от ярости. А потом лисак скрылся в снежной ночи.

Бойцы отвели Стриг обратно к Калмаретто, на цепи, и сидели с ней до самого рассвета, пока не вернулось смеющееся и усталое семейство.

Вспоминая теперь о прошлом, Стриг охватило сомнение: а было ли это на самом деле. Все казалось таким далеким — и вдруг, словно материализовавшись из ее памяти, из-под арки снова выкатилась фигура лисака. Он протянул руки, но не попытался дотронуться до женщины. Стриг заскользила вместе с ним по Изгибу, в тумане и мечтах, летя сквозь зимний мрак, — и вот они вновь оказались на Великом Канале.

Процессия уже прошла. Стриг и лисак кружились в вихре танца посреди Великого Канала, и Стриг вдруг начала понимать, что это всего-навсего еще одна женщина в маске, такая же, как она. Мысли о бегстве, о смерти за стенами Зимудара промелькнули в ее голове и исчезли, оставив после себя тоску и ощущение потери.

Она позволила женщине в маске лисака отвести себя обратно к Калмаретто. Когда они перешагнули порог, ее спутница сбросила маску, и Стриг увидела Эссегью.

— Я не могла позволить тебе уйти, — сказала сестра, и опустошенная Стриг слабо кивнула.

Эссегью поводила ее наверх, в комнату без окон, и закрыла за Стриг двери.

Поутру Зимудар был тих. На льду пестрели клочья масок, истоптанный снег превратился в грязь. Эссегью проснулась поздно, с головой, пухнущей от объяснений, которые придется давать Вэнити. Она отправилась в недра дома и распахнула дверь в каморку без окон.

Стриг сидела там, где оставила ее сестра. Кошачья мордочка лучезарно улыбалась.

— Стриг? — окликнула мятежницу Эссегью.

Ответа не последовало. Женщина осторожно прикоснулась к плечу сестры, думая, что она спит. Но парчовое одеяние показалось ей одеревеневшим и неподатливым, затвердевшим в форме женской фигуры. Эссегью потянула маску кошки, но та не сдвинулась с места. Щелки глаз слепо смотрели на глухую стену комнаты без окон, и Эссегью, медленно попятившись, вновь затворила дверь.