Магазин работает до наступления тьмы (СИ) - Бобылёва Дарья

***

В разгар возни со следующей коробкой, где обнаружились фрагменты детской железной дороги — архаичной киношной роскоши, о которой трудно даже мечтать всерьез, — Славик услышал странный звук: что-то среднее между шипением и тихим свистом. Он огляделся и увидел, что дверь склада приоткрыта, а в образовавшуюся щель заглядывает хрупкое создание, которое он видел за кассой. Это оно свистело, старательно сложив губы трубочкой и, очевидно, пытаясь привлечь внимание. Славик подошел поближе, и создание сунуло в щель книгу.

«Кролик, беги», — прочитал Славик на темной обложке. Роман Апдайка, он его даже читал, там все мечтали вырваться из оков обыденности, и еще, кажется, младенца в ванне утопили… Создание смотрело на него ничего не выражающими глазами и молчало.

— Женечка, где патефон? — послышался из зала голос Матильды, и создание моментально исчезло.

«Значит, Женечка», — мысленно отметил Славик.

***

Где-то в недрах магазина раздался телефонный звонок — пронзительный, с тягучим отзвуком в паузах. После звонка наступила короткая тишина, а потом густой хрипловатый голос — такой бывает у высоких темноволосых мужчин меланхолического темперамента — позвал:

— Матильда!

Торопливые шаги прошумели по залу, что-то упало.

— Звонили от господина Полоротова, — отчетливо сказал невидимка, хлопнула дверь, и все стихло.

Славик успел подбежать к двери, приоткрыть ее и пристроить к щели телефон, чтобы заснять происходящее в зале, но с этой точки было видно только сундук и книжный шкаф, в котором неторопливо наводило порядок хрупкое создание Женечка. Как оказалось, ростом создание обладало гренадерским, да и плечи у Женечки были довольно широкие, несмотря на воздушную в целом комплекцию. Тут Славик впервые озадачился вопросом, какого, собственно, Женечка пола, хотя до этого был твердо уверен, что перед ним девица.

Создание обернулось и уставилось прямо в камеру, то есть прямо на Славика, который смотрел на экран. В тонких пальцах оно держало потрепанный томик с крупной надписью «Идиот».

Черная тень налетела и закрыла обзор, распахнувшаяся дверь ударила Славика по рукам, телефон отбросило куда-то за коробки, и на склад ворвалась Матильда. На руке у нее болтался маленький дамский саквояж.

— Идем, — привалившись к двери спиной, шепнула она.

— Куда?

— Ехать надо. На адрес.

— Тоже коробки таскать? — решил изобразить незамутненность Славик.

— Ну! — Матильда высунулась в зал, быстро огляделась и схватила Славика за рукав. — Идем!

— Сейчас, только телефон найду, выронил…

— Иде-ем! Мы быстро! — И Матильда буквально выволокла его наружу.

Она, похоже, понятия не имела о личных границах.

***

Воздух на улице после затхлого духа барахолки казался восхитительно чистым, но все равно немного отдавал сладковатым тленом давно прошедшего — как будто пыль веков и частички эпителия давно умерших владельцев всего магазинного хлама осели где-то на волосках в носу. Щурясь и чихая от весеннего солнца, Матильда и Славик пересекли двор, свернули за угол и только там, протерев глаза, разглядели друг друга при свете дня.

— Я думала, ты моложе, — разочарованно протянула Матильда.

Славик мог бы сказать про нее то же самое, но воспитание не позволяло. Будучи мальчиком, взращенным в однополой семье — мамой и бабушкой, — он с детства был приучен не говорить с женщинами о возрасте — их, своем, неважно. В дружеских компаниях Славик слыл весьма тактичным молодым человеком. Ему было под тридцать, но лицо он сохранил мальчишеское — если не всматриваться, — и на кассе у него регулярно требовали паспорт. Бывают такие люди, которые словно рождены для какого-то определенного возраста, когда их внешность и число прожитых лет находятся в полной гармонии. А до и после этого пикового момента они похожи на недозрелых старцев или пораженных прогерией детей, и мало кто способен увидеть, к примеру, в стеснительной грузной девочке проект роскошной сорокалетней дамы.

Вот и Славик, полагавший себя уже изрядно потрепанным жизнью, как будто был рожден для тинейджерства и застрял в нем навечно — и ничего не мог с этим поделать. Даже от уменьшительно-ласкательного суффикса никак не получалось избавиться — все называли его Славиком, и он сам по привычке так представлялся при первом знакомстве, а потом злился на себя.

Так что Славик даже обрадовался словам Матильды и подумал, что у него наконец-то стали проступать солидные, взрослые черты. А вот у самой Матильды таких черт оказалось куда больше, чем он ожидал. В сумерках магазина она казалась ровесницей Леси, девчонкой, но ей, похоже, было лет тридцать пять. По крайней мере, так определил Славик. На данном жизненном этапе именно это число казалось ему последним рубежом на пути к неумолимой старости. Волосы у Матильды были огненно, прямо-таки возмутительно рыжие, а еще она была замотана в какие-то черные асимметричные тряпки. У Леси в подписках было несколько магазинов, которые торговали подобной одеждой, и по фото было совершенно непонятно, как вот эту конкретную тряпку носить — пальто она или шаровары. Славик смеялся, а Леся говорила, что это концептуально.

И облезлый саквояж Матильда зачем-то прихватила с собой.

— Насмотрелся? — Она привычно вскинула левую бровь. Ближе к носу среди рыжих волосков белела маленькая, но заметная проплешина. — Идем!

***

Вопреки обещанию Матильды, что все будет быстро, оказалось, что до пресловутого «адреса» надо ехать на метро. До станции оба шли молча, только косились иногда друг на друга, причем каждый был уверен, что делает это незаметно. Славик все острее ощущал отсутствие телефона — пустой нагрудный карман причинял почти физический дискомфорт, ныл, как соленая ямка на месте вырванного зуба. Уже у турникетов в голове вспыхнула отчаянная, но, в общем-то, разумная мысль: послать к черту эту странную работу и эту странную Матильду заодно, вернуться за телефоном и поехать домой…

Матильда бросила в щель жетон, молча подтолкнула Славика к створкам, и тот машинально прошел через турникет.

— У меня есть карта! — вскипел Славик, но Матильда бодро прошагала мимо, и он догнал ее на эскалаторе. — И зачем вы меня все время хватаете?

Примерно в районе слова «зачем» Матильда достала из кармана коробочку с беспроводными наушниками и двумя точными движениями засунула их в уши. Заметив, что она смотрит на него характерным рассеянным взглядом человека, который ничего не слышит, Славик умолк. Какой я терпеливый, подумал он, надо будет потом отдельно это упомянуть — что я необыкновенно терпеливый человек. Матильда тем временем внимательно и равнодушно разглядывала его лицо — так, будто цвет его радужки или форма носа ее интересовали, а вот сам Славик — не особо.

***

В вагоне тоскливое отчаяние отрезанного от соцсетей человека обрушилось на Славика с положенной силой. Пытаясь хоть как-то отвлечься, он изучил всю рекламу под потолком: два банка, один социальный призыв остерегаться карманников, квартиры в новостройках где-то за границами обитаемой вселенной и фильм с актером, который сейчас снимается во всех фильмах, но запомнить его лицо все равно никак не выходит.

Матильда сидела рядом и резалась на телефоне в дурацкую игру «три в ряд». Бровь с проплешиной опять была приподнята, как будто игра тоже вызывала у нее брезгливое недоумение. Славик вдруг мысленно вскипел: до чего же мерзкая баба. Но вот об этом упоминать нельзя, это сексизм и переход на личности.

К счастью, ехать пришлось недолго, и через пару станций, тягостно помолчав на длинном эскалаторе — Матильда опять таращилась на Славика, но тот начал привыкать, — они вынырнули обратно в сырой весенний город.

***

У метро толклись торговки зеленью и лиловолицые попрошайки, все сливалось в шумный разноцветный винегрет. Славик с Матильдой свернули направо, подождали, пока проедет мимо празднично звенящий трамвай с сонно-сосредоточенной вагоновожатой в аквариуме кабины, перешли через пути и углубились в пустынную старую промзону. На углу, словно последняя пограничная вышка суетливой городской цивилизации, мигала вывеской сетевая бургерная.