Мужик - Александр Яковлев

- У...у...у!..

- Да, плачет.

Пильщиков привстал.

- Плачет матушка. Плачет землица.

Любовно он глянул в тьму, растроганный. Здесь она, землято. Не один он... Чего бояться? Вот кто его пожалеет. Вот кто с ним родной. Земля.

Он посмелел. Показалось - родное все кругом, как в Шиханах. И земля, и запах травы, и звезды на небе.

Сердце так забилось, что Пильщиков захотел придержать его рукой и... наткнулся на серую шинель, на пуговицы и на маленький крестик "Георгия", с которым он не расставался никогда с того самого дня, как получжл его.

И смяк как-то. Лицо ротного выплыло из тьмы.

- Узнай, есть они на холме или нет.

. И опять тьма стала злой, и опять Никифору показалось, что он одинокий и беспомощный. Он затаил дыхание и сжалсй и, помня приказ ротного, полез дальше. Страх капля за каплей опять начал падать в душу. Сжимая обеими руками винтовку, он пошел по меже, вниз, в лог, чтобы оттуда пробраться к холму. Он теперь знал, где наши и где враги. Пугало только, что тихо кругом. Так тихо, что слышно, как сердце стучит. А сапоги гремят, и трава шумит сердито. От усталости и напряжения в глазах у него порой вспыхивали золотистые искры.

Вдруг странный звук поразил его слух. Будто машина пыхтела где-то далеко. Пильщиков остановился и стал слушать.

Звук повторялся через равные промежутки. В нем было что-то знакомое, даже родное для Никифора, а что - он не мог понять.

Вслушиваясь, он осторожно полез дальше. Звук становился слышнее. Вот где-то здесь он начинается, будто в этой траве, растущей на склоне холма...

- Что такое? - думал Пильщиков, напряженно вслушиваясь.

Будто вот-вот знакомое, а не узнаешь...

И вдруг он присел от ужаса:

- Батюшки, да ведь это храпит кто-то!

Все внутри у него метнулось.

Бежать!

Но сдержался. Замер. Весь напрягся, слушая. Да, теперь ясно: храпит кто-то. Здорово так храпит, настоящим мужичьим храпом. Пильщиков, как зверь, весь насторожился, пригнулся и полез туда, откуда слышался храп. Ступнет раз и остановится. Ступнет другой и остановится. Крался и весь дрожал. Всякий момент он готов был и выстрелить, и ударить штыком.

Руки клещами вцепились в винтовку.

Неясное забелелось в темноте, и оттуда густо, трубой валил храп. Настоящий такой, вкусный, от которого самому спать хочется.

Пильщиков осмелел. Он уже прямо шел к спящему.

Вот "он". Весь тут. Вот-вот... Руки разбросал, голова запрокинулась. Но кто? Может быть, наш, русский? Пильщиков потянул носом незнакомый запах:

- Австрияк. Наши так не пахнут.

Он присел и стал щупать кругом.

Винтовка и ранец из кожи лежали сбоку- На винтовке штык - нож. Поблескивает в темноте. Пильщиков потянул винтовку к себе. Теперь враг был безоружен.

"Га. Спит. Заня-ятно!.." - подумал Пильщиков и пристально присмотрелся к спящему.

Здоровый австрияк. Болынемордый. Рот раскрыл, а в горле будто телега едет и тарахтит. И таким родным, страшно близким пахнуло на Пилыцикова от этого храпа, что он заулыбался.

- Умаялся. Тоже, поди, достается.

Он минуту посидел возле спящего на корточках, не зная, что делать, послушал, затаив дыхание. Кроме храпа и далеких выстрелов, ничего не было слышно.

Потом, не торопясь, он надел на себя ранец и взял в правую руку винтовку австрийца, а в левую - свою винтовку и осторожно пошел назад довольный, хитренько улыбающийся...

А тот все храпел, храпел...

Ног под собой не чувствовал Никифор, когда шел к ротному.

Эге!.. А можетг теперь другой крест дадут? Ведь это фокус - обокрасть австрийского часового.

Вот бы и не улыбался, да рот уголками к ушам тянется И все лицо блестит, как блин скоромный.

- Видел?

- Так точно, ваше бродь. Видел. Тот бугор-то, что вы мне показывали...

- Ну?

- Там на нем австрияк.

А у самого глазки хитренько поблескивают. Рассказал он все по порядку, как крался, как кричала сова, в каком месте встретил врага.

- Вот винтовку и ранец забрал

Ротный взял винтовку, осмотрел со всех сторон. Исправна, заряжена.

- Молодец. А в ранце-то смотрел, что там есть?

- Никак нет, не спопашился.

Расстегнули ранец - белье, еда, книжка какая-то...

- Та-ак, - протянул ротный. - А самого-то австрийца нельзя было живьем привести?

- Никак нет. Голоса недалеко были слышны. Сумно, а слышно. Ежели бы я его разбудил да повел, он закричал бы.

- Так, это, положим, верно. Ты хорошо сообразил. Молодец.

- Рад стараться, ваше бродь.

- А чем же ты его?

- Ась?

- Опять ты ась говоришь, - поморщился офицер, - я спрашиваю, чем ты его, врата-то, прикончил?

- Вот ранец и винтовку взял у него.

- Ну да, это так А с самим-то с ним что ты сделал?

- А он там остался.

- Я знаю, что там остался. Но чем ты убил-то его?

Пильщиков широко открытыми, удивленными глазами посмотрел на офицера. Высокий, рябоватый, кряж настоящий.

И счастливое сияние на лице померкло. А рот чуть открылся.

- Ты же убил его?

- Никак нет.

- Как так? Ты его не тронул?

- Да он же спал, ваше бродь.

- Ну так что же, что спал, черт тебя побери! - вдруг закричал офицер, поднимаясь со стула. - Ты должен был убить его. Раз нельзя взять в плен, надо убить. Он кто тебе? Врат родной? Или отец твой?..

- Никак нет.

- Кто же он тебе? Враг?

- Так точно. .

- Так почему же ты его не убил?

- Да я же говорю... Он же спал, ваше бродь.

Офицер злыми, потемневшими глазами посмотрел нд Никифора.

- Ну, видали такого болвана? А? Я тебя под суд, негодяя, отдам.

Офицер протянул со стола бумажку, подержал ее, швырнул.

Сам красный весь. И показалось Пилыцикову, что офицер не все понял, объяснить надо.

- Ваше благородие, встрияк-то спал... храпел.. умаялся должно. Ежели б не спал, я б его в полон взял аль бо поранил.

А то он спит и храпит. Здорово так храпит. Доведись вот мне.

Иной раз так умаешься, ног не чуешь под собой. Бывало, ребята в казармах будят иной раз: "Никишка, не храпи".

Офицер пристально посмотрел на Пилыцикова, а тот, знай, ест его глазами.

По уставу, как нужно.

Сероглазый кряж. Такой на вид исполнительный, а на груди белеет "Георгий". И вдруг поползла, поползла улыбка по губам офицера. Будто и ле хочет, а смеется.

- Ах ты урод этакий! Балда! Какой ты воин? Ты мужик.

Пшел вон...

Повернулся Пильщиков налево кругом, вышел, полный недоумения. И, отойдя от избы, сказал вслух, по привычке, ни к кому не обращаясь:

- Главное дело, спал он. И притом же храпел...

1922

ЯКОВЛЕВ (Трифонов-Яковлев) Александр Степанович (1886 - 1953).

Мужик. Впервые опубликован в книге "Свиток", сб. 1. М.. 1922. Печатается по изданию: Яковлев Александр. Октябрь. Повести и рассказы. М..

Художественная литература, 1965.