Девчонки и любовь - Жаклин Уилсон

А у нас в Уэльсе что ни день, то проливные дожди. Черные тучи здесь такая же привычная часть пейзажа, как и горы. Дождь льет даже в доме, а все потому, что папа считает, будто сам может залатать крышу, без помощи профессионалов, ну и в результате делает все кое-как. По всему второму этажу вечно расставлены тазы, ведра и миски, поэтому день и ночь на все лады раздается сильно действующее на нервы «кап-кап».

Когда мы в сотый раз пошли осматривать до смерти надоевшие развалины близлежащего старинного замка, мне сделалось так тоскливо, что захотелось немедленно броситься вниз головой прямо с вершины серой зубчатой башни. Я прислонилась к каменной стене, пытаясь отдышаться после крутого подъема и представляя себе, каково это – взять и броситься в зияющую пустоту. Огорчился бы кто-нибудь всерьез, разбейся я в лепешку о каменные плиты внутреннего двора? Отец с Анной в четыре руки вцепились в Цыпу, боясь, как бы он не свалился, а меня никто и не подумал придерживать, даже когда я по пояс свесилась из бойницы.

Они попросту прошли мимо, держа Цыпу за ручки и на два голоса вещая ему о средневековых земляных валах и котлах с кипящим маслом. На мой взгляд, они слишком усердствуют с его ранним развитием. Цыпа еще даже не может без ошибок написать слово «замок», а они уже пичкают его разными сведениями. Когда я была маленькая, отец со мной так не возился. Он вечно был занят или пропадал на работе. А когда мы выезжали на каникулы, целыми днями рисовал где-нибудь на природе. Но мне тогда было все равно. В то время у меня еще была мама.

При мысли о маме я вконец падаю духом. Все почему-то считают, будто я ее совсем не помню. Вот глупые. Я столько всего помню про маму, что даже не перечесть. Помню, как мы играли с моими куклами Барби, как пели песни и как она разрешала мне мазаться ее косметикой, и примерять украшения, и надевать шелковый розовый халат и туфли на каблуках.

Мне так часто хочется поговорить о ней, но отец каждый раз только мрачнеет и уходит в себя. Он хмурится так, словно у него болит голова. Он не хочет вспоминать о маме. Конечно, ведь у него теперь есть Анна. И у них обоих есть Цыпа.

А у меня никого нет. Я так раскисла от собственных грустных мыслей, что решила немного поотстать от Анны с отцом и побродить в одиночестве. Дошла до конца крепостной стены и обнаружила там полуразвалившуюся оружейную башенку. Вход в нее из соображений безопасности был огорожен канатом. Поднырнув под него, я стала карабкаться по скользким ступенькам в кромешной тьме до тех пор, пока не оступилась и не растянулась на лестнице, ударившись коленом. Было не слишком больно, но я почему-то разревелась. От слез все поплыло у меня перед глазами, и вместо того чтобы карабкаться дальше, я присела на ступеньку и принялась хлюпать носом.

Носового платка у меня с собой не оказалось. Очки покрылись солеными разводами, а из носа свесилась длинная сопля. Я кое-как протерла стекла и высморкалась. Ступеньки были холодными и мокрыми, так что влага просочилась даже сквозь ткань джинсов, но я продолжала сидеть на месте. Наверное, ждала, что отец вернется и будет меня искать. Вот я ждала, ждала, ждала… И наконец услышала шаги. Я замерла и навострила уши. Слишком легкая поступь для моего отца. И слишком быстрая, чтобы я успела убраться с дороги. Кто-то перелетел через меня, и мы одновременно вскрикнули:

– Ой!

– Ай!

– Прошу прощения, я не заметил, что здесь кто-то есть!

– Ты уперся в меня коленкой!

– Прости, прости, давай помогу тебе встать.

– Осторожнее! – Он так сильно потянул меня за руку, что мы оба чуть не потеряли равновесие.

– Ой-ёй!

– Аккуратнее!

Я высвободила руку и встала, прислонившись спиной к влажной стене. Он тоже выпрямился. В темноте я могла лишь смутно различить его силуэт.

– Почему ты сидишь тут одна? Ты что, упала и не можешь идти?

– Ничего подобного. Хотя теперь-то я наверняка идти не смогу. Все тело ноет.

– Ох, прости. Впрочем, я это уже говорил. Похоже, у меня от удара пластинку заело. Смотри, если останешься сидеть тут впотьмах, то в следующий раз по тебе пройдется отряд бойскаутов или группа американских туристов во главе с экскурсоводом. Ну вот, несу тут всякую чушь… сложно поддерживать разговор, если не видишь собеседника. Пойдем лучше поднимемся на свет.

– Вряд ли получится. Ступеньки наверх вроде закончились.

– Ну, тогда давай спустимся вниз.

Я поспешно вытерла лицо рукавом. Продолжать сидеть в башне не имело смысла. И папа, и Анна, и Цыпа наверняка обо мне позабыли. Должно быть, они уже вернулись домой. Дня через три они, конечно, спохватятся и зададутся вопросом: а где, собственно, Элли? А потом пожмут плечами и снова забудут.

У парня, что налетел на меня, создалось впечатление, будто я чего-то боюсь.

– Если хочешь, могу взять тебя за руку, чтобы помочь спуститься, – предложил он.

– Спасибо, я и сама справлюсь, – ответила я.

Спускаться было и впрямь страшновато. Ступеньки скользили, а перил никаких не было. Один раз я оступилась, но парень вовремя успел меня подхватить.

– Осторожно! – крикнул он.

– Куда уж осторожнее, – буркнула я.

– Спорим, внизу нас уже поджидает охранник, чтобы прочесть лекцию о том, как нехорошо нарушать правила безопасности, – сказал он. – Со мной это вечная история. Как только вижу что-нибудь огороженное, мне тут же не терпится туда пробраться, и всем приходится меня ждать. Из-за этого друзья и родственники прозвали меня Тормоз Дэн. Хотя на самом деле я Дэниэл. Тормозом меня зовут, только когда сильно злятся. А обычно просто Дэн.

Он продолжал трещать языком до тех пор, пока мы наконец, жмурясь с непривычки, не вылезли на свет божий. «Просто Дэн» был великолепен. Особенно бросались в глаза взъерошенные патлы и курносый нос, который он усиленно морщил, чтобы поправить очки.

Я поморгала сквозь собственные заляпанные линзы и присмотрелась получше.

– Так это ты! – воскликнули мы почти одновременно.

Его семья тоже владела полуразвалившимся и отсыревшим домом всего в полумиле от нашего. Мы часто встречали их в местном супермаркете или в деревенском пабе по вечерам. Наши отцы иногда вместе играли в дартс. А Анна с его матерью в это время вели светские беседы. При этом они выглядели так, словно прилетели с разных планет, несмотря на то, что обе были в джинсах, трикотажных свитерах и ботинках. Узкие джинсы Анны плотно облегали ее маленькую подтянутую попку, свитер – из дизайнерского магазинчика, а остроносые ботинки были украшены металлическими пряжками. У мамы Дэна попа во много раз больше моей, все свитера сидели на ней в обтяжку, а один даже разошелся по швам. Ее ботинки были самыми настоящими туристическими ботинками, густо заляпанными грязью.

Семейство заядлых походников, готовых двинуться в путь в любую погоду. Иной раз мы видели, как они в оранжевых анораках выходили из дома под проливным дождем, а через несколько часов их яркие фигурки, похожие на крошечные живые бархотки[4], уже маячили на вершине какого-нибудь отдаленного холма. В семье у них было пятеро детей, все такие серьезные и немного не от мира сего. Дэн – мой ровесник, самый старший, а ростом на добрый дюйм ниже меня, и это при том, что я сама невысокая. Из кармана анорака у него торчал толстенный путеводитель по замкам. Ну еще бы.

– Добрались! – завопил Дэн, как будто мы с ним из космоса вернулись. В порыве радости он попытался перепрыгнуть через оградительный канат, но запутался ногами и загремел на пол.

– Теперь понимаю, почему тебя зовут Тормоз Дэн, – вздохнула я, переступая через канат.

Ни отца, ни Анны с Цыпой поблизости не наблюдалось. Может, они и в самом деле ушли без меня?

– А тебя как зовут? – спросил Дэн, отряхиваясь. – Рапунцель?

– Как?

– Ну, ты томилась в башне, а я тебя спас, разве нет?

У меня перед глазами тут же встала картонная детская книжка с картинками:

– А ты, значит, сказочки любишь?

Мне всего лишь хотелось подколоть его, но он воспринял мой вопрос всерьез.

– Не то чтобы сильно люблю, но ничего против них не имею, – ответил он. – Кстати, перед поездкой сюда отец подарил мне экземпляр «Мабиногиона».

С таким же успехом он мог говорить со мной на валлийском, потому что я ничего не поняла.

– Это сборник сказочных валлийских повестей. Местами очень даже романтичных. Могу как-нибудь одолжить тебе почитать, если захочешь.

– Боюсь, это не совсем в моем вкусе.

– Что же тогда в твоем вкусе? Что ты вообще любишь читать? И что это за черный блокнот, который ты везде носишь с собой?

Его наблюдательность меня удивила. Не знала, что он так внимательно меня разглядывал. Блокнот я всегда прятала в карман куртки.

– Альбом для рисования.

– Дай посмотреть, – сказал он, хлопая меня по карману.

– Не дам!

– Да ладно, не стесняйся.

– Я не стесняюсь. Просто это очень личное.

– А что ты там рисуешь? Замки?