Хват - Владимир Набоков

А Костя между тем думал: знаем этих родителей и директоров. Все врет. А очень недурна. Груди, как два поросеночка, узкие бедра. Видно, не дура выпить. Закажем, пожалуй, пива.

-- Ну, а потом повезло, я разбогател чрезвычайно. Я имел в Берлине четыре дома. Но человек, которому я верил, мой друг, мой компаньон, обманул меня... тяжело вспоминать. Я разорился, но духом не пал, и теперь опять, слава Богу, несмотря на кризис... Вот кстати я вам кое-что покажу, сударыня...

В чемодане с роскошными ярлыками находились (среди прочих продажных предметов) образцы моднейших дамских зеркалец (для сумок). Зеркальце не круглое и не четырехугольное, а фантази,-в виде, скажем, цветка, бабочки, сердца. Принесли пиво. Она рассматривала зеркальца и гляделась в них; по стенкам стреляли световые зайчики. Пиво она выпила залпом, как солдат, и стерла пену с оранжевых губ тыльной стороной руки. Костенька любовно уложил образцы в чемодан и поставил его обратно на полку. Ну, что ж,-- приступим.

-- Знаете,-- я на вас смотрю, и все мне сдается, что мы уже встречались когда-то. Вы до смешного похожи на одну даму,-она умерла от чахотки,-- из-за которой я чуть не застрелился. Да, мы, русские, сентиментальные чудаки, но поверьте, мы умеем любить со страстью Распутина и с наивностью ребенка. Вы одиноки, и я одинок. Вы свободны, и я свободен. Кто же может нам запретить провести вдвоем в укромном месте несколько приятных часов?

Она соблазнительно молчала. Он сел рядом с ней. Усмехаясь и тараща глаза, хлопая коленками и потирая ладони, он глядел на ее профиль.

-- Вы куда едете? -- спросила ока. Костенька сказал.

-- А я вылезаю в...

Она назвала город, известный своим сырным производством.

-- Ну, что ж,-- я с вами, а завтра поеду дальше. Не смею ничего утверждать, сударыня, но у меня есть все основания думать, что ни вы, ни я не пожалеем...

Улыбка, бровь.

-- Вы даже еще не знаете, как меня звать.

-- Ах, не надо, не надо... Зачем нам имена?

-- Все-таки,-- сказала она и протянула ломкую визитную карточку. Зонья Бергман.

-- А я просто Костя,-- Костя и никаких. Так и зовите меня,-- ладно?

Прелестная женщина. Нервная, гибкая, интересная женщина. Приедем через полчаса. Да здравствует жизнь, счастье, полнокровие! Долгая ночь обоюдоострых наслаждений! Полный ассортимент ласк! Влюбленный Геркулес!

Вернулся из вагона-ресторана пассажир, прозванный нами нелюдимом, и пришлось прервать ухаживание. Она вынула несколько любительских снимков и стала показывать: вот это моя подруга, а это очень милый мальчик,-- его брат служит на радиостанции. Вот тут я отвратительно вышла. Это моя нога. А тут узнаете? -- я надела котелок и очки. Правда, забавно?

Подъезжаем. Подушечка была возвращена с благодарностью. Костя выпустил из нее воздух и уложил ее. Поезд начал тормозить.

-- Ну, до свидания,-- сказала дама.

Энергично и весело он вынес оба чемодана,-- - ее маленький, фибровый, и свой благородный. Вокзал был насквозь пробит тремя пыльными солнечными лучами. Задремавший нелюдим и забытый букет незабудок поехали дальше.

-- Вы сумасшедший,-- сказала она со смехом.

Свой чемодан он сдал на хранение, но предварительно извлек оттуда плоские ночные туфли. Перед вокзалом стоял всего один таксомотор.

-- Куда же? В ресторан? -- спросила дама.

-- Мы устроим ужин у вас,-- нетерпеливо сказал Костя.-Получится гораздо уютнее. Мы сейчас поедем, Так лучше. Я думаю, он разменяет пятьдесят марок? -- У меня все крупные. Нет, впрочем, есть мелочь. Адрес, скажите адрес.

В автомобиле пахло керосином. Не будем портить себе удовольствие поверхностными прикосновениями. Скоро ли? Какой тихий город. Скоро ли? Становится невтерпеж. Эту фирму я знаю. Кажется, приехали.

Остановились у старого черного с зелеными ставнями дома. На четвертой площадке она остановилась и сказала: "А что, если ко мне нельзя? Откуда вы знаете, что я вас к себе впущу? Что это у вас на губе?"

-- Лихорадка,-- сказал Костя,-- лихорадка. Ну же, отпирайте дверь. Забудем все на свете. Скорей. Отпирайте.

Вошли. Передняя с большим шкапом, кухня и маленькая спальня.

-- Нет, погодите. Я голодна. Сперва поужинаем. Давайте сюда эти пятьдесят марок,-- я заодно разменяю.

-- Только ради Бога скорее,-- сказал Костя, роясь в бумажнике.-- Менять нет надобности, у меня вот как раз есть десятка.

-- Что купить? -- спросила она.

-- Ах, все, что угодно. Умоляю только поторопиться.

Она ушла,-- причем заперла за собой Д[Верь на все замки. Предосторожность. Но чем можно было бы тут поживиться? Ничем. Посреди кухни лежит на спине, раскинув коричневые лапки, мертвый таракан. Над покрытой кружевом деревянной кроватью прибита к пятнистой стене фотография полнощекого завитого мужчины. Костя сел на единственный стул, торопливо сменил красные башмаки на принесенные туфли. Потом, спеша, скинул пиджак, отстегнул сиреневые подтяжки, снял крахмальный воротничок. Быстро пройдя на кухню, он вымыл под краном руки (уборной не было) и осмотрел в зеркале свою губу. Вдруг раздался звонок.

Он беззвучно засеменил к двери, посмотрел 'в глазок, но ничего не увидел. Стоявший за дверью опять позвонил, и было слышно, как звякнуло медное кольцо. Все равно, не впустим. Дверь заперта, и ключа нет.

-- Кто там? -- вкрадчиво спросил Костя.

Надтреснутый мужской голос осведомился: "Скажите, пожалуйста, госпожа Бергман вернулась?"

-- Нет еще,-- ответил Костя,-- а что такое?

-- Несчастье,-- сказал голос и выжидательно замер. Костя ждал тоже.

Голос продолжал: "Вы не знаете, когда она будет? Мне сказали, что она должна сегодня вернуться. Вы, кажется, господин Зейдлер?"

-- А в чем дело? Я ей передам.

Голос откашлялся и сказал, точно по телефону:

-- Тут говорит Франц Лошмидт. Вы передайте ей, пожалуйста...

Оборвался и нерешительно спросил: "Может быть, вы впустите меня?"

-- Ничего, ничего,-- заторопился Костя,-- я ей все передам. Так в чем же дело?

-- Передайте ей, пожалуйста, что ее отец при смерти, он не доживет до утра, с ним был в магазине удар. Пускай она сразу придет. Когда, вы думаете, она вернется?

-- Скоро,-- ответил Костя,-- скоро. Я передам. До свидания.

Лестница поскрипела и смолкла. Костя метнулся к окну. Долговязый юноша в плаще, с маленькой сизой головой, пересек улицу и скрылся слева за углом. Минут через пять справа появилась она, неся набитую пакетами сетку.

Ключ хрустнул в верхнем замке, потом в нижнем.

-- Ух,-- сказала она, входя,-- ну и накупила же я всякой всячины.

-- После, после,-- сказал Костя,-- после поужинаем. Пойдем в спальню. Оставь все это. Я умоляю.

-- Есть хочу,-- ответила она протяжно, и, хлопнув его по рукам, прошла на кухню. Он за ней.

-- Ростбиф,-- сказала она.-- Белый хлеб. Масло. Наш знаменитый сыр. Кофе. Полбутылки коньяку. Ах, Господи, неужели вы не можете подождать? Оставьте, это неприлично.

Костя однако прижал ее к столу, и она вдруг стала беспомощно смеяться, его ногти цепляли за зеленую шелковую вязку, и все произошло очень неудачно, неудобно и преждевременно.

-- Фуй! -- произнесла она с улыбкой.

Нет, не стоило. Покорно благодарим за такое удовольствие. Расточительство. Я уже больше не в цвете лет. Гадость в общем. Потный нос, потрепанная морда. Вымыла бы руки раньше, чем трогать продукты. Что у вас иа губе? Нахальство. Еще неизвестно, кто от кого. Ну, ничего не поделаешь.

-- А сигара мне куплена? -- спросил он.

Она вынимала вилки из буфета и не расслышала.

-- Где сигара? -- повторил он.

-- Ах, я не знала, что вы курите. Хотите, сбегаю?

-- Ничего, сам пойду,-- сказал он хмуро и, перейдя в спальню, быстро переобулся и оделся. Через открытую дверь было видно, как она, некрасиво двигаясь, накрывает на стол. "Табачная лавка сразу направо",-- пропела она и бережно положила на тарелку холодные, розоватые ломти ростбифа, который ей не приходилось есть вот уже больше года.

-- Я еще куплю пирожных,-- сказал он и вышел.-- "А также сбитых сливок, пол-ананаса и конфет с ликером",-- добавил он про себя.

Очутившись на улице, он посмотрел наверх, на ее окно (кажется, вот это с кактусами,-- или следующее?) и потом пошел направо, обогнул мебельный фургон, чуть не попал под колесо велосипедиста и показал ему кулак. Дальше был сквер, какой-то памятник. Он свернул и увидел в самой глубине улицы, на фоне грозовой тучи, ярко освещенную закатом, кирпичную башню церкви, мимо которой помнится проезжали. Оттуда до вокзала оказалось совсем близко. Нужный поезд отходил через четверть часа,-- тут по крайней мере повезло. Чемодан-- тридцать пфеннигов, таксомотор-- марка сорок, ей-- десять (можно было и пять), что еще? Да, пиво в поезде, пятьдесят пять. Итого: четырнадцать марок девяносто пять пфеннигов. Довольно глупо. А насчет случившегося она все равно рано или поздно узнает. Избавил ее от тяжелых минут у смертного одра. Может быть, все-таки послать ей отсюда записку? Но я забыл номер дома. Нет, помню: 27, Но, во всяком случае, можно предположить, что я забыл,-- никто не обязан иметь такую память. Представляю, какой был бы скандал, если бы я ей доложил сразу после. Старая выдра! Нет, нам нравятся только маленькие блондинки,-- - запомнить это раз навсегда.