Училка и медведь - Маша Малиновская

2

Просыпаюсь я на Катюхином диване с мутными воспоминаниями прошедшего вечера и огромной дырой в груди. Сама Катя спит рядом, свернувшись в клубочек.

Мне даже шевелиться не хочется. Болит всё: голова, ноги, спина, но больше всего болит душа. Поверить в то, что я увидела, сложно. Коля, мой любимый муж, мой Коляша… изменил мне. И, судя по всему, не в первый раз.

Да ещё и с кем! С Наумовой - моей одноклассницей и подругой детства, с которой за одной партой столько лет просидели, с которой на первую дискотеку ходили, первый алкоголь попробовали.

Глаза начинает щипать, но я и не собираюсь сдерживать слёзы. В такой ситуации мне положено плакать.

Катя громко вздыхает во сне, ерзает, а потом открывает глаза. Сморгнув сон, переворачивается на бок и молча смотрит на меня. А я на неё. Говорить ничего сейчас не хочется - сил нет. Я лучше буду выпускать боль маленькими порциями, по чуть-чуть. А если сейчас развоюсь Катьке, так плотину всю разом прорвёт - потом себя по кусочкам будет сложно собрать.

– Пить хочешь? - предлагает Катя.

– Нет, - шепчу севшим голосом в ответ.

– А чего хочешь?

– Сдохнуть.

План с по чуть-чуть начинает давать трещину, и я непроизвольно всхлипываю, не могу удержать слёзы, и они начинают скатываться, образовывая на подушке мокрое пятно.

– Карина…

Моя Катька, а точнее Екатерина Валерьевна Зайченко - моя коллега и подруга. Милая, заботливая и просто замечательная подруга. Она и сама сейчас в непростой ситуации с этим Макарским, который решил, что может протянуть свои когтистые лапы к простой учительнице, которой и деться от такого напора некуда. Но несмотря на её собственные проблемы, я вижу, что Кате не плевать на меня.

– Кать, - сглатываю новую порцию слёз и размазываю влагу по щеке, окрашенную в не смытую вчера тушь, - какой он козёл. Коля.

И рассказываю ей всё, что вчера увидела. О двойном предательстве, которое вчера для меня открылось. Катерина слушает, не перебивая, я вижу, что она тоже в шоке, не ожидала такого от моего Кольки.

Не моего уже.

– Никуда он не уехал, Кать, ни в какую командировку. Вместо этого трахал мою подружку детства. Вот так.

Это “вот так”, произнесённое вслух, становится точкой и для меня самой в осознании произошедшего.

Не буду я, Коленька, сопли по тебе всю жизнь размазывать. Хрен тебе моржовый, понял?

Но эмоции просто так внутри не запереть, и я сдерживать их больше не могу. Меня прорывает бурным потоком слёз и рыданий. Я просто закрываю ладонями лицо и плачу громко и протяжно.

Просто обидно мне. Ну прошла любовь - скажи, разбежимся. Но предавать-то зачем? А я, дура, противозачаточные пить бросила, ребёночка мы хотели. Как хорошо, что не зацепилось, иначе бы что сейчас делала?

Катя обнимает меня за плечи и так и лежит рядом, пока меня не начинает отпускать. Жаль, что со слезами не всегда удаётся от тяжести на сердце освободиться.

— Ладно, тебе поесть надо, - подруга встаёт сама и тащит за руку меня.

Честно говоря, есть совсем не хочется, но вставать, так или иначе, надо.

Катя усаживает меня за стол на кухне, а сама варит кофе. Запах настолько чудесный, что даже у меня начинает пробуждаться какой-никакой, но всё же интерес к жизни. А вместе с ним и воспоминания того, что было после открытия века.

И… о Боже. Сказать мне больше нечего. И это учитывая, что я почти ничего не помню. Но и того что помню - с головой.

Кажется, я напилась в дрызг и совершенно беззастенчиво приставала к тому здоровенному рыжему парню - другу Макарского.

Помню, как выпила свой очередной коктейль, когда мы с девочками обосновались в кабинке Орешка и этого рыжего, а потом выпила его пиво. Он был, кажется, слегка шокирован такой наглостью, но сильно не возражал.

Потом помню свою ладонь на его бедре под столом. Помню, как попросила его вывести меня не воздух, а там, на улице у клуба, просила его сделать со мной…

Ой, лучше не вспоминать! Позорище-то какое!

А потом Катя мне ещё и добавляет:

— Он принёс тебя на плече, а твои туфли бережно в руках, - хихикает Катя. - И сказал, что не против сделать с тобой всё о чём ты его просила, но только когда ты будешь трезвая.

О-о!

— Мамочки, - мне кажется, мои щёки от стыда вот-вот воспламенятся. - Надеюсь, я его больше никогда не увижу.

Сты-ыдно!

Мы с Катей по очереди принимаем душ, завтракаем плотнее. Она спрашивает, что я собираюсь делать.

— На развод подавать, конечно.

— Ну и правильно, - поддерживает она. - Ты обязательно найдешь себе нормального парня. Верного и любящего.

Я шучу, что вот возьму и позвоню этому рыжему верзиле, и что будем потом на двойные свидания ходить. Смеёмся с Катей, и мне становится чуточку легче.

Конечно же, звонить рыжему я не собираюсь. Хватит с меня позора.

Так я думаю до того момента, пока не иду обуваться, чтобы пойти домой. Но обуваться мне, оказывается, и не во что. Мы с Катей обыскиваем и гостиную, и коридор, она даже в ванную заглядывает, но нигде мои любимые ярко-розовые лодочки не обнаруживаются.

Это очень странно, потому что Катя говорит, что точно помнит, как здоровяк на плече принёс меня, а в руке мои туфли.

Чёрт, это мои любимые туфли. Самые красивые, самые модные. Розовые!

И кое-кто, кажется, прихватил их. Я совсем не собиралась звонить ему, но мне очень-очень хочется вернуть свои любимые туфли.

3

Богдан

В дверь стучат.

Кого это ещё могло принести? Доставку заказал, но прошло минут десять, они даже если бы готовили еду в подвале этого дома, всё равно так быстро бы всё не упаковали.

– Не заперто, - говорю громко, но вставать с кресла не собираюсь. После сегодняшней тренировки всё тело в мясо, а после вискаря лень даже шевелиться.

Входная дверь как раз напротив кресла в гостиной съёмной студии. Хорошая квартирка, я бы тут остался пожить. Да и город в целом ничего так. Раньше я не был в Волгограде, но вообще мне тут понравилось.

Дверь аккуратно приоткрывают, и на пороге я вдруг вижу Ирину.

Как всегда с иголочки, как всегда идеальна. Высокая, статная, в идеально сидящем брючном светло-сером костюме. Волосок к волоску,