Голова в кустах - Алена Смирнова

Не побеседовав с ней, я сорвала бы редакционное задание, и тогда прощай интересная тема о постепенном превращении солидного старинного университета в притон наркоманов.

Измайлов строго сообщил Севке, что у меня отныне, и лучше бы навсегда, постельный режим, поэтому мальчику придется пожить с бабушкой. Привычный Сева собирался в ссылку, улыбаясь. Мне было жаль Вика. С моей мамой сын играет в индейцев в парке. Они стреляют в прохожих из луков стрелами с присосками. Техника отработана. Кто бы из них ни влепил резинку в щеку бледнолицего, Севка демонстративно пускается наутек, а перед разгневанной движущейся мишенью возникает хрупкая ухоженная дама, извиняется, обязуется примерно наказать сорванца («Но он не специально в вас целился, я бы подобного кошмара не допустила»), отбирает стрелу и плавно осанисто удаляется. Или того проще.

Севка прячется за бабушку, та в полный рост возникает над кустами и на вопрос растерянной жертвы: «Вы тут мальчишку не видели?» — отвечает либо: «Я и девчонку не видела», либо: «Вы что, извращенец? Зачем вам мальчик?» Этот вариант опасен, так как пострадавшие часто в сердцах ломают стрелы и швыряют их подальше. Мама утверждает, что легкие угрызения совести после мелкого хулиганства стимулирует ее жизнедеятельность. Похоже, в нашей семье по наследству передается нехватка гормонов риска.

— Не вздумай куда-нибудь срываться, — предупредил меня Измайлов. — С тебя станется, ты и в таком виде не постесняешься выбраться на улицу. Я буду звонить каждые пятнадцать минут.

И полковник повез Севу к маме. Угроза проверок меня не взволновала. Вик окажется в своем кабинете и забудет о моем существовании напрочь. Хуже было со сборами. Почему Измайлов решил, будто мне удастся подняться? Первая попытка, во всяком случае, окончилась провалом в матрас. Но Вик в меня верил!

Верил в то, что я «куда-нибудь сорвусь».

Это вдохновляло. И дабы не посрамить прозорливость полковника и соответствовать его своеобразным представлениям обо мне, я начала сначала. Через полчаса Измайлову не возбранялось мною и собою гордиться;

После контрастного душа и перемотки особо расхлябанных суставов эластичным бинтом я почувствовала себя значительно лучше, но стала очень похожа на орангутанга — ссутулилась и свесила руки до колен. Именно в таком положении у меня почти ничего не ныло и не пульсировало. «А, ладно, — утешила я себя. — Сколько на свете людей с отталкивающей внешностью, общаются же с ними. Возьму любезностью и интеллектом». С физиономией получилось хуже.

Впору позавидовать обезьянам, среди них такие милашки попадаются.

Если изувеченный лоб, хвала парикмахеру, прикрыла густая челка, то на нос и губы так и просился какой-нибудь респиратор или платок. Все-таки в парандже что-то есть. После нанесения макияжа пришлось умыться. Поскольку я боялась нажимать на распухшие места и то и дело морщилась от боли, пудра покрыла кожу буграми и ямками. Да еще и зеленые тени каким-то образом смешались с румянами. В целом я достигла жутковатого эффекта следов тления. В конце третьего захода я здорово смахивала на размалеванную прокаженную и понимала, что на сегодня это мой предел.

"Полина, — жалостливо обратилась я к своему мрачному зеркальному отражению, — а вдруг бы ты такой родилась?

Разве не случается? Пришлось бы жить и так, значит, старайся найти гармонию с миром". М-да, судя по гримасе в зеркале — не те слова.

Я сообразила, что без допинга на люди не покажусь. Оказывается, моя хваленая и проклятая непосредственность имела границы. Выпить коньяку? Никакой «Орбит» не отобьет запаха. Помнится, редактор обещал университетской мадам при должности свидание с симпатичной девушкой. А явится не просто чудовище. Пьяное чудовище! Люди сейчас нервные, и мне вовсе не хотелось, чтобы в меня швыряли разными предметами, вопя при этом: «Брысь, кыш, изыди!» — и т, д. И тут меня осенило. Недавно Измайлов сломал ногу, от бездеятельности впал в депрессию, и ему выписали некие веселящие таблетки. Он попробовал одну, емко определив ее действие: «Дурак дураком сижу», и прекратил прием. Но мне-то как раз необходимо срочно поглупеть. Умная, я обязана была отказаться от встречи.

Я спустилась в квартиру полковника, заглотнула пару маленьких горьких кружков, залила в желудок минералки, поднялась к себе и принялась ждать. Минут через двадцать стало очевидным, что я совершенно не правильно отнеслась к своей беде. Мне выпала возможность помотаться по городу с прикольной, нестандартной внешностью, понаблюдать реакцию прохожих, а я недовольна! Идиотка! Нужно одеться поярче, закурить трубку и отправляться в университет.

И никакого транспорта, пешком, упругим шагом. Вот бы кайф был, отыщись мои оранжевые пляжные шлепанцы. Загребать оранжевыми шлепанцами светло-желтую листву, попыхивая трубкой…

«Черт, какая трубка, какие шлепанцы, передозировочка вышла, — усилием воли притормозила я. — Но эти штуки были совсем крохотными. Придется замедлять их всасывание. Поем-ка масла».

Налопавшись всяких жирностей из холодильника, я утихомирилась. Настроение прекрасное, про свое уродство я забыла.

Вовремя стреноженная потребность в эпатаже лениво паслась внутри меня, не мешая без приключений добраться до универа. Правда, в такси я развлекала водителя анекдотами и сама над ними безудержно хохотала. Расплачиваясь, заговорщицки сообщила, что через недельку он меня нипочем не узнает, подмигнула и радостно хихикнула. Слава богу, снадобье Вика было слабым, и стабилизация моего состояния совпала с визитом к ученой даме. Последнего безобразия я избежала чудом. Войдя в кабинет и поздоровавшись, я вдруг обнаружила, что она выпученными глазами, бесформенным толстым носом и вывороченными «негритосскими» губами сильно смахивает на меня нынешнюю. «Вас тоже возили мордой по кафелю?» — чуть не спросила я. За «чуть» я до сих пор благодарна книжному шкафу: задела его плечом, охнула от боли и одумалась.

Даму мое сходство с Квазимодо, кажется, устраивало. Есть тип вузовских преподавательниц, благоволящий красивым бездарным мальчикам и некрасивым способным девочкам. Она охотно снабдила меня статистическими данными из милиции, продемонстрировала писульки общежитских стукачей о высмоленных приятелями косяках, выразила «обеспокоенность профессорско-преподавательского состава сложившейся обстановкой», посетовала на цейтнот и попрощалась. Я выключила диктофон и взяла быка за рога:

— Простите, но договоренность с нашим редактором была и о месте в гуще событий, то есть в общежитии. Ваших, бесспорно, ценных сведений для серьезной статьи недостаточно.

— Не вышло, — развела она пухлыми руками. — Все переполнено, воткнуть вас куда-нибудь просто невозможно…

"Отлично, — терзала я себя на обратном пути, шагая по коридорам и лестницам. — Лезла из шкуры вон, чтобы до нее доклячиться, а она меня обломила. «Воткнуть» не сумела. Сделала одолжение — бумажки показала и гладко выступила.

Теперь полагает, выполнила свой гражданский долг, не спрятавшись от прессы…" Я осознавала странность происходящего со мной. Натура у меня взрывная, мне свойственен мощный протест.

Обычно я мысленно бушую до тех пор, пока меня не начинает тошнить от объекта возмущения. А тут я словно по обязанности ворчала. В сущности, мне было по барабану, выполнила она обещание или нет. «Наверное, таблетки поначалу возбуждают, а после насильно вгоняют в сон», — догадалась я.

Меня мутило, окружающее виделось сквозь раздражающую пелену. Я дотащилась до туалета, плеснула прямо на косметику теплой воды, от которой за версту разило хлоркой, и попыталась вспомнить, есть ли в этом корпусе медпункт. Смоченная нашатырным спиртом ватка была бы самой желанной попутчицей.

— Что, подруга, поплохело? — сочувственно полюбопытствовала невысокая блондинка, останавливаясь рядом.

— Поплохело — слабо сказано, — откликнулась я и поразилась. Мало того, что я сипела, как испорченная дудка. Мой язык утратил подвижность, будто его сварили прямо во рту. Поэтому фраза произнеслась, мягко говоря, невнятно.

«Я его днем прокусила, наверняка попала какая-то инфекция, и это ее проявления. Несла Севке чушь о микробах, накаркала», — запаниковала я.

— Горе у тебя, да? — не отставала девица, плетясь за мной к выходу, потом к дороге.

— Общага, — с грехом пополам промямлила я, не смекнув, что делюсь последней своей неприятностью.

Меня не шатало, но ступню я ставила не с пятки на носок, а наоборот. Понимала, что двигаюсь странно, и ничего не могла изменить в походке.

— Не дали койку? Выперли? Я как раз ищу девочку. Не беспокойся, я натуралка. Но одной мне квартира не по карману. Тебе сегодня есть где ночевать?

Я закивала. И замахала высадившему пассажира таксисту.

— Держи телефон. Завтра утром звякни, договоримся. — Доброхотка сунула мне за отворот рукава листок и зашагала туда, откуда мы пришли.