Ваня. Повесть - Юлия Афанасьева

– Что, Ванюш, тоже не спится?

Я даже не вздрогнул. Больше того, я знал, что этот человек все время был здесь.

– Не могу уснуть. Жду чуда.

– Правильно, Иван, в чудеса надо верить. Они происходят с нами каждый день, просто мы настолько к ним привыкли, что уже не обращаем на них никакого внимания. У тебя ещё всё впереди, целая жизнь, и только от тебя зависит, оставишь ли ты в ней место для чудес или нет. Лично я перестал в в них верить.

Я резко обернулся. Андрей Валентинович сидел прямо за мной в глубоком кресле, рядом с ним стоял красивый графин и стопка коньяка (чему я несказанно удивился, вообще-то он не пьёт). Луна освещала его горькую улыбку, взгляд воспитателя был устремлён куда-то вдаль, а в глазах его читалась душевная боль, грусть и пустота одновременно.

– Перестали верить? Андрей Валентинович, но вы же сами только что сказали…

– Да, сказал. Но у тебя ещё всё впереди, Вань, всё впереди…

Воспитатель замолчал. И я не смел нарушить это молчание. Я ждал, когда он снова заговорит. Я догадывался, что это всё из-за неё – из-за этой противной Анжелики Александровны. С каждой секундой гнев на эту женщину и негодование нарастали во мне, как снежный ком, я просто не знал, куда себя деть. А при мимолётном взгляде на Андрея Валентиновича сердце моё сжимала такая тупая боль, что хотелось рыдать во всё горло, и бежать, ломать, крушить всё вокруг! Я нервно сглотнул.

– Это всё из-за неё, да? – тихо спросил я.

Андрей Валентинович поднял на меня глаза, полные слёз. Потом опустил голову, закрыл лицо рукой и тихо заплакал. Впервые в жизни я видел, как он плачет. Он был такой родной и трогательный в этот момент, что я присел возле него на коленки и осторожно начал поглаживать свободную руку. Он обнял меня по-отечески за плечо, и тихо прошептал:

– Спасибо, Вань, за то, что ты есть. Не поддавайся никому. Верь в чудеса, и всё у тебя непременно получится! А сейчас беги спать, время уже много. Ах, да! И ещё: не говори, пожалуйста, никому, что я здесь… Ну, ты сам понимаешь… Мужчины не плачут…

– Хорошо, Андрей Валентинович, доброй ночи!

– Спокойной ночи, Иван.

Уже выходя из комнаты, я заметил, что на одном из диванов лежат подушка и одеяло. Как я и предполагал, воспитатель сегодня будет ночевать здесь.

Через какое-то время я успокоился, наступило долгожданное мной умиротворение. Ощущение наступающего чуда опять дало о себе знать: сердце бешено билось, душа рвалась куда-то ввысь, а внутренний голос пел: всё будет хорошо, всё будет просто здорово, жди, Иван, совсем немного осталось!

3

Утро было серым. Капли дождя барабанили по подоконнику. Утренняя прохлада вкупе с холодным ветром из приоткрытого окна заставляли ёжиться в постели. Я натянул одеяло до самого носа, но так и не смог согреться. Тихонько дрожа, начал снова засыпать…

С меня сорвали одеяло, стащили на пол. Ничего не понимая, я приоткрыл глаза и увидел над собой фигуры пяти сожителей, агрессивно настроенных.

– Говорил я тебе, Коростелёв, не надо по ночам шляться, будить своих товарищей. Предупреждал, – это Егор.

– Ха, Егерь, да он поди к Настьке, своей возлюбленной ночью бегал!

Егор смутился, но виду не подал. Ещё бы! Кому захочется сознаваться в своей любви к девчонке, пусть даже такой красивой, как Настя.

– Ну и как прошла ночь, наш Казанова?

– Не смейте говорить про неё плохо, Настя хорошая и порядочная девочка, не то, что вы! Я вас всех ненавижу!

Меня начали пинать. По почкам. По ногам. По спине. По голове. Без разбора. Я скорчился на полу и не смел пошевелиться. Даже обороняться не смел, да и не смог бы. При всём желании. Казалось, на моём теле не было живого места. Одни синяки, шишки и ушибы. Я не плакал. Я думал. О Насте и о чуде.

– Все на завтрак, – послышалось в коридоре. Это тётя Люба обходила весь наш этаж, заглядывая в каждую комнату и приглашая детей на манную кашу.

– Пацаны, атас! Она уже в 312, скоро к нам заглянет! Прячьте этого урода.

Меня затолкали под кровать, занавесили одеялом.

– Мальчики, на завтрак, – показалось в дверном проёме приветливое лицо повара. – Ой, а где Иван у вас?

– Он, наверное, в туалет вышел, – сказал Егор, показывая мне за спиной кулак. – Мы ему передадим.

– Передадим, передадим, не беспокойтесь, тёть Люб! – вторили ему остальные.

Повариха странно посмотрели на них, пожала плечами, и вышла.

Егор присел на корточки, заглянул под мою кровать и зловещим голосом прошептал:

– Расскажешь что-нибудь своему защитнику, мы тебя на ремни порежем! Ты меня знаешь, рохля, лучше не нарывайся. Мы сейчас пойдём с ребятами позавтракаем, а ты лежи тут смирно, не рыпайся. Придём – продолжим с тобой, животное!

С этими словами он ещё раз больно пнул мне под рёбра, и вышел с дружками за дверь.

Я лежал на холодном полу. С закрытыми глазами. Минут пятнадцать. Дожидаться Егора с его шайкой я не собирался, поэтому с неимоверными усилиями вылез из-под кровати. Всё тело ныло и болело, суставы хрустели. Пошатываясь, я встал на ноги. В глазах помутнело. Я присел на краешек своей постели, пока взор не прояснился. Потом опять медленно встал. Маленькими шажками побрёл к умывальнику. Умылся холодной водой. Заметно полегчало. Чтобы там ни было, а на завтрак нужно идти. Набраться сил на предстоящий день. Вышел в коридор. Пошёл более уверенно и твёрдо. Ещё бы! Общество дисциплинирует, не позволяет проявить слабинку. В случае чего – загрызут. Или засмеют. Одно из двух, выбирать не приходится. Навстречу попадались ребята. Сытые и довольные. Строили планы на предстоящий день, шутили и дурачились. Девчонки, как всегда, ходили стайками. И хихикали над чем-то, одним только им известным.

Столовая была на втором этаже. Недалеко от Настиной комнаты. Каждый раз, подходя к столовой, сердце моё начинало бешено биться в груди от предчувствия того, что скоро я её увижу. В столовой или в коридоре, весело болтающую с девочками. Она мне улыбнётся, засмущается и отвернётся, начнет шушукаться с подружками о чём-то. А я, как идиот, с застывшей улыбкой на лице так и буду сидеть и лопать в столовой свой паёк минут пятнадцать, не меньше. Пока кто-нибудь не окликнет, или не пристанет с дурацкими расспросами, тем самым, выведя меня из состояния блаженства…

Настю я увидел в столовой. Хотя многие ребята уже давно позавтракали, она всё ещё была тут. Помогала тёте Любе убирать грязные тарелки со столов. Настя очень хозяйственная. И добрая. Никогда не откажет ближнему. Завидев меня ещё в дверях, девочка широко улыбнулась мне. Сердце моё опять бешено заколотилось, вот-вот готовое вырваться из груди. Я улыбнулся в ответ. По крайней мере, постарался. Но улыбка получилась какой-то натянутой. Вымученной что ли. Выражение лица Насти изменилось. Она пристально посмотрела на меня и выбежала из столовой. Я обернулся ей вслед, но был вынужден вернуться в исходное положение. Услышал прямо над своим ухом гадкий смех Егора.

– Ха, парни, только посмотрите! Тихоня явился отпотчевать.

– Слушай, рохля, от каши сильнее не становятся. Это взрослые нам так специально говорят, чтоб мы эту гадость ели.

– Хотя, пусть попробует. Авось силёнки-то и прибавится, – Егор стоял вальяжно, промокая уголки губ салфеткой.

– Я вас всех ненавижу, – процедил я сквозь зубы, до хруста в пальцах сжимая кулак.

– Вот и покажешь нам после приёма пищи, КАК. Ждём тебя в 315.

С этими словами Егор бросил салфетку мне в кашу, кивнул парням, мол, за мной. Вся шайка вышла из столовой.

Я брезгливо достал салфетку из тарелки двумя пальцами и принялся за завтрак. Вбежала Настя.

– Настенька, я уж думала ты всё, с концами ушла…

– Как можно, тёть Люб? Я пятно на платьице посадила, выбегала застирывать.

И как бы в доказательство своих слов встала слегка полубоком, демонстрируя мокрое пятно размером с блюдечко. Признаться, я сразу заметил подвох. Когда застирываешь вещь, она мнётся. Всё равно на этом месте остаются маленькие складочки, как ты их не разглаживай. Настино платьице же в том месте, где якобы должно было быть пятно, было идеально гладким, как только что отутюженным. Ощущение, как будто она это место просто смочила водой.

– Ну-ну, ты у меня одна помощница, Настенька, помоги уж, совсем немного осталось.

Настя довольно кивнула головой и принялась с ещё большим энтузиазмом убирать за товарищами грязную посуду. Когда она добралась до моего столика, то незаметно кинула мне на колени клочок тетрадного листочка, сложенный вчетверо. Я быстро убрал записку в карман штанов. Встал, чуть не опрокинув стол, отнёс грязную посуду и чуть ли не бегом вышел из столовой. В туалет. Читать послание. В нашей 315 у меня не будет такой возможности.

В туалете был один из младших. Он долго и тщательно мыл руки с мылом. Потом так же тщательно вытирал их полотенцем. Приглаживал чёлку набок возле зеркала. Мне казалось, прошла целая вечность…