Как весть о том… - Леонид Советников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глядя на камни
Ветер гулял над рекой.Но, розовея щекой,Кокон покоя лелея,Локон вила Лорелея.
Нет, что-то было не так.К западу двигался мрак,В хлябях зелёной листвыПели, летя с тетивы,Стрелы заката, и слитьсяСилились волны и листья.
Полно, не век ли орды —В битвах воды-лебеды?Но зашуршат средь осокШлемы еловых лесов,И буруны – с бунчукамиСпутаешь, глядя на камни.
Листья
Были блестящими, слыли гулёнамиЛистья из юности – я лиВыдумал, как кружевами зелёнымиСвет они дивно пленяли?
Или, с прожилками крыл, небожители,Нам о любви шелестели?Листья, и нас уже ветры похитили,Многих укрыли метели.
Нищая юность! Убогие дворикиС липами возле capaек.Весело скалятся бедные Йорики,С листьями ветер играет.
Я выйду из дома
Дождливое утро. И роща промокла.Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна,И галочья стая, звучанья полна,С каким протирают оконные стёкла,Сорвётся с дерев на пустые зады,На бледность отав, на скупые подзолы.И ринется ветка сквозь капель узорыК спокойствию рамы – оконной узды.
И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятноПроступит – и время, и место – среда.И, узостью жизни охвачен, тогдаЯ выйду из дома в зелёные пятнаДрожащей листвы и скользящей травы,Как Ной выходил. Бредя мхом и болотом,Резучей осокой, колючим осотомИ счастьем, с каким не сыскать головы.
«Я злюсь на пространство и время…»
Я злюсь на пространство и время,Они развели нас с тобой.Опомнюсь: и что я, и с кем яНа смертный сбираюсь на бой?
Какие-то тени и лица —Тот мир, виртуал или сон?Дорога на Рыбинск клубится,Протяжные всхлипы рессор.
Домой, по январской ледянкеЮзаем, как мышью в руке.Так в детстве: ты выпал, а санкиЛетят без тебя, налегке!
Плакала душа
Плакала душа – в персть.Канула слеза – в горсть.Ладно, хоть душа есть,Есть на ком сорвать злость.
Юркнула змея – в темь,Содрогнулся свод: грех!На земле душа – тень,Иногда ползёт… вверх.
Эхо впотьмах
Земля опочила под прахом ночным.Уходит вода перекатом речным.
Снега оседают на хладную твердь.Что если и людям такая же смерть?
И тягость, что виснет и мучает днесь,Исчезнет, как мира гремучая смесь!
И звёздный ракушечник – эхо впотьмах,И легче душе, чем незримее прах?
Смешная роль
1Не залижешь бессмертных царапин,Ведь не плоть пытали в ночи.Я не мавр, я чумазенький Чаплин —Так потешься, похохочи.
Ну, а выступят слёзы от смеха —Не споткнись о плач сгоряча.Ты же, в общем, во всём неумеха,Кроме навыков палача.
2Смешную роль упрямца и глупцаЯ напишу от третьего лица.Средь якающих третьих лиц полно,Средь окающих – он, она, оно.
О, ты прочтёшь, кривя усмешкой рот:Он не играет, но и не живёт…И вновь ослабнет паузы шлея:Играешь – ты, опять без роли – я.
Осень[1]
(Из Р.М Рильке)
Время твоё, госпожа, настало:Тени на солнечные часыЛета большого легли устало,Ветер в полях испил росы.
Зреет плодов последних сила —Только два южных дня дано,Дабы́ вся сладость перебродилаВ памяти терпкое вино.
Чтоб, по аллеям скитаясь волглым,Длинные письма писать потом…Кто одинок – одинок надолго,Кто не успел – не построит дом.
«Дорога уводит в старинный алтарь…»
Дорога уводит в старинный алтарь,В обряд заповедный, где яви готовыС остатками прежних, где в руку, как встарь,Даются они, что причастья Христовы.
Узоры мгновений… Всё длится обряд,Сплетаясь в орнамент прозрений и света.Орнамент строфичен, узор строчковат —И первое больше волнует поэта.
Пусть собственной яви пропасть без следа,Не сбыться… Не так ли на бархатной рани,Играя с огнём, выгорает звезда?И нет пепелищ от её выгораний.
Земля моя
Когда гремят засовы ржавых чувств,И ломит свет пустые очи мрака,Я бледным воском пред тобой свечусь,И лик твой тёмный таяньем оплакан.
Земля моя, тебе и хна к лицу,Как женщине, заведомо пропащей.И яркость красок клонится к светцу,Что не ища, глядишь, навек обрящем.
«Нет, не избегнуть холода упрёков…»
Нет, не избегнуть холода упрёков,Неотделенья красоты от грязи,Пока огни последних солнцепёковНепостоянней мимолётной связи.
Казалось бы, когда летит всё прахом,Куда важней на верность притязанья:Молитвы ветра, белая рубаха —Чем эти… лучезарные лобзанья!
«Кочуют кучевые облака….»
Кочуют кучевые облака.Так вертится о них прощальная строка,Что если б ею бредил Галилей,Решил бы: нет, не всё от тяжести зависит —Есть власть земных вещей,Есть воля спорить с ней,А притягательнее – выси!
Кочуют кучевые облака,А я прирос к земле, как будто на века,Хоть сей кошмар, возможно, только снится,И с Галилео мы не на земле живём,А кочевыми мыслями плывём,Уже не в силах приземлиться.Кочуют перистые облака…
«Под тяжестью растущих нош…»
Под тяжестью растущих нош —Как придорожная трава я,Что, даже вытоптана сплошь,Живёт, на что-то уповая.
На что-то… что подчас чуднейУпорного стремленья к светуКаменьев с жилами корней,Не признающих тяжесть эту.
«…и это небо одинокое…»
…и это небо одинокое —Такое бледное на вид.Лишь в облаке, как в белом коконе,Прожилка светлая кровит,
Да капли влаги, как смородины,Прозрачной алости полны,Дрожат в листах, что ливнем пройденыС известной небу стороны.
Константин Кокорин «Вишнёвый свет». Акварель, бумага, 20 х 30, 2015.
Светлана Курочкина «Весна». Акварель, бумага, 14 х 24, 2016
«И вновь сошлись лучи и тени…»
И вновь сошлись лучи и тениНа рыхлом мартовском снегу.Я в жизни ярче их цветенийПрипомнить что ещё смогу?
Был снег мертвецки-синеватый,В венозной сеточке теней,Но тлела жизнь под грязной ватойТем безнадёжней, чем больней.
И луч под корку, как подкожно,Входил, не ведая о том,Что умирать весною сложно,Но не сложней, чем жить потом.
«И вновь метель в своей горячке белой…»
И вновь метель в своей горячке белойПонаворотит застругов. И мнеГрустить всю ночь… А утром – снег в цене,Звучат капели всей своей капеллой!
И что там у природы на весах —Твоя улыбка иль моя усталость?Приснишься утром – о, какая жалость!Апрельский снег не тает в волосах.
«А жизнь… её не зарифмуешь…»
А жизнь… её не зарифмуешь,Она созвучна только смерти.Задержишься – и затоскуешь,Как старое письмо в конвертеОт выбывшего адресата,Как лист, не облетевший с осени:Захочет с новыми – куда там!Такой нелепый в майской просини…
«Снег не таял в буграх низин…»
Снег не таял в буграх низин,Луч дремал на коре ольховой.Между вывернутых лесинЗастоялся не вешний холод.
Прошлогодней травы клочкиКромкой поля тянулись к свету.Стебли были как жизнь узки,Поле было широко ветру.
Двух несхожих миров верста.Я набрёл на её извивы,Как на фразу, что жизнь – пуста…И согласно кивали ивы.
Из письма другу
Ты не спишь под вой волков в пустыне Не́гев,Вспоминая питие на старой дачеИль предсвадебную встречу… как о снегеСожалея: а могло ли быть иначе?
Я сижу в своей дыре, на поселенье.Снегу много. Денег мало. Толку нету.На душе как на реке – оледененье,Может быть, оно исчезнет ближе к лету.
Знаешь, Дмитрий, лишь на море – перемены:Лёд трещит, на местной ГЭС спустили воду.Да и жизни тает лёд – растут лишь цены,Невзирая на реформы и погоду.
Помнишь девочку, робевшую меж нами,Худосочную, со взглядом грустно-странным?Стала смелою, со стройными ногами,Ныне с Кушнером общается, как с равным.
Что останется? Весенних дней наплывы,Нежность сумерек, закатов акварели…Чтоб лучи едва касались веток ивы,И чтоб ветви ив, сквозь сумрак, чуть белели.
«Измятый плащ и вместо шпаги посох…»
