Пригоршня скорпионов, или Смерть в Бреслау - Марек Краевский

В соответствии с правилами, установленными им самим, Мок не имел права удовлетворить желание, если какая-либо из противниц ставила ему мат. Однажды такое случилось, и тогда он встал из-за стола, вручил девушкам по цветку и вышел, скрывая гнев и разочарование под шутовской ухмылкой. С той поры он уже никогда не позволял себе расслабиться за шахматной доской.

После одной из таких долгих партий Мок отдыхал на софе, читая девушкам свои размышления на тему человеческих характеров. То была еще одна его страсть, которую он обнаруживал только в своем любимом клубе. Криминальный советник, ценитель античной литературы, поражавший подчиненных длинными латинскими цитатами, позавидовав Непоту и Теофрасту,[3] занялся составлением — не без претензий на художественность — характеристик лиц, с которыми он имел дело. Основой ему служили собственные наблюдения и полицейские досье. В среднем раз в месяц он создавал описание еще одного человека, а уже существующие дополнял новыми фактами. Эти дополнения и вновь сочиненные характеристики вызывали сильнейшее замешательство в утомленных головках девиц. Но они сидели у ног Мока, смотрели в его круглые глаза и чувствовали, как в клиенте поднимается волна счастья.

Действительно, криминальный советник Мок испытывал счастье и, уходя, как правило, около трех ночи, вручал небольшие презентики девушкам, а сонному швейцару — чаевые. Счастье его чувствовал даже кучер, везший советника по спокойной в эту пору Грюбшенерштрассе к дому на Редигерплац, где Мок, засыпая рядом с женой, слышал назойливое тиканье часов да перекрикивания возчиков и молочников.

К сожалению, в ночь с 12-го на 13 мая советник Эберхард Мок не изведал счастья в объятиях девиц мадам Ле Гёф. Он разыгрывал интересную сицилийскую защиту, когда мадам деликатно постучалась в дверь.

Через минуту она постучала вторично. Мок недовольно засопел, застегнул халат, встал и открыл дверь. Его лицо ничего не выражало, но мадам знала, что может чувствовать такой мужчина, когда прерывают изысканный шахматно-эротический контрданс.

— Дорогой господин советник, — владелица клуба опустила бессмысленные, как она понимала, в данной ситуации извинения, — внизу вас спрашивает ваш ассистент.

Мок вежливо поблагодарил, быстро оделся, в чем ему помогали услужливые гейши (одна завязывала галстук, вторая застегивала брюки и рубашку), достал из портфеля две небольшие бонбоньерки и попрощался с безутешными шахматистками. Бросив мадам «спокойной ночи», он сбежал по лестнице, стремительно налетев на своего ассистента Макса Форстнера, который стоял в холле возле торшера. Хрусталики абажура предостерегающе зазвенели.

— Баронессу Мариетту фон дер Мальтен изнасиловали и убили, — негромко сообщил Форстнер.

Мок спустился по ступеням крыльца во двор, сел в черный «адлер», чуть громче, чем обычно, хлопнул дверцей и закурил сигарету. Форстнер поспешно уселся за руль, и машина тронулась. Поначалу оба молчали. Только когда проехали по мосту через Слензу, Мок собрался с мыслями.

— Как вы меня нашли? — поинтересовался советник, внимательно разглядывая убегающую справа стену Коммунального кладбища.

На фоне неба четко выделялась треугольная крыша крематория.

— Искать вас здесь мне посоветовал криминальдиректор доктор Мюльхауз. — Форстнер пожал плечами, словно желая сказать: «Все знают, где по пятницам бывает Мок».

— Никогда не позволяйте себе подобных жестов, Форстнер. — Мок внимательно смотрел на него. — Вы пока что являетесь всего лишь моим ассистентом.

Прозвучало это достаточно зловеще, но не произвело на Форстнера ни малейшего впечатления. Мок не спускал глаз с его широкого лица («маленькая жирная рыжая каналья») и в бог весть который раз, Вопреки доводам рассудка, пообещал себе уничтожить наглеца подчиненного. Это было нелегко: Форстнер был принят в криминальный отдел одновременно с вступлением в должность нового полицайпрезидента — фанатичного нациста обергруппенфюрера СА Эдмунда Хайнеса. Моку стало известно, что его ассистенту протежирует не только Хайнес, Форстнер хвастался дружбой с самим обер-президентом Силезии Хельмутом Брюкнером, которого нацисты навязали вскоре после того, как выиграли выборы в рейхстаг. Однако советник служил в полиции почти четверть века и знал, что уничтожить можно любого. До тех пор пока у него есть власть, пока криминальным отделом руководит старый масон и либерал Мюльхауз, он мог не допускать Форстнера к серьезным делам, поручая ему, к примеру, переписывать проституток у отеля «Савой» на Тауенцинплац или проверять документы у гомосексуалистов возле памятника императрице Августе на променаде у Школы изящных искусств. Более всего Мока бесил тот факт, что ему не известка ни одна слабость Форстнера — его досье было чисто, ежедневное наблюдение лишь подтверждало лапидарную характеристику: «тупой служака». Правда, близкие отношения с Хайнесом, о котором всем было известно, что он педераст, рождали некие смутные подозрения, однако этого было слишком мало, чтобы подчинить себе внедренного в полицию агента гестапо Форстнера.

Они подъезжали к Зонненплац. В городе бурлила жизнь, скрытая от тех, кто привык спать по ночам. На повороте заскрежетал трамвай, который вез рабочих второй смены с фабрики Линке, Гофманна и Лаухгаммера, мерцали газовые фонари. Машина свернула вправо на Гартенштрассе; возле рынка стояли подводы с картофелем и капустой; дворник дома в стиле модерн на углу Театерштрассе ругательски ругался, исправляя фонарь на воротах; двое пьяных буршей приставали к проституткам, которые с надменным видом прохаживались под зонтиками перед Концертным залом. «Адлер» проехал мимо автомобильного салона Коченройтера и Вальдшмидта, здания Силезского ландтага и нескольких отелей. С ночного неба сыпалась мглистая морось.

Остановились они по другую сторону Центрального вокзала — на Тайхекерштрассе напротив душевых. Мок и Форстнер вылезли из автомобиля. Их пальто и шляпы мгновенно покрылись водяной пылью, морось оседала на черной щетине Мока и на гладко выбритых щеках Форстнера. Спотыкаясь о рельсы, они перешли на боковой путь. Там было полно полицейских и железнодорожников, возбужденно обсуждающих происшествие. Приближался, характерно прихрамывая, полицейский фотограф Хельмут Элерс.

Старик вахмистр, которого посылали на самые чудовищные преступления, подошел к Моку, держа в руках керосиновый фонарь.

— Криминальвахмистр Эмиль Коблишке явился, — доложил он, как всегда, хотя нужды в этом не было: советник прекрасно знал своих подчиненных. Коблишке спрятал в кулак сигарету и сказал: — Обычно там, где оказываемся господин советник и я, ничего хорошего не жди, но здесь, — вахмистр взглядом указал на салон-вагон с табличкой «Берлин — Бреслау», — совсем уж скверно.

В коридоре вагона все трое осторожно переступили через лежащее на полу тело проводника. На одутловатом лице мертвеца застыла гримаса боли. Следов крови не было видно. Коблишке взял покойника за воротник и посадил. Голова проводника свесилась набок. Когда вахмистр расстегнул ворот железнодорожного мундира, Мок и Форстнер наклонились, чтобы осмотреть спину.

— Эмиль, поднеси-ка фонарь поближе. Ничего не видно, — приказал Мок.

Коблишке поставил фонарь на пол и перевернул покойного на живот, затем снял с одной его руки рукава кителя и рубашки, после чего энергичным рывком обнажил ему шею и спину. На шее и лопатке мертвеца виднелось несколько красных пятнышек, окруженных синеватой припухлостью. К спине проводника прилипли три раздавленных скорпиона.

— Неужели три таких насекомых способны убить человека? — Форстнер в первый раз проявил невежество.

— Это не насекомые, Форстнер, а паукообразные. — Мок даже не пытался скрыть презрения. — А кроме того, еще предстоит вскрытие.

Насколько в случае проводника у полицейских могли еще быть какие-то сомнения, настолько причина смерти двух женщин в салоне была очевидна.

Мок часто ловил себя на том, что трагическое известие вызывает у него какие-то нелепые, не подходящие к ситуации мысли, а страшная, отвратительная картина — смешливость. Когда умерла в Вальденбурге его мать, первое, что пришло ему в голову, были чисто хозяйственные соображения: что делать с огромной старой тахтой, которую невозможно вытащить ни через дверь, ни через окно? При виде худых белых щиколоток сумасшедшего нищего, избивающего мальчишку около бывшего здания полицайпрезидиума на улице Шубрюкке, 49, на него напал приступ идиотского смеха. Вот и сейчас, когда Форстнер поскользнулся в луже крови на полу салона, Мок рассмеялся. Коблишке не ожидал от советника такой реакции. Сам он многое повидал за время службы, но зрелище, открывшееся их взорам, второй раз в жизни вызвало у него нервную дрожь. Форстнер выбежал из салона. Мок начал осмотр.