Ведьмы и Ведовство - Николай Сперанский

Эта поразительная «несвоевременность» процессов ведьм – если можно так выразиться – этот резкий диссонанс между ними и общим колоритом тех столетий, на которые падает мрачная их тень, и объясняет нам ближайшим образом, почему общеисторические труды о них почти не поминают. Когда приходится рисовать широкие культурные картины, где главными фигурами являются такие лица, как Колумб и Васко да Гама, как Гуттенберг, как Леонардо да Винчи, Рафаэль и Микеланджело, как Эразм и Гуттен, как Лютер, Цвингли и Кальвин, как Коперник, Кеплер и Галилей, как Бэкон и Шекспир, то на их фоне, действительно, не сразу отыскивается место для передачи тех сцен дикого бреда, каким является борьба европейского общества с «прислужницами дьявола». А раньше, в те эпохи, с умственной жизнью которых процессы ведьм могли бы, по-видимому, свободно гармонировать, сама история не позволяет о них распространяться, ибо тогда она еще действительно ничего подобного не знала. Но эта же «несвоевременность» процессов ведьм, как я уже заметил, и придает им, с другой стороны, чрезвычайный интерес. Как же, в самом деле, разрешается такая аномалия, которая становится еще загадочнее, если мы примем во внимание, что и в XV-XVII веках процессы ведьм являлись принадлежностью лишь передовых стран христианского мира: задержанный в своем развитии Восток Европы, Россия и Балканские государства, и в ту пору оставались свободны от этих ужасов. Что ж здесь такое перед нами? Какая-нибудь особенно прихотливая игра исторических случайностей? Или тут есть своя закономерность, раскрытие которой может показать, что наши обычные представления о ходе «прогресса цивилизации» носят чрезмерно упрощенный, прямолинейный, схематический характер, и в частности, что дело распространения народного образования в Европе далеко не всегда сопровождалось лишь благодетельными последствиями для народа что у него оказывается и своя черная изнанка?

В такой общей связи и будет проведен настоящий очерк.[1] Но, прежде чем приступить к анализу явления, я должен буду, в силу указанных уже мною условий,[2] дать хотя бы сжатое описание самих процессов ведьм, я должен буду сделать хотя бы краткий пересказ «этой бесконечной драмы, исполненной сценами таких несказанных, невыразимых, безмерных мук, терзаний и отчаяния со стороны гонимых и такого суеверия, тупости и зверства со стороны гонителей, что с этим по жестокости ничто не может сравниться в летописях европейских наций».

Преследованием ведьм, смотря по времени и по стране, занимались различные органы судебной власти. В раннюю свою пору, в XV столетии, такого рода процессы велись почти исключительно пред космополитическими трибуналами римской инквизиции. В Италии и в Испании инквизиция сумела удержать их за собой и до самого конца. Что касается прочих стран, то после реформации не только в протестантских, но и в оставшихся католическими государствах они почти везде перешли в руки светских судов, ведавших уголовными делами. Но разница эта в данном случае – что уже само по себе заслуживает внимания – не играет сколько-нибудь видной роли. Картины гонения на ведьм сразу нас поражают и необыкновенно дикой игрой фантазии, с которой здесь приходится встречаться, и необыкновенной своею монотонностью. Откуда бы ни шли относящиеся к ним памятники, мы не находим на них почти никакой местной окраски. В церковных и в светских, в католических и в протестантских судах процессы ведьм протекали совершенно одинаковым порядком и приводили к одним и тем же результатам. Поэтому, чтобы составить себе вполне достаточное понятие об этом поразительном эпизоде из области отправления человеческого правосудия, довольно заглянуть в уголовную хронику любой из западноевропейских стран. Удобнее всего нам будет взять Германию, так как ее архивы дают тут и особенно богатый, и, главное, прекрасно разработанный материал. Итак, посмотрим, что представляли собой процессы ведьм в Германии в ту пору, когда они являлись обыденной принадлежностью немецкой жизни, т. е. в конце XVI и в начале XVII века.

Общий судебный строй Германии в указанный период, как это нам необходимо следует заметить, характеризуется следующими двумя существенными чертами. То было время, когда старый устный и гласный суд шеффе-нов, руководившийся в своих приговорах непосредственно народным правовым сознанием, был окончательно вытеснен новыми коронными судами, которые составлялись из ученых юристов, обязанных сообразоваться исключительно с формальным, писаным законодательством, и не терпели никакого участия «необразованного» общества в деле отправления правосудия. И, с другой стороны, то было время, когда центральная правительственная власть, не полагаясь на компетентность местных судебных учреждений, особенно ревниво следила за каждым их шагом, что выражалось в широком развитии так называемой «пересылки актов». В крупных процессах местные суды по первому требованию сторон, иногда же и помимо него, обязаны были пересылать все относящиеся к делу документы на заключение в высшую инстанцию, которой являлись или особые правительственные «придворные» комиссии, чаще же всего юридические факультеты при Университетах. Дела о ведьмах – наряду с делами о ересях, об оскорблении Величества, о государственной измене, о разбоях на море и на больших дорогах и о фальшивомонетчиках – причислялись к разряду «особо важных», и потому подобная «пересылка актов» при них была почти что общим правилом. Указанные высшие инстанции с крайней заботливостью следили за процессами такого рода – факт, значение которого для нашего вопроса, я думаю, может считаться очевидным.

Чего же требовалось по закону, чтобы дело о «ведовстве» могло начаться? На этот счет первые юридические авторитеты той эпохи давали судьям такие наставления. В подобных случаях, говорили они, суд при оценке приносимой ему жалобы и собранных по ее поводу свидетельских показаний отнюдь не должен искать вполне убедительных доказательств вины оговоренного лица: с него должно быть довольно, если представленные ему факты не лишены правдоподобия. Conjecturae, verisimilitudines in tali casu vim plenae probationis obtinent. А где проходила для той эпохи граница правдоподобия в этой области, о том дают нам точные сведения сохранившиеся во множестве протоколы судебных следствий по ведовским делам. «Дурно ославленная старуха, поссорившись с соседом, посулила ему, что так ему это не пройдет, и у соседа вскоре пала скотина» – достаточный повод для возбуждения против старухи судебного преследования. «Две дурно ослав-ленные старухи после сильного градобития между собою толковали: Да это, может, еще не последний град; может, будет и еще хуже» – следователь считает необходимым заключить старух в тюрьму. «Оговоренная женщина дала одному мужику поесть пирога, и у того от ее пирога заболел живот. Другой мужик ее мешком вздумал было подбить себе штаны и вскоре повредил себе коленку. У третьего после ссоры с ней заболел вол» – стечение такого рода обстоятельств делает для суда вину более чем правдоподобною. Примеры эти взятые из сотен и представляют собой самые заурядные поводы к началу ведовских процессов.

Не следует, конечно, думать, чтобы и в те времена всякий подобный оговор немедленно признавался достаточным поводом для поднятия судебного дела. В спокойные годы, когда бред ведьмами лишь тлел под пеплом, суды нередко оставляли такие жалобы без всякого внимания, и в хрониках нам сохранились даже примеры того, как власти вырывали из рук толпы несчастных, над которыми она из-за подобных подозрений готова уже была учинить варварскую расправу. Но стоило только страху пред ведьмами раз вспыхнуть в данной местности сильнее, и те же самые суды оказывались способны придавать полный вес таким же и даже еще менее осязательным уликам. В каченстве характерного ооразчика я приведу историю возникновения одного очень крупного процесса, который на исходе XVI века настолько прославил «юстицию» баварского округа Шонгау, что ее служители предлагали даже правительству увековечить память об этом постановкой в самом Шонгау или в его окрестностях высеченной из камня колонны.

У крепостного мужика Штейнгаденского монастыря, лежавшего в соседстве с Шонгау, в доме случилось сразу два несчастья – умер ребенок и тут же подохла свинья. Подозревая, что вышло это неспроста, мужик пошел в соседнее местечко Кауфбейрен, чтобы посоветоваться с тамошним палачом. Надо заметить, что, по всеобщему убеждению того времени, никто не мог так хорошо распознавать ведьм, как палачи, которым случалось неоднократно их пытать. Вернувшись после разговора с палачом домой, мужик подал в суд жалобу на одну из крестьянок, некую Гейгер, обвиняя ее в том, что это она своими чарами извела у него младенца и скотину. Судья арестовал было оговоренную женщину, но, нашедши обвинение недостаточно доказанным, вскоре опять отпустил ее на свободу, и после этого двенадцать лет в округе не было никаких толков о ведьмах. Но в 1587-м году на ту же Гейгер была подана новая жалоба – на этот раз со стороны местного живодера, который обвинял ее, что она извела у него двух коней, – и Гейгер снова была взята в тюрьму. При этом судья впал в колебание. Сам он был склонен теперь начать процесс, но очень влиятельное в округе лицо, штейн-гаденский прелат, усиленно советовал ему опять направить дело к прекращению. Тогда судья «переслал акты» в Мюнхен Придворному совету и получил оттуда такое указание: «оговоренную женщину следует попытать, но не накрепко». Вопреки общему правилу, подсудимая устояла против пытки и была снова выпущена на свободу. Но дело это взволновало всю округу, и отовсюду стали слышаться голоса, что если скотские падежи так донимают народ, то виновата в этом «все более и более распространяющаяся ужасная и гнусная язва ведовства». Так как подобные толки шли не прекращаясь, то в дело вмешался, наконец, сам герцог Фердинанд, к владениям которого принадлежало Шонгау. По его приказанию в 1589 году наряжен был строжайший сыск о ведьмах – и ведьмы отыскались в великом множестве. Три года у суда в Шонгау не было досуга для разбора всех прочих дел, и, наконец, больше шести десятков подсудимых отправлены были на костер. При этом свидетельские показания отнюдь не отличались какой-нибудь особой убедительностью. «Старуха такая-то замечена в том, что подбирала конский помет – наверное, чтобы околдовать хозяина этого коня». «Старуху такую-то соседи видели во время сильной грозы стоявшей у себя на дворе» и т. д., и т. д. Однако если раньше суд в подобных случаях был еще способен колебаться, то теперь за всеми этими показаниями признавалась полная убедительность. Надо заметить, что ради осторожности герцог пересылал все акты на рассмотрение Ингольштадтского юридического факультета, и тот нашел, что дело по всем пунктам было проведено совершенно правильно.