Непослушная невеста - Барбара Дэн

… – Придержи язык, юная дурочка! – Хоумер схватил дочь за плечи и сильно тряхнул. – У нас с твоей матерью есть разногласия, но я не потерплю никаких возражений от вас обеих. Вы – пара неблагодарных и ни на что не годных женщин, не более того!

Мэри Кейт презрительно засмеялась:

– Вероятно, вы всех женщин считаете слабыми и ничтожными созданиями, однако, как я слышала, одна шлюха в Вирджиния-Сити вам все-таки оказалась в некотором отношении полезной…

Привыкший к жизни среди грубых мужчин Хоумер отреагировал, не задумываясь: он размахнулся и дал Кейт такую оплеуху, что она боком рухнула на кушетку.

– Запомни, дорогая: я не допущу, чтобы моя дочь говорила подобные вещи. Миссис Бауэрс – прекрасная женщина, и, надеюсь, ты больше никогда так про нее не станешь говорить.

Хотя Кейт порядком досталось, она не намерена была сдаваться.

– Мне кажется, я никого по имени не называла, – проговорила она с ядовитой улыбкой. – Я ведь не виновата, что у вас слово «шлюха» ассоциировалось именно с ее именем…

Хоумер снова замахнулся, но вдруг опустил руку.

– Извини, Кейт, я не хотел…

– Господи! – раздался у двери гостиной громкий голос с сильным южным акцентом. – Неужели между вами двумя не бывает хоть минуты спокойной?

Мэри Кейт и Хоумер разом повернулись, чтобы немедленно возразить Мэдлин.

Питер Кейси О'Рурк зацепился каблуком за медную перекладину в баре «Веселый черпак», оперся обоими локтями о шикарную стойку красного дерева и стал рассматривать посетителей. Будучи профессиональным актером, он отлично разбирался в людях. Оставалось надеяться, что это умение в очередной раз поможет ему поесть.

Газовые лампы придавали накрашенным дамам с верхнего этажа несколько призрачный вид. «Парни, побольше света!» – так и хотелось закричать ему, лишь бы избавиться от нарастающей тревоги.

Вокруг Питера шахтеры с серьезными лицами соседствовали с лавочниками, коротавшими здесь полуденный перерыв, и все это напоминало сцену в аду: темные создания глодают души друг друга. Даже добродушная болтовня бармена заставляла Питера морщиться, поскольку он считал ее совершенно неуместной. Ему казалось, что он окружен и пойман в тенета обмана и лжи.

О'Рурк заморгал, всматриваясь в сумрак, созданный спиртными парами и табачным дымом. Обычно он славился жизнерадостностью, но сейчас все было отнюдь не так.

Неожиданно его внимание привлекли двое загорелых мужчин во фланелевых рубашках и штанах из грубой кожи – вероятно, они были единственными здоровыми людьми во всем баре. Все остальные казались дьявольски искусственными. Питер опустил взгляд на полупустой стакан и подумал, что, похоже, еще никогда не чувствовал себя настолько лишним.

Рядом с ним мужчины, полумертвые от легочной лихорадки, с циничной иронией смеялись над судьбой, зная, что рано или поздно ядовитые испарения, невыносимая жара или обвал в шахте прервут их жалкое существование.

Многие были его соотечественниками: кроты, редко видящие солнечный свет и движимые единственной мечтой – напасть на богатые залежи серебра.

Рассматривая этот любопытный срез населения Вирджиния-Сити, О'Рурк пытался представить себе, как сам он станет зарабатывать себе на жизнь той же работой, что и они.

Какая новая мысль: работа!

Прежде Питер никогда не предполагал заниматься трудом, который был бы тяжелее актерского. По правде говоря, ему даже нравилось являться тем, кто, говоря словами Шекспира, «лишь час пролицедействует на сцене», подражая игрокам в реальной жизни. Актер двадцати пяти лет от роду, он вел счастливую жизнь, держась на плаву за счет личного обаяния, смекалки и щедрого содержания, которое получал от отца до недавнего времени. Веселая жизнь, дорогая одежда, еще более дорогие женщины. С тех пор как Питер собрал вещи и покинул семейное поместье на Изумрудном острове, он потворствовал всем своим прихотям, не теряя надежды как-нибудь унять непонятное внутреннее беспокойство. И вот теперь он, оказавшись на мели, застрял в Вирджиния-Сити. Господи, до чего же низкое падение!

Следуя по стопам множества беспокойных молодых людей, Питер не ожидал, что источник его независимости и благосостояния в один прекрасный день пересохнет, но отец с непростительной решимостью прекратил посылать деньги неблагодарному бездельнику и закрыл для него дальнейший доступ к фамильным сундукам.

К несчастью, к тому моменту, когда Питер понял, что поступление денег прекратилось, он уже оказался на другом краю света, в Филадельфии, где наслаждался восторженными отзывами прессы в качестве «более молодого варианта Эдмунда Кина». Не то чтобы он мгновенно сел на мель, как только скряга отец оставил его без единого цента. Конечно, нет! Это произошло уже позже, после того как Питер, показав язык всем проблемам, сел на первый же корабль, отправлявшийся в Сан-Франциско: его привлекли слухи о деньгах, которые актеры загребали в стремительно растущих шахтерских городах Калифорнии.

Уже через неделю после высадки в Сан-Франциско Питер выступал на сцене с популярной ирландской труппой и купался в роскоши. Он пил шампанское, ел устриц и танцевал до рассвета, деля весьма приличные гонорары с другими актерами. Когда до руководителей труппы дошли слухи об актерах, которые смогли уйти на покой после одного-единственного спектакля в Вирджиния-Сити, труппа перевалила через хребет Сьерра-Невады, чтобы разработать жилу Комстока и выкачать из нее все, что только возможно.

Три дня труппа играла в оперном театре Магуайра при полном аншлаге, так что казалось, им действительно удалось напасть на богатую жилу. О'Рурк, празднуя свою ирландскую удачу с присущей ему жизнерадостностью и обаянием, пригласил трех милых особ к себе в номер, чтобы выпить на сон грядущий.

Он пришел в себя через полтора дня. Голова его распухла, как горб верблюда, и раздражительностью он тоже мог бы сравниться с этим животным, особенно когда стало ясно, что его деньги исчезли. Кроме того, ангажемент внезапно отменили и труппа уехала в местечко под названием Глиттер-Галч, чтобы поискать счастья там; однако Питер отказался от шанса преодолеть триста миль по раскаленной пустыне и присоединиться к своим товарищам; он решил, что лучше остаться без денег, чем стать трупом.

И тут ему пришлось столкнуться с одним неприятным обстоятельством: для того, чтобы жить, одного личного обаяния оказалось недостаточно; теперь, в. отличие от кометы Галлея, он рисковал, сойти со сцены, не оставив после себя даже следа из серебряной пыли.

Господи, стать нищим в двадцать пять лет! От этой мысли Питеру становилось тошно.

– Такова жизнь! – угрюмо пробормотал он, признавая, что судьба неожиданно сдала ему на руки отвратительные карты.