Полный форс-мажор - Владислав Вишневский

– И что, там Европа? – спросил, наконец, Палий.

– А ничего Европа. Как услышали про наши войска, так и… – обрадовано начал было рассказывать Лев Маркович, но в голове его что-то резко качнулось, в желудке стало нехорошо, он замер. – Я больше не буду. – Рукой прикрывая рот, признался он. – Мне хватит.

Дальше у него вообще всё пошло с какими-то провалами в сознании. Друзья принялись помогать Лёве выйти из пике: обязательно, мол, нужно вот этим запить, а этим закусить, вот так нужно дышать, а два пальца в рот это в другом месте… Ульяшов тыкал вилкой в тарелку, что-то жевал, ел масло, глубоко носом дышал и… и… вроде помогло. Не тошнило уже. Туманность с глаз сошла, лица друзей уже фокусировались, в ушах звуки не двоились. Ульяшов повеселел, вновь вслушался в разговор. А говорил Палий про какой-то авиасалон…

– Какой авиасалон, где? – переспросил Ульяшов.

– Как какой, Лёва! Международный! – удивился Палий. – Наш Толян же летит. Вот он! Забыл? На «акуле» фигуры выписывать. Мы же только что за это… И стрельбы… показательные… потом!

– А, Толян, – вспомнил Ульяшов. – Гром молодец! Гром может.

Но Палий не услышал в голосе положенной в таком случае гордости за прославленных российских вертолётчиков.

– На авиасалон он летит, Лёва, на Международный! Это… Ты понимаешь, это… По настоящему, я говорю, летит защищать, по-взрослому. Не как вы там, с песнями и плясками. – Тут он осёкся, понял, что сказал что-то не то, прижал руки к груди. – Извини, Лёва, Лев Маркович, брат, я не то хотел сказать. Понимаю. Извини. Пошутил. Неудачный заход получился. Я говорю, молодцы вы! Как дали там, я читал… Ооо, скажи, Гром, ты читал?

Полковник Громобой разговор уже слушал вполуха, постоянно отвлекался на двух молоденьких женщин и одного парня с ними. Непонятно кто из них и куда летел, но сидя за столом, девушки улыбались только ему, как отметил Громобой. Меняя позы, девушки демонстрировали настоящему полковнику женские опознавательные знаки, своё вооружение, шасси… Вопрос Гром пропустил, к «заходу» готовился. Палий дёрнул его за рукав. – Не отвлекайся, Толя, – приказал он. – Это путаны. Ты читал, тебя спрашивают, читал?

Гася на лице смелую улыбку, которая предназначалась девушкам, Громобой ответил:

– И видел… по телевизору. Красиво.

– И меня показывали, видели? – Ульяшов качнулся, но удержался на стуле, быстро достал из портфеля журналы, газеты, всё, что из Стокгольма с собой привёз. Раньше хотел выбросить, как компромат, рука не поднялась, и вот, пригодились… Как доказательство славы своих войск, и себя самого. Всё в цвете, всё в картинках, правда, с подписями на шведском языке. Друзьям это было без разницы, да и фотоснимки говорили за себя. Палий даже хохотнул.

– Нам хоть шведский, хоть французский… Лишь бы баки полные и боезапас под завязку, да, Гром? Ты закусывай, Толя, закусывай. Лев Маркович, Лёва… – Палий вдруг раздвоился в глазах Ульяшова в хитрой улыбке. – А слабо, скажи, нас, авиаторов, например, победить, а? С одного захода. Зашёл так на точку и… тра-та-та… ракетами… в десятку, а? – затухающим, как Ульяшову показалось, голосом спросил он.

С этого момента нужно бы стенографировать. Потому что в данной ситуации для Ульяшова наступил очень важный момент, судьбоносный и сейчас, и, главное, позже. Но стенографиста или стенографистки ни за столом, ни рядом, к сожалению, не было, только они… эти… которые… пассажиры или кто они там, официанты, наверное, но далеко где-то, на периферии.

Вопрос Ульяшов почти пропустил, в себе копался, в своём физическом состоянии. Не слушал голос Палия. Ему сейчас было всё едино, что подбить, что утопить, естественно победить. Стоически боролся с наплывающей тошнотой. От того и пропустил Лев Маркович глубинный смысл вопроса, даже не вопроса, а возможные последствия. Искал в своём состоянии некий баланс. И он был, баланс тот, только его нужно было успеть зафиксировать, не расплескать. Не делать резких движений.

– Слабо, ну, слабо? – издалека доставал голос Палия, не отставал.

Ульяшов силой воли взял в себе «атомный реактор» под контроль.

– Нет, не слабо. Нам хоть кого. Хоть даже ту же… – прислушиваясь к своим ощущениям, Ульяшов отметил, ситуация в организме вроде контролировалась, пусть и силой воли, но управлялась. Это радовало. – Кстати, мужики! – с мечтательной улыбкой, невпопад, вспомнил он. – Нас даже сам Верховный поздравлял, да. Звание даже мне оставил, а командиру досрочное, всем… Уважает. Кого ты говоришь нужно подбить, где?

– Не подбить, а победить. Я трезвый, я контролирую. – Заметил Громобой.

И снова провал, но только в сознании Ульяшова, в глазах. А так, внешне, сидит себе человек и сидит. Даже разговаривает.

– …в смотре армейских талантов, ансамбль, например, создать, а? Официально так – неофициально. На полном серьёзе! – перекрывая английский вариант радиообъявления, повысил голос Палий. – У нас вот такие ребята. – Вертолётчик сжал руку в кулак, продемонстрировал. – Все. Это я тебе говорю. Как один! Оркестры в расчет не берём, ваш конечно, лучше… Иначе бы в Стокгольме вы бы… первое место не заняли, понятное дело. Но в остальном, мы фору кому угодно дадим. Так нет, Гром, дадим?

– Дадим! – подтвердил Громобой, порываясь переместиться за дружественный девичий столик, за которым юноши уже не было.

– Сидеть! – Не оглядываясь, приказал ему Палий и пожурил. – Не туда смотришь, Толя, мы здесь. Ты пьяный, что ли? Смотри сюда! – Громобой послушно кивнул головой и вместе со стулом смело развернулся, уставился на Ульяшова. Палий продолжил. – Вам, Лёвка, по дружбе, в первую очередь фора положена от наших войск. Не спорь! По дружбе! Ну, что, слабо, товарищ полковник? Слабо?

Ульяшов не всё понял, разобрал главное: его на стойкость проверяют. Слабо ли ему постоять за свои войска. Ему? За войска? За свои? Да хоть где, да хоть сейчас… Ульяшов так и заявил:

– Только и всего? Шутишь? Ха-ха… Да легко. За неделю управимся. Хватит?

– А если…

– Нам? Никаких если! Неделя и точка. Всем копец! Слово офицера. Ты нас, Шура, зацепил. – Ульяшов уже грозил Палию. – Меня зацепил! А это… Ооо! Обидно. По-взрослому обидно. Чтоб наши войска, полк наш и… вот так… Извини… Это… это… Хорошо, пусть три недели… Хоть акул, хоть китов, хоть… кого угодно под орех разделаем. Одним залпом! Спорим? Нам любая задача по плечу!

За столом возникла недоумённая пауза.

От неожиданного отпора Палий нахмурил брови, думал. Нет, он соображал. И если несколько минут назад он просто трепался, балагурил, то в последних словах Ульяшова расслышал вызов. Себе вызов. Всей прославленной эскадрильи. Его друг Лев бросал вызов его мундиру. А о том, что это именно он только что спровоцировал Ульяшова, полковника, заместителя командира полка по воспитательной работе разделать его эскадрилью, как акул, под орех, он и забыл.

– Про акул ты это зря, Лёва, это вызов! Гром, это вызов?

Гром, косясь на запретный столик, коротко ответил:

– Не уверен.

– Нет, это вызов, – настаивал на своём полковник Палий. – Я знал, что Лёвка всегда такой был, – распаляясь, Палий грозил пальцем. – Но чтоб нам, акулам… противостоять… Да никто в мире… Никто… пусть даже Лёвкина гвардейская артиллерия… Это перебор! Отрабатывай, Лёвка, назад.

– Ни в коем случае. Нет-нет, ребята. Я подсчитал, месяца хватит. Точно. Как раз! Руку… – Ульяшов протянул Палию руку. – Руку, руку, я говорю, товарищ полковник, ну! Слово офицера!

Брови Палия взлетели вверх, оглядываясь на Громобоя, он призвал последнего в свидетели.

– Толя, Лёвка не шутит. Нам бросают перчатку! Ты слышишь? Нам!

Гром последнее понял прямолинейно.

– Где? Какую перчатку? Куда она упала? Я не вижу. Щас! – полез под стол.

Палий придержал товарища.

– Толян, упадёшь. Не ищи. Это фигурально. Наш друг, полковник Ульяшов, Лев Маркович, бросает нам вызов своими войсками. И месяца, говорит, не пройдёт, как они нас, он нас…

Гром уже водрузился на стуле.

– Он – может. Они нас – нет. – Голосом миротворца заявил он.

– И я так думаю, – согласился Палий, и решительно протянул руку Ульяшову. – Ладно. Что вы нас… эээ… что мы вас… Спорим… что ты сказал. Слово офицера! Слово офицера?

Ульяшов вскакивает, не очень правда ровно, но решительно.

– Согласен! Слово офицера! Ровно через месяц… Начиная прямо сейчас.

Вертолётчики тоже поднялись, встали, как смогли, подтянулись – знаковое событие, важное.

– Лучше с… завтра. – Миролюбиво предложил Громобой.

Палий согласился.

– Ладно, пусть с завтра. Гарантии? – Вопрос обращён был к Ульяшову.

Лев Маркович, чувствуя уже вкус первой победы, как некие фанфары, шире раскрыл душу.

– У меня вот такой командир… – сказал он, и показал в кулаке большой палец. – Одна фамилия чего стоит – Золотарёв. Слыхали? Золотая голова. Мужик. Золотарёв потому что. Стратег. Умница. Строгий, но душевный. Мой друг. Генерал сейчас! Да он со мной… мы с ним… Вот такой человек… Я уверен…