Кросс по грозовым тучам (СИ) - Кибальчич Сима

— Что ж, если быстро, то и хорошо. Но от выпивки зря отказываетесь. Нам с вами надо найти истину, а как говорили древние, in vino veritas. То есть, не берись за серьезное дело, не разобравшись в самом себе.

Вот уж действительно. Именно это и стоило сделать, прежде чем являться сюда. Теперь уже поздно. Оставалось молчать и пялиться в два серых, близко посаженных глаза. На фоне густых русых волос и рыжеватой щетины они выглядели яркими, хотя в глубине плавала нетрезвая муть.

— Следователь комитета межпланетных расследований Никита Ларский, — резко и коротко бросил офицер и протянул широкую короткопалую ладонь.

— Почему следователь? — спросил Тим, отвечая на рукопожатие. — Ведь расследование завершено, и суд уже был.

— Да-да, — протянул Ларский. — Все было, но ничего не закончилось. Так бывает иногда. Но вы, наверно, и сами знаете, капитан.

Намек не понравился, словно Ларский догадывался о том, что Тим прятал даже от себя. Накатило раздражение вперемешку со стыдом. Он уставился на ноготь большого пальца, который успел обгрызть еще с утра.

— Чего вы от меня хотите? — выдавил сквозь комок в горле.

Следователь какое-то время молчал, потом вскочил и пружинисто обошел стол. Роста он был среднего, в движениях и мимике угадывался напористый характер. Такой не отступится, пока не перетряхнет чужую память, как шкаф с лежалым бельем. Захотелось оттолкнуться от стола и увеличить дистанцию между собой и этим пронырой. Но он сдержался и перевел глаза с дружелюбно скалящегося Ларского на стакан, в котором забулькала влага.

— Не хотите чаю с коньяком, не надо. Выпейте мятного лимонада, капитан. У вас явно слишком пересохло горло, чтобы поболтать по душам.

Он что, насквозь его видит? Тим скривился:

— Вытащили меня с Дальних пределов для болтовни о чудовищах под лимонад и коньячок. Не слишком ли ваша душа срослась со служебными полномочиями?

Ларский расхохотался.

— А вы не так просты, капитан. Язык не всегда вам друг? Но мне так без разницы.

Он плюхнулся в кресло и шумно выдохнул.

— Так вот, о чудовищах. Знаете, Граув, что имя «изоморфы» появилось позже. Сначала какой-то форменный идиот именовал эту расу плантиморфы.

Тим отхлебнул лимонад и промолчал. Конечно, он знал. Но если Ларскому хочется говорить, то ему не трудно послушать. Хорошо бы этим ограничиться.

— Подумать только, сравнить этих существ с растениями! Все равно что ядовитую кобру назвать червем. Куда правильнее их второе название — изоморфы. Вот только среди людей оно не везде прижилось. А зря.

— Да, наверно, вы правы.

— Конечно, я прав. Подумать только, назвать деревом — самым неизменным творением природы того, кто постоянно меняет форму.

— Насколько я помню, первые контактёры не спускались на Орфорт, а разумная жизнь по данным сканирования напоминала растительную. Вот и назвали плантиморфами, — прошептал Тим.

— Вы долго пробыли на Орфорте и знаете о них почти все.

Ларский требовательно вцепился взглядом.

— Далеко не все.

Тим знал главное. Как сильна боль, когда ветви рвут кожу и прорастают внутрь. Как быстро ее вытесняет эйфория и жажда. На лбу выступил холодный пот от ожидания череды вопросов. А потом следователь потребует подтвердить ответы воспоминаниями? Но его жизнь на Орфорте никак не касается ни прокуратуры, ни Ларского. Достаточно ли будет доказательства, ради которого его сюда вызвали? Единственно возможного без разговоров. Или придется врать, что не может помочь проклятому изоморфу? Никто не станет искать доводов обратного, добиваться ради инопланетника с чужой далекой звезды открытия материалов дела Тимоти Граува.

— Орфорт — престранное место. Два затяжных природных цикла — это еще можно понять. Но два способа видового развития в разные циклы — совершенно невероятно. Агрессивная генетическая эволюция — в теплом периоде и социальная — в холодном. Все равно что две личности в одном теле. Одна сменяет другую от зимы к лету. Забавно.

Пока Орфорт находился в Поясе Тепла своей звезды, разумная раса развивалась, осваивая генетическую информацию. Причем хищным способом — уничтожая, поглощая и встраивая в свои клетки флору и фауну планеты. Так изоморфы приобретали способность принимать любую форму в зависимости от желаний и потребностей. Потом аммиачное облако закрывало звезду, и планета на несколько десятков лет входила в Пояс Холода. Изоморфы прекращали поглощать своих меньших братьев и, видимо, развивали социальное взаимодействие. Выстраивали союзы, обзаводились постоянными партнерами. Но исследовательская экспедиция наблюдала за Орфортом только в период тепла. Остальные выкладки оставались гипотезой и описывались моделью, построенной Центральным компьютером Земли.

Вся теория мало вязалась с настоящей жизнью безумной планеты. На ней даже скалы легко впитывали текущую кровь. На черной вздыбленной земле оторванная голова Рея была видна издалека. Белый открытый лоб, бескровная щека, провалы глазниц.

— Нет, — прошептал Тим, — личность одна…, которую изоморф выберет. Какую пожелает.

— И что же влияет на его желания и форму?

Следователь разглядывал его в упор, сторожил каждое движение.

— Я, капитан, общался с голограммой, так сказать, прародителя этого… Ирта. Если честно, он больше всего напомнил мне, — Ларский потер нос, помогая подобрать слова, — мокрого червяка.

Тим неопределенно буркнул.

— И вот сын этой болотной пиявки проползает через космос, заявляется на Землю, мимо всех кордонов, защит и систем слежения. И превращает трехметрового, бронированного инсектоида в фарш. А еще называет себя Ирт Флаа. Почти имя, почти человека. И выглядит, как человек. Я задаю ему вопросы, а он качает головой, растягивает губы и молчит. А я даже представить не могу, какой компот творится в голове у этого… выползня с планеты Орфорт.

О… это вовсе не компот, хитрец следователь, — это кровавая плазма.

— Хочешь посмотреть дело, капитан?

Тим едва успел поймать синюю картонку, скользнувшую по пустой поверхности полированного стола. Плотная, упругая, она легко легла в ладонь, но оставалась закрытой. На синем фоне Граув видел только изогнутые золотые весы — символ Планетарной прокуратуры. Он поднял глаза на Ларского. Тот хмыкнул, опять выгнул бровь и что-то прошептал — отдал приказ.

Досье ожило мелкими короткими строками, значками микрофильмов, иконками файловых папок. За пару последних лет Тим отвык держать в руках листы, чувствовать информацию, как нечто материальное. Чаще вчитывался в плавающие в пространстве строки. На Дальних Пределах энергию экономили на всем и на затратном предметном мире в первую очередь. Он был бы рад почитать что-то с листа, но не об Ирте.

Тим поднес руку к поверхности досье и заметил, как дрожат пальцы. Хотел ли он знать подробности произошедшего?

— Не хотите читать, просто взгляните на это, — и короткий палец ткнул в центр плотного листа.

Картинка вытянулась, поднялась над потемневшей поверхностью. Приобрела объем. Горка спутанных кровавых жил, торчащие рваными кусками жгуты мышц. Вкрапление блестящих фрагментов стального хитина инсектоида. Из-под горы мяса торчала труба головного нервного отростка. Тима замутило. Казалось, от изображения до ноздрей потянулся отвратительный и смертельно опасный запах убитого таракана.

Он опустил палец на верхнюю часть объемной картинки, вдавливая ее обратно, в значок на картонке.

— А пиявочного отпрыска мы нашли неподалеку. Весь в крови и такой спокойный, довольный. Лежал, вытянувшись, прямо на траве. Со слюной у края губ.

— Здесь много плоти осталось. Почему не смогли восстановить, оживить?

— Странный вопрос. Это не человек, жизнь не на основе углерода. Наши технологии не сработают. К тому же мозг в труху. Черт его поймет, как убийца это сделал.

— Почему же изоморф?

— А кто еще может справиться с боевой машиной, сплошняком из мышц, хитина и мозга. Космос пальчиками прощупай — таких не найдешь. А тут готовый и удовлетворенный изоморф. Разве они не способны врасти и разорвать существо изнутри? Так и произошло.