Поют черноморские волны - Борис Крупаткин

— Вот бы прокатиться на таком, — мечтательно проговорил Валера, и глаза его заблестели.

— Как раз на таком я и прибыл тогда на «Красный Кавказ». И как раз отсюда же, с Графской пристани…

Внук посмотрел на меня долгим взглядом, и нетрудно было догадаться, о чем он думал, стоя рядом со мной над севастопольской бухтой.

«Боевой до места!»

Воспоминания

То были тридцатые годы, когда все было первым: первая пятилетка, первый трактор, первый колхоз… Военно-морской флот получал со стапелей советских заводов первые советские крейсеры и эсминцы и готовился к дальним плаваниям. Над военным флотом шефствовал комсомол, и не было на кораблях важного события, в котором не участвовали бы и шефы. Так, летом 1933 года с группой комсомольских работников и журналистов довелось мне приехать в Севастополь для участия в большом походе флота.

Нас тепло встретили, одели в легкие синие кителя морского покроя без всяких знаков различия (их вообще тогда было очень мало — погон еще не носили, у командиров на рукавах были лишь нашивки и звезды). Особенно приятно было надеть морские фуражки с белым верхом и серебряным крабом… Мы сразу стали казаться (самим себе, конечно!) настоящими морскими волками.

Меня определили в распоряжение редактора флотской газеты «Красный черноморец» Павла Мусьякова. Очень высокого роста, он был виден издалека, а еще раньше был слышен его звонкий голос, тоже очень высокого тембра. Мусьяков сильно заикался, но так выразительно жестикулировал, что многие незаконченные фразы, повисая в воздухе, все-таки не делали его речь непонятной. Свое первое и самое прочное знакомство с Севастополем и флотом я получил через Павла Мусьякова и никому не желал бы лучшего наставника. Мы в первые же дни исходили и изъездили весь город, повидали все его памятники и памятные места, побывали на кораблях. Наверное, это было хорошей подготовкой к морскому походу.

То, что редактора флотской газеты знали всюду, где бы мы ни бывали — в учебном отряде и на линкоре, в политотделе соединения и на маленькой подводной лодке, — не удивляло. Мусьяков был здесь своим уже много лет. Впечатляло умение комиссара говорить с людьми. Он мог обменяться несколькими словами с большим командиром (с широкой золотой нашивкой на рукаве), быстро доведя до конца короткий деловой разговор, заикаясь и не закончив фразу. Но никогда я не видел, чтобы Мусьяков на ходу разговаривал с рядовым матросом. Всегда находилось у него время для душевной беседы, если нужно было — уходили в сторонку и долго прохаживались или садились, пристроившись где придется… Достаточно было увидеть, как встречали и провожали Мусьякова краснофлотцы, как крепко жали его руку, чтобы понять: приходил друг.

Видимо, присмотревшись ко мне, Мусьяков на третий день пребывания в редакции вдруг сказал:

— Словом, вот так. На корабли переедем завтра. Поход флота скоро. Наша редакция идет на «Парижской коммуне». Мощный линкор, но старый, тебе не будет интересно. Договорился в политотделе бригады крейсеров, — ты пойдешь в поход на «Красном Кавказе». Это новейший корабль — завтрашний день флота. Пока в печати его не называем. Пишем — «Крейсер Н». Что будешь делать? Вместе с товарищем Ворсистым выпускать газету.

— Стенную? — спросил я. Мусьяков рассмеялся:

— Зеленый ты, брат. Стенгазета — это самодеятельность. Никто за краснофлотцев не танцует, не поет, не рисует газеты.

Редактор вынул из стола листок — чуть больше тетрадной страницы. Это была маленькая газета, густо населенная печатным шрифтом, «шапками» и даже крошечными клише. Заголовок гласил: «Б о е в о й  д о  м е с т а!» Орган бюро коллектива ВКП(б) крейсера Н».

Я никогда не видел такой газеты, долго рассматривал ее и, вернувшись к заголовку, вслух вопросительно прочел: «Боевой до места!»

— Удивляешься? — проговорил Мусьяков. — Подучиться надо бы, на флот едучи. Тогда знал бы, что сие значит. Это морской сигнал. И смысл его примерно таков: дойти в полной боевой готовности до места назначения. И выполнить любое задание… Разумеешь? Боевой — до места! Это и тебя касается, друг, коль идешь в поход на боевом корабле.

Назавтра Мусьяков проводил меня на Графскую пристань. У колоннады над морем собрались молодые шефы. Прибывают командиры разных кораблей флота, один за другим пришвартовываются и уходят в море военные катера.

— Вот и твое начальство прибыло, — говорит Мусьяков. Мы подходим к группе командиров «Красного Кавказа», знакомимся.

— Комиссар Савицкий.

— Старпом Кузнецов…

Мусьяков представляет меня. Доброе улыбающееся лицо комиссара и строгое, даже суровое молодое лицо старшего помощника командира корабля.

И вот — наш командирский катер! Сверкающие металлические поручни и деревянные панели вдоль бортов, солнечные блики на каждой медной шайбе, надраенной до блеска, богатырь рулевой и замерший, как статуя, краснофлотец на корме у флага… — все промелькнуло мгновенно.

— Прошу на катер, — раздался чей-то приветливый голос. Кто-то поддержал меня за локоть, кто-то подал руку и вовремя усадил. Мотор рванул катер с такой силой, что, казалось, я неминуемо вылечу через борт. Катер развернулся, легкие брызги обдали всех нас, и мы летим над волнами… Бухта расширяется. На рейде в ослепительных лучах солнца замерли крейсера, эсминцы, сторожевые корабли.

— Вот прямо, у мыска, наш крейсер. Спутать его с другим кораблем нельзя. — С удивлением вижу, что это строгий старпом обращается ко мне…

Таким и запомнился мне «Красный Кавказ» на всю жизнь!

Силуэт крейсера был действительно необычным. Над широким размахом носовой части неожиданно вздымается огромная трехногая мачта — такой не увидишь нигде — она прорезается несущими площадками для дальномеров и других приборов и завершается на вершине своей командным пунктом, словно орлиным гнездом. Округлые башни главного калибра, ажурные мачты, катапульта для самолетов — все это, густо облитое сверкающим золотом яркого солнца, создает неповторимое ощущение легкости, красоты и скрытой силы.

Впервые поднимаюсь по трапу военного корабля и почти сразу включаюсь в напряженный ритм его размеренной, четкой жизни. Побудка, подъем флага, склянки, отбивающие время, и при этом каждый человек знает свое место и свое дело как бы в двух измерениях: в обычной обстановке и по боевой тревоге. Пока все спокойно. Медленно разворачиваются тяжелые башни, и орудийные расчеты что-то разбирают, чистят, сверяют. Зенитчики колдуют над прицелами. Дежурные команды драят палубы и трапы до невозможного блеска, машинисты и турбинисты снова и снова прослушивают механизмы, а в глубине служебных кают штурманы исчерчивают карты морских путей, рассчитывая и пересчитывая тот самый верный маршрут, который строго соответствует сигналу: «Боевой до места!» Словом, как в старой матросской песне: «Корабль несется полным ходом, машины тихо в нем стучат…» (А крейсер — уже в открытом море, машины действительно тихо стучат, и весь корабль дышит и вибрирует им в такт.)

Особой жизнью живет наша маленькая каютка. Здесь мы поселены с Виктором Ивановичем, редактором, здесь и наша редакция, что обозначено на медной табличке на узкой двери: «Боевой до места!» (Табличка всегда была у нас надраена до блеска, как и все на корабле.)

Койки убраны, и вокруг закрепленного железного столика у раскрытого иллюминатора сгрудился наш актив, все свободные от вахт. Машинист Авдеев настаивает, чтобы в первом походном номере газеты «звучало», как он говорит, машинное отделение.

— Не будет хода — не будет похода! — восклицает молодой светловолосый, но неожиданно темнобровый машинист. И, радуясь своему умению говорить в рифму, добавляет: — Вот и «шапочка» готова к материалу. Чем плохо?..

— «Чем плохо?» — иронически повторяет слова Авдеева орудийный наблюдатель с запоминающейся фамилией Свирепый. — Ход дает и пассажирский теплоход, а орудийные башни?! — Он уничтожающе смотрит на Авдеева. — Орудийные башни — это и есть крейсер. «Чем плохо!» — Свирепый так повторяет авдеевскую поговорочку, словно вбивает заклепку…

Виктор Иванович прерывает спорщиков.

— Только сейчас был у комиссара. Установка: первая страница — политика. Фашисты грозятся, скажем наше краснофлотское слово в ответ: будем решать две задачи, как одну — боевую и политическую подготовку — на «отлично»! А оборотку газеты поделим между всеми: коротко, четко… После ужина сдаем в набор. Сразу после побудки — считка, к завтраку «Боевой до места!» — на всех палубах, в котельных, в машинном. Такая установка. А сейчас — пошли на беседу старпома с молодыми. Вообще интересно, здорово рассказывает Кузнецов. И для газеты пригодится.

Первый день на военном корабле, полный незабываемых впечатлений, пополнился еще одним, может быть, самым сильным, острым и памятным.