Завещание императора - Александр Старшинов

Вечером бывали представления совсем иные: десять тысяч пар гладиаторов принимали участие в играх. Марк в первый же раз угодил на какую-то дикую бойню, и его едва не стошнило. Свой тайный позор он до сих пор позабыть не мог.

А Рим будто обезумел. Если не было боев гладиаторов, то зеваки бегали на Форум собирать сплетни и глазеть на иностранных послов, что наводнили Рим, на их диковинные варварские одежды, а за посланцами из далекой Индии следовали целой процессией. Но празднества наконец отшумели, и, кажется, именно тогда Траян обнаружил, что денег из казны было затрачено куда более, чем подсказывало благоразумие.

Сам Приск не слишком часто посещал амфитеатр — как участник недавней войны он насмотрелся на кровь и смерть предостаточно. К тому же он не любил оставаться наблюдателем, пассивно вкушающим то, что преподносят другие. Предпочитал действовать — и посему зрелище со стороны казалось ему при всей своей кровавой страсти скучным.

Да, с Мевией Приск сталкивался, но она ни разу не обмолвилась о том, что у них с Декстром есть взрослый сын — юноша уже снял детские одежды и надел тогу гражданина.

«Сколько мальчику лет? Восемнадцать? Семнадцать? Но в то время Декстр служил центурионом в Пятом Македонском. Как он мог встретиться с Мевией? Когда? И где? Или это сын только Афрания?»

Так и не придумав ни одной правдоподобной версии, Приск сделал приглашающий жест и вошел вместе со своими спутниками в базилику. Судебное заседание, единственное в этот день, уже закончилось, и служители только-только начали посыпать полы опилками, скрывая геометрический узор из пурпурно-белого и золотистого мрамора. Но Марк не смотрел себе под ноги. Как зачарованный, он задирал голову вверх, стараясь разглядеть в высоте кессонный потолок и колоннады: центрального нефа — из серого гранита, в боковых рядах — из белоснежного каристийского мрамора. Базилика поражала своими размерами — потолок был так высок, что невольно напрашивалась мысль о горах. Или о богах…

— Сюда, — сказал Приск.

Его, казалось, нисколько не поражали грандиозные размеры базилики, все эти фризы, барельефы и восьмифутовая статуя императора, установленная в апсиде[8].

По отделанной мрамором лестнице Приск и его спутники поднялись наверх — в библиотеки[9]. Впрочем, гости явились сюда не за свитками — их интересовала галерея, окружавшая внутренний двор. В центре него возвышалась колонна. Она поднималась над базиликой и уходила мраморным деревом в небо — его ярко-синий квадрат служил фоном для золотой статуи Траяна на вершине колонны.

Колонна.

Она завораживала.

Юноша тут же рванулся к перилам, оперся на отполированный мрамор, разглядывая цветной пестрый фриз. В непрерывном марше всё вверх и вверх шагали сотни, тысячи легионеров, строили крепости, переправлялись вброд, сражались с варварами, защищали свои кастеллы и штурмовали орлиные гнезда даков. Вот красный плащ-палудаментум Траяна, вот его гнедой конь, вот блестит на солнце бронзовый гладиус, вложенный в руку идущему в атаку легионеру, и отражает солнечные лучи поднятый навстречу страшный дакийский фалькс[10].

Оглядываясь назад, Приск мог сказать, что на войне с даками прошла вся его молодость. На данубийском лимесе[11] нашел он преданных друзей и верную любовь. Восемь мальчишек прибыли когда-то в лагерь Пятого Македонского легиона. Лишь пятеро из контиронов[12] остались в живых на сегодняшний день. Пришли новые. В разговоре друг с другом они всегда называли себя «славный контуберний»[13], друг друга — контуберналы, хотя с тех пор двое — Приск и Тиресий — сделались центурионами, а Кука перевелся в преторианцы. Где-то на Данубийском лимесе служил Молчун — но о нем друзья ничего не ведали. Малыш сделался фабром[14] и общался в основном с баллистами и катапультами. Наверняка в будущем Малыш видел себя префектом фабров.

Тем временем юный Декстр медленно смещался вдоль балюстрады, и все новые и новые сцены, украшавшие фриз, открывались его взору. Грандиозное действо. Война представлялась на колонне непрерывным тяжким трудом и одновременно — торжественным маршем. Декстр даже не замечал, что еще два десятка людей точно так же обходят балюстраду по периметру.

— Погляди на эти машины у стен Сармизегетузы! — указал Приск на один из барельефов. — Это механизмы Филона, которые сумели поджечь каменную стену. Траян приказал изобразить только фрагменты машин — чтобы, глядя на барельеф, никто не мог понять, как они действуют. А вон… — Приск махнул рукой вверх. — Там есть барельеф по моему рисунку.

Декстр задрал голову.

Он почему-то сразу понял, о каком рисунке говорит бывший центурион.

Старик-дак, державший на коленях сына, отирал слезы плащом.

— Я нарисовал этого человека в Сармизегетузе, сразу, как только мы вошли в город, — добавил Приск. — Потом все мои рисунки забрал Аполлодор. Только у меня на рисунке дак отирал слезы туникой сына. Потом один из скульпторов-греков сделал эту фигурку по моему рисунку.

Эта сцена в камне смутила юношу, он мотнул головой, отвернулся, сделал еще несколько шагов.

— А это? — спросила Мевия, разглядывая другой барельеф.

— Даки принимают яд перед падением своей столицы Сармизегетузы, поят в первую очередь детей, потом женщин… — Приск помрачнел.

Юный Декстр двинулся дальше.

— А это? — Его заинтересовал легионер, стоявший подле мула. В раскрытой сумке сверкали позолотой трофейные чаши.

— Это золото. Тайный клад Децебала. Там было столько сокровищ, что их возили день и ночь. День и ночь… — Приск почему-то опять нахмурился.

— А с мешком — это кто? — Юный Декстр все задирал голову, пытаясь рассмотреть лицо легионера.

— Похож на Фламму, — усмехнулся Приск. — Что и неудивительно: он тут дневал и ночевал на стройке Форума, и особенно колонны. Трудно было не попасть на барельеф.

— В той яме еще что-то осталось? — У юного Декстра загорелись глаза.

— Золото? В пещере под рекой? Нет. Но наверняка даки закопали еще немало сокровищ в укромных местах. Солдаты потом находили клады в самой Сармизегетузе — обычно прямо у крыльца под ступенями, так что легионеры там всю землю перекопали. Но и сама Дакия — настоящий клад. Теперь по реке Марис все летние месяцы плывут в Виминаций корабли с золотом и солью.

— А у парфян, у них много золота?

— У парфян? Не считал. Царь парфянский давненько не присылал мне отчет о содержимом своей казны, — попробовал отшутиться Приск.

— А я слышал, что много! — с жаром воскликнул юноша.

— Мешок с добычей тяжел, лишь пока тащишь его в общую кучу, — заметил Приск. — А когда получаешь долю из казны — она умещается в маленьком кошеле. Поверь, твоя добыча исчезнет в тавернах Антиохии, и в Рим ты вернешься с парой медяков. Разбогатеют ликсы, снабжающие легионы; ростовщики, что дают императору и знати в долг, финансируя грядущую кампанию.

— Ну, может, ты и не получил ничего… А вот я найду столько золота, что нагружу огромный корабль, — объявил юный Декстр без тени сомнения.

— Все говорят о новой войне. — Мевия попыталась направить разговор в иное русло. — Даже мой муж, поначалу решивший остаться в Риме, возвращается в армию центурионом. А уж как Марк хочет повоевать! Я слышала… — Женщина сделала паузу. — Я слышала, ты отправляешься на войну военным трибуном, Гай.

— Да, всего лишь военным трибуном. А планировал стать легатом, командовать легионом… Увы… — Приск рассмеялся, пытаясь превратить сказанное в шутку.

— Военный трибун — это тоже здорово. Твой отец был военным трибуном, не забывай. Сейчас он бы тобой гордился. Ты возьмешь Марка к себе в легион? Но не простым солдатом…

— Я хочу легионером! — перебил Мевию Марк. — Только легионером, и никаких поблажек.

— Погляди, там внизу есть барельеф битвы при Тапае, — сказал Приск. — Я был тогда тяжело ранен — Он тронул левое плечо, прикрытое тканью тоги. — Поначалу думал, больше не смогу двигать этой рукой. Страшная битва, мой мальчик…

Декстр последних слов не слышал — бежал вниз, чтобы с нижней галереи библиотеки рассмотреть основание колонны.

— Сын Афрания? — спросил Приск, провожая мальчишку глазами. — И…

— По усыновлению, — уточнила Мевия.

— Он похож… — Приск не закончил, не стал говорить вслух, кого именно напомнил ему мальчишка.

— По крови он — твой брат по отцу, — шепнула Мевия.

— Мой брат? Но…

— Никто не знал. Даже твой отец погиб прежде, чем я ему сказала. Марка сразу после рождения взяла к себе приемная семья. Много лет он носил на шее вместе с буллой кусочек монеты. А я — вторую ее половинку. Я выкупила его у опекунов, предъявив монету. Потом Декстр Марка усыновил.