Приснился мне Чаплин... - Роман Карцев

Это было лирическое отступление, а мы с Борей идем дальше. Мы шли по Дерибасовской, доходили до Екатерининской, где стояли автоматы – сто грамм и бутерброд, все это быстро выпивалось-съедалось. Почему быстро? Потому что главное было впереди. Впереди был подвальчик – шашлычная «У тети Ути».

Заходили мы туда часов в пять. Очередь двигалась живо, все спешили. Из-за дыма, шума и запаха купат и шашлыка ничего не было видно. Но вот из облака дыма появлялась сама тетя Утя.

Тетя Утя порхала между столиками. Она работала по принципу «Одна нога здесь – другая хромая», приговаривая:

– Рыбки мои, счас всех обслужу, всех обсчитаю… Сейчас, мамочка, сейчас, птенчик… Шоб вы все были здоровенькими… Шо ты мине суешь, а?..

– Это долг с прошлого футбола!

– Спасибо, деточка! Шоб мы все выиграли от этой жизни!..

А какие это были купаты! Моим врагам!.. Тогда же они казались потрясающими. Все это запивалось дешевым крепленым вином, и часов в шесть мы оттуда выскакивали, обливаясь потом, сплевывая неразжеванные куски купат…

И вот людской поток со всех улиц течет к стадиону в парке Шевченко. По дороге покупаются семечки – стаканов пять, и в полседьмого мы уже сидим на тридцать восьмой трибуне. Боря переплачивал за билеты. На этой трибуне был весь цвет, самое отборное общество! Мясники с Привоза, таксисты, работники скупочных, бывшие футболисты – они знали друг друга, здесь они любили друг друга, их объединял футбол.

Без четверти семь появлялся Гроссман. О, это был великий одесский болельщик. Нет, даже не болельщик, не фанат – он был знаток! О нем ходили легенды. Говорили, что до войны он возил команду за свой счет. Маленький, толстенький, со слезящимися глазами… Он говорил: «Я уже дал установку на игру, объявил состав». Конечно, когда команда выходила на поле, все было наоборот, но он это объяснял хитростью тренера. У него было постоянное место на все матчи. И когда Котя Фурс обходил Рябова из московского «Динамо» и забивал Яшину гол, Гроссман вскакивал на скамейку и кричал: «Котя, моя семья признала тебя лучшим игроком в мире!»

Но вернемся к Боре. Когда вдруг СКА забивал гол, Боря орал во все горло. Когда я спрашивал его: «Боря, почему ты болеешь за СКА?» – он отвечал: «Там играет Блиндер! Понял?» Но чаще «Черноморец» выигрывал, и тогда Боря мрачнел, темнел, становился агрессивным, иногда лез в драку типа: «А ты кто такой?!» В те годы «Черноморец» называли «Утопленником», а СКА – «Мобутовцы»…

После матча шли на Соборку, и там начинался подробный разбор игры.

– А на седьмой минуте!.. Как он пробил в левый нижний угол!

– Какое на седьмой, это было на двадцатой!

И они в подробностях рассказывали друг другу только что всеми виденный матч.

– А ты помнишь, как играл Журавский?

– Конечно! Он же был глухонемой, ему ФИФА разрешила играть! Единственный в мире глухонемой!..

– Как он играл! Он каждые пять минут гол забивал! Не слышал свистка!..

– А ты помнишь, в Одессу приезжали индусы? Играли босиком! Дикари!..

– А как Одесса наказала «Интер»!..

– А скольких игроков мы дали Киеву!..

Эти разговоры заканчивались поздно ночью.

А Боря утром со мной не разговаривал. Но через четыре дня снова посылал меня на рынок, там я опять покупал сало, яйца, шкалик, и после первой рюмки он веселел, и мы шли на футбол…

Аркадийские картинки

Пляж Аркадия – излюбленное место одесситов. Его завсегдатаями были горожане среднего и выше среднего достатка – мясники, зубные врачи, артельщики, артисты филармонии. Здесь было чисто, здесь были ресторанчики, кафе-мороженое и обязательно фотографы с золотыми зубами, которые накрывали свою треногу черной тряпкой и кричали:

– Мамочка, деточка, улыбочка!

А когда фотография была готова, происходил такой обмен репликами:

– Ой, шо ж я такая толстая!.. Это же не я!

– Женщина, не морочьте голову, вы в жизни еще хуже! Это я вас еще подретушировал!..

Обычно с утра у моря все было занято – курортники, студенты, приезжие лежали на пляже с утра до вечера. Они постепенно краснели, бурели, как краснеют раки, когда их варят. Остальные располагались наверху, в парке.

После купания шли в кафе, сидели до темноты, слушали музыку, потом, усталые, плелись домой. Ехали кто на трамвае, кто на такси – частных машин почти не было.

Прошло много лет, я живу в отеле «Морском» в Аркадии. Выхожу к пляжу. Сентябрь, двадцать градусов, солнце. Море тихое, на пирсах одинокие рыбаки. Не клюет, и рыбак звонит по мобильному:

– Все, завтра выйдем в море!

Тетка лет шестидесяти раздевается догола, плывет. Вода градусов шестнадцать. Выходит, обтирается, обращается ко мне:

– Ой, я вас узнала! Не знаю, почему – я вас не стесняюся. Оботрите мне спину!

Я говорю:

– Может, мне и завтра прийти?

– Давайте, но я приду с мужем!

На пляже пусто, кто-то дрессирует собаку, бросает в воду палку: «Апорт!» – но собака в воду не лезет: холодно. Я стою у воды.

Красивая девушка загорает без лифчика, к ней подходит молодая пара: «Девушка, присмотрите за вещами?» – разделись и пошли в воду. Вы бы видели эти вещи – кто их возьмет?..

Поднимаюсь по лестнице выше, где вплотную друг к другу десятки ресторанчиков и кафе – «Ирочка», «Южная Пальмира», «Фальконе»… Сейчас они закрыты: связаны плетеные стулья, матрасики, оборванная реклама, пол-лица Петросяна, одна нога Фриске… Все они, видимо, выступали летом. Какая-то феллиниевская картина – прямо «Амаркорд». Бегают стаи тощих собак, облезлых кошек, их кормит старушка. Увидела меня, поздоровалась:

– Вот так… А что делать, они же еще живые. Котя-Котя, ко мне! Вы помните Котю Фурса, футболиста? Это я в честь его назвала…

Коты и собаки едят рядом, не трогая друг друга. Станешь что-то есть – тут же вокруг тебя хоровод! Хоть и голодны – не лают, берут с рук и вежливо смотрят тебе вслед.

Такие же облезлые бомжи здороваются, стесняясь, ждут. Даешь пять гривен – плачут…

И вдруг сзади:

– Ну ты видишь, что они сделали со страной?! Это разве та Аркадия! Здесь же ни одного русского! Средняя Азия! Ближнее зарубежье, а остальные в дальнем… Ты за кого голосовал? А, да, я забыл, ты же москвич…

– Да, я живу в Москве, но остался одесситом!

– Слава богу, не забыл! Так ты за кого?.. Что делать с флотом? Чей Севастополь? Рыба дорогая! Они мне говорят, на каком языке мне говорить! Я говорю на своем, на одесском! И не надо мне пудрить мозги!.. Ты надолго? А шо у вас там, в Москве? Лучше? Такой же бардак?.. Угробили город! Это Аркадия? Ты не представляешь, что здесь делается летом! Содом! Гвалт! Все гремит, кто орет под фанеру, кто живьем, крики, салют, танец живота! Шашлык! Под каждым кустом – любовь не до гроба, а до рассвета! Пять месяцев в году! Над этой Гоморрой приличные люди построили себе дома, чтоб отдохнуть! И шо?! Надо ложиться в шесть утра вместе с ними и вставать в шесть вечера, чтоб опять слушать эту какофонию!.. Говорят, один оперный певец сделал в подвале бункер, там распевается и спит! А какой-то инженер сделал подкоп, вышел в катакомбы и тем же путем возвращается…

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю.

– А я этот инженер. Сейчас кайфую – видите, никого. Только ветер и листья. И очистился от них воздух… Понаехали!.. Это они поднимают цены на Привозе, на квартиры… Ну ладно, ты мне надоел. Шучу! Пока…

Я долго смотрел ему вслед, вспоминая кадры из фильмов, как здесь прогуливались дамы в длинных платьях, играли духовые оркестры. Собаки были ухожены, газоны нехожены. Расхаживал усатый городовой, офицеры играли в бильярд, дети катались на лошадях, влюбленные на лавочках украдкой держались за руки. А еще гуляли интеллигенты, которые думали: «Скоро мы всех их перебьем, раздадим землю крестьянам, фабрики – рабочим и будем жить счастливо!..» Вот такое кино…

На пляж

Поход на пляж – это был ритуал.

Выбирались по нескольку семей. Распределялись обязанности: кто берет водку, кто рыбу, кто салаты, кто арбуз, кто воду и так далее. В пятницу утром, часов в шесть, все это закупалось на Привозе – и начиналась готовка. К вечеру трапеза была готова. Усталые хозяйки укладывали спать детей, чтобы в субботу пораньше прийти на пляж: нужно было занять хорошие места. Детям обещали купание, мороженое, карусель…

Часов в десять вечера вся Одесса смотрела на небо – есть ли звезды. Как правило, небо было чистым, в звездах, – и, как правило, утром шел дождь…

Дети спали. Мужчины спали. Женщины звонили друг другу:

– Как твои?

– Спят! А твои?

– Спят!

– Ну, завтра пойдем!..

А назавтра дождь еще больше…

Но мы возьмем ту удачную субботу, когда погода чудная – солнце, тепло! Все идут на пляж.

Одесса ходила на Ланжерон, в Аркадию (бомонд), на фонтанские пляжи – от восьмой до шестнадцатой станции. Были еще Люстдорф и Лузановка, закрытый пляж санатория Чкалова… Но мало кто знал самый лучший в Одессе пляж – Австрийский. Он располагался в порту, куда мы, пацаны, могли попасть только через забор. Роскошное место: песочек чистый, вода прозрачная, а самое главное – волнорез, уходящий далеко в море, и маяк. Мы прыгали с волнореза в воду, ловили рыбу, наблюдали за дельфинами. Рыбы тогда было много, особенно бычков.