На днях или раньше - Владимир Крупин

— И зря! А чтоб ради спортивного интереса.

— Мне мужа хватает.

— Редкий случай.

— Я верю в одно, — сказала в конце разговора Нина, — что если ребенка любить, то он будет похож на отца и мать. А уж я знаю, как будет Сережа его любить.

Наташа вспомнила знакомого юношу, он жил на одной с нею площадке. Кончает технологический, высокий, цветом волос походит на Сергея.

Ночной сон, в котором будущий ребенок крепко обнимал ее за шею, измучил Нину.

Утром Наташа, стоя у окна, подкараулила выход юноши из подъезда и позвала Нину.

— Чем плох? Имя влекущее — Анатолий. Бери, пока я добрая.

Нина видела сверху, как Анатолий резко перешагивает лужи.

— И всегда думать, что ребенок Анатольевич, а не Сергеевич!

— Не тот отец, кто родил, а тот, кто вырастил.

— Но ведь нужен хоть призрак любви!

— Призрак все равно не любовь. Кто тебе не дает представить, что это муж, а не человек со стороны.

Можно было не быть врачом, чтоб видеть, что что-то неладно. Сопоставляя поведение Нины, ее слезы, Сергей не мог представить, чтоб Нина не хотела стать матерью. Перечитав массу специальной литературы, он все-таки вынужден был поехать в поликлинику. Выбрал платную, хозрасчетную, записался приезжим, сославшись, что паспорт на прописке. То, о чем он догадывался, подтвердилось. Причина была в нем. Болезнь не была ни врожденной, ни наследственной, сказалась давняя, еще с армии, простуда. Спеха циалист советовал операцию. Невольно выдавая, что он не простой больной, Сергей стал советоваться о других способах лечения. Специалист, видя осведомленность Сергея, пожал плечами.

— Воля ваша. Вполне может быть, что пройдет и так.

И Сергей заставил себя поверить, что пройдет. И стал тянуть время, но как раз это испугало Нину.

3

В пятницу состоялся придуманный день рождения. Анатолий пришел с другом. Нина заранее приготовила смородиновый напиток, налила в бутылку из-под вина и объявила, что пьет только такое. Студентам Наташа выставила коньяк. Еще коньяк и шампанское они принесли с собой.

Нина видела, что нравится Анатолию, но очень боялась, что он много выпьет, и сказала это Наташе, когда помогла унести на кухню посуду.

— Не умеешь ты, Нинка, ценить мгновения.

— Боюсь.

— Тогда быстрее.

Они вернулись в комнату. Ребята, видно было, решили перейти к делу. Приятель Анатолия встретился им в дверях.

— А я тебе, Наташа, иду помочь.

Через минуту Наташа заглянула, уже в пальто, и сказала, что они пойдут питаться кислородом.

— Сигарет купите, — попросил Анатолий.

Они ушли. Он подсел. Его решимость обрадовала Нину, она подумала, что он опытный, и поддалась, когда он поцеловал ее. Так как она пила только смородиновый морс и не курила, то услышала запах вина и дыма, не стерпела.

Он погасил свет и вернулся к ней. Не думая ни о чем, только твердя про себя фразу, которой ее учила Наташа: «Это Сергей, это Сергей, это Сергей…», она и в самом деле пыталась представить Сергея.

Ее торопливость все испортила. Анатолия хватило только на то, чтобы больно сжимать ее и прижаться губами с такой силой, что она почувствовала во рту кровь. Все сжалось в ней, ей стало противно до омерзения. Она оттолкнула его, ушла в ванную, залезла под ледяной душ и почти до крови царапала себя мочалкой.

Одна, ликующая мысль бесила ее — она не изменила Сергею, любит Сергея. Никакой злости к Анатолию она не чувствовала, даже жалела его. Оделась, причесалась и вернулась в комнату. В пепельнице дымилась почти целая сигарета, Анатолия не было.

Нина позвонила Сергею, умолила его подмениться ил это дежурство. Сергей примчался домой. Он носил ее на руках так долго, что она боялась — надорвется. Когда он целовал ее, ей было очень больно, но она мстительно говорила себе: так тебе и надо.

Наутро, на работе, она рассказала Наташе, жаждавшей подробностей, что ничего не получилось, но что она надеется, что неспособность Сергея была временной, что она заново влюбилась в мужа. Наташа ехидно поздравила.

Вечером Нина оставила мужа голодным, они смотрели телевизор, он лежал головой на ее коленях и злился, что концерт никак не кончится. Он издевался над каждым новым платьем каждой новой певицы, смотря по тому, сползало ли оно с плеч или поднималось к ним.

— Нравственность, — говорил он, — то падает, то поднимается.

Она поглядела на часы — сутки назад Анатолий стиснул ее. Рука ее замерла в волосах Сергея. Но снова была хорошая ночь. Сергей шутливо прикладывал ухо к ее животу, будто слушая сердечко ребенка.

Меньше десяти дней прошло до нового разочарования. Нине пришлось сказать, что она пила лекарство.

Он чуть не ударил ее.

— Как ты могла? — сказал он, стискивая ее плечи, раньше он никогда так не делал. — Как ты могла? Ты хочешь жить только для себя, живи! А я-то думал!

Разжал пальцы и ушел. Она почему-то поняла, что он вернется пьяным. Переодеваясь, она увидела на плечах светло-голубые пятна синяков.

На работе почти автоматически принимала и слушала больных. В большинстве своем это были вдовые старушки, болезни их были простыми, но уставшие сердца плохо сопротивлялись даже им. Старушки и сами понимали, что полного исцеления не будет, но просили хотя бы отодвинуть болезнь. Или, чаще, говорили: поддержать. Поддержать почки, поддержать желудок. Нина уже привыкла к тому, что главным для больных было не лекарство, а участие врача. И если бы было время, то можно б было посидеть и поговорить с каждым побольше. Часто Нина вспоминала свою мать.

Сегодня пришла в кабинет Наташа. Нина, прорвавши прием досыта наревелась пред ней.

— Может, вам не мучиться, а взять ребенка из Дома малютки? Сергею, при его связях, это просто.

— Я не буду любить чужого.

— Еще как полюбишь.

— Я могу родить сама. Ты можешь еще раз позвать Анатолия?

— У меня не каждую пятницу день рождения.

4

Больше половины дня съедали вызовы к больным на дом. Один вызов был к мужчине тридцати пяти лет. Он сам не знал, что у него болело. Испуганная жена подставила стул к дивану. Мужчина, бледный от боли, все же шутил, когда Нина прощупывала печень на уже обозначившемся животе.

— И вам не страшно ходить одной по чужим домам?

Жена, нервно взглядывая на Нину, собирала раскиданные игрушки.

— Чего же бояться, — отвечала Нина, следя за его лицом и ловя гримасы боли, — бояться нечего, насильники перевелись.

— Точно, — отвечал он, вытирая полотенцем мокрый лоб. — Сейчас у всех ума хватает на что угодно, только не на любовь.

Нина выписала направление на анализы, назначила жене прийти за листком нетрудоспособности.

На улице, когда Нина полезла в сумку за адресом следующего вызова, то увидела коробку конфет. Хотела вернуться, но торопилась.

Когда назавтра жена Захаревского пришла, Нина успокоила ее, употребив входящую в моду поговорку врачей: не беспокойтесь, несмотря на все наши старания, больной выживет. Женщина несмело улыбнулась.

— Не пускайте его в командировки, мы его совсем не видим, — Вдруг заплакала и мстительно сказала, что болезнь ему в наказание за измены ей. — Будешь с ним сама больной.

Вечером Нина рассказала Сергею об этой женщине. Он седел, листая патентный медицинский журнал. Оторвался, пожал плечами.

— Мне кажется, что слово «измена» себя изжило. А что, если он ее разлюбил?

— Но это ужасно, Она говорит, что живет с ним только ради детей, — сказала Нина и тут же прикусила язык. — Послушай, — торопливо сказала она, — у него немного песо-чек, что ты посоветуешь?

— Да ведь вы — терапевты — рады человека одной болью в гроб загнать. Будешь вымывать?

— А что?

— Я бы запустил, довел до камней, а с ними под нож. Раз перетерпеть, и все. А тут эта режущая боль, да еще неизвестно отчего. Вымоешь, там новые отложения. И снова?

— Кто ж виноват, что такая вода.

Сергей отлистал назад несколько страниц.

— Как раз о воде. Воды на Земле — семьдесят процентов поверхности. И только процент ее — это пресная вода рек и озер. Если учесть степень всеобщей загрязненности, скверную фильтровку, ржавые трубы водопроводов… На четвереньках к Байкалу поползем.

— А сам из-под крана пьешь.

— Кипяти. Остатки минеральных солей выкипят, и останется тот самый песок, что у твоего пациента.

Нина любила, когда Сергей говорил о своих занятиях. Сейчас тем более, они отвлекали от разговоров о ребенке.

— Твои исследования важны для многих.

Он не выдержал:

— Опять эта идиотская теория пользы для неопределенного большинства в ущерб конкретному меньшинству! Поздно, — вдруг ласково упрекнул он себя. — Ужинай, Нинок. Посмотри там, я сегодня на рынке был.

Он ушел в ванную и громко говорил оттуда:

— Врачу полезно быть на рынке. Наблюдать. Какие драконовские цены на то именно, что полезно, что витаминно, то есть то, что помогает продлить жизнь. Пища всегда была простым насыщением, наградой за труд, сейчас нет — она и цель и средство выжить. Это тревожно, это оттого, что люди боятся смерти, но ведь… Нин!