Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса - Михаил Полторанин

По правде сказать, думалось поначалу, что этот человек с боксерскими кулаками такой смелый с людьми, от него зависящи­ми. Но как-то на территории титаномагниевого комбината я сто­ял в окружении монтажников и слушал их жалобы на неустроен­ность. Подъехали несколько легковых машин, из первой вышли

Неклюдов и всесильный председатель Совмина СССР Косыгин, прилетевший в область с инспекцией. Они покрутились вокруг строящегося цеха и направились к монтажникам. К моим недав­ним собеседникам стали подтягиваться другие рабочие.

Обычные вопросы приезжего начальства: Как живете? Как дела? Будто трубу прорвало, как полилось из людей недовольст­во. Плохо с жильем, нет детсадов, прожить на зарплату трудно. И все в том же духе. Косыгин слушал, покусывая губы, потом, как мне показалось, со злобой произнес:

— Хватит! Плохо работаете! Надо лучше работать — тогда и жить будете лучше.

Наступила неловкая тишина. И тут раздался простуженный голос Неклюдова:

— Не надо людей обижать, Алексей Николаевич. Работают они хорошо. Плохо работает ваш Госплан: дает средства и фонды только на промышленные объекты, а весь соцкульбыт зарубает. Вот достроим цеха, но кто в них будет работать? Некому!

Было заметно, как у предсовмина краснеют уши.

— Ну, это обсуждать не на митингах, — сердито бросил Ко­сыгин. И они уехали.

Не знаю, какие у них разговоры были потом — ив области, и в Москве, только пошли вскоре деньги и на жилье, и на школы с детсадами, и даже на дворец культуры. За короткое время вы­рос большой поселок Новая Согра. А Неклюдов работал еще не­сколько лет.

Почему так подробно рассказываю о человеке с чужого те­перь для России Рудного Алтая. Не потому, что это впечатление молодости. Неклюдов не составлял исключения, более того, он был типичен в секретарской среде 60—70-х годов прошлого века. Перейдя работать в газету «Правда» — «Правда» была тогда не нынешним зюгановским бюллетенем, а могущественным издани­ем тиражом 14 миллионов экземпляров, где, помимо официоза, печатались публицистические статьи, фельетоны, аналитические материалы — я имел возможность много ездить по стране. И ви­дел немало подобных секретарей — особенно в России.

Невозможно забыть того же Конотопа, первого секретаря Московского обкома КПСС. Он не просто противился установкам партии на уничтожение «неперспективной» деревни, а даже с не­которым вызовом бросил все силы на благоустройство этой де­ревни — жильем, школами, детсадами и магазинами. К тому же Василий Иванович сидел как заноза в номенклатурной попе чи­новников центральных аппаратов ЦК и Совмина — не позволял вырубать леса Подмосковья под расширение дачных угодий. И те в отместку стучали на него Брежневу при каждом удобном слу­чае. Мы в «Правде» старались поддержать руководителя москов­ского обкома сочувственными публикациями. Хотя всякий раз по­лучали за это нагоняй от наших кураторов.

И Конотоп, и Неклюдов, и множество других первых секрета­рей попали на эти должности в хрущевский период демонстратив­ного «очеловечивания партийных кадров». Вычищая сталинских назначенцев и являя себя демократом, Хрущев двигал на клю­чевые посты людей от сохи, которые придерживались здравого смысла в работе и еще не научились жить по принципу «чего изво­лите»? Немало этих секретарей досталось в наследство Брежневу.

Развращает любая власть. У первых секретарей она была не­малая. Но в эпоху раннего Брежнева разгуляться им не давали — над всеми постоянно висел дамоклов меч в виде твердой руки Суслова. Того самого Суслова, второго секретаря ЦК КПСС, ведаю­щего партийными кадрами. Он имел тогда огромный вес, боль­шое влияние, и даже генсек побаивался его — в костлявом Сусло­ве ему мерещилась тень Сталина.

С одной стороны, это был закостенелый догматик, Малюта Скуратов для отступников от постулатов марксизма. Вынюхи­вал инакомыслие в трудах творческой интеллигенции. Ас дру­гой, представлял из себя бессребреника, аскета. Годами носил одну пару галош, а половину зарплаты отдавал в партийную кассу. Спартанского образа жизни Суслов требовал и от кадров. Он раз­вернул борьбу с партийными попойками, получившими распро­странение при Хрущеве. Как приговор, не подлежащий обжало­ванию, стали звучать для секретарей обвинения в барстве и стя­жательстве.

Сусловскую инквизицию— Комитет партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС возглавлял другой экзекутор — Пельше. Он рассылал своих опричников по регионам, и те рыли землю в поис­ках компромата. По линии КПК было снято много голов с партий­ных секретарей, возомнивших себя удельными князьями. Результа­ты проверок и беспощадные вердикты по ним направлялись в пар­тийные комитеты страны. Это заставляло других призадуматься.

С годами, однако, все заметнее набирал силу Брежнев, от кол­лективного руководства оставались одни ошметки. Была задвину­та на задворки и спарка Суслова с Пельше. Построенная на прин­ципе жесткого централизма КПСС уже в который раз за свою ис­торию подчинила себя воле чиновников из аппарата ЦК. Иного и быть не могло: централизм всегда приводит к единоначалию. Создавая любую вертикаль власти, упрешься в это единоначалие, где вождь только царствует, а его полномочия растащила стая при­ближенных чиновников.

При «ручном управлении» страной только сверхэнергичный Сталин, закаленный Гражданской войной и интригами, ухитрялся не отдавать свою власть в руки чиновничьего аппарата. Те же, кто шел после «вождя всех народов», в той или иной степени стано­вились марионетками этого аппарата.

Брежнев, как известно, был сам большим жизнелюбом — и гулянки ему подавай, и золото, и охоту. А куда конь с копытом, туда и рак с клешней: чиновники аппарата ЦК тоже возлюбили подношения, поездки в те регионы, где и сауны с угощениями и чемоданы с подарками занесут в самолет. Секретари обкомов, привыкшие честно работать и считавшие скромность за норму, в результате аппаратных интриг оказались чужими на этом празд­нике жизни. Система стала выдавливать их — человека за челове­ком. Ершистая позиция кадров, их твердость в отстаивании инте­ресов дела воспринималась бюрократами-жизнелюбами наверху, как покушение на общественные устои.

Послевоенный экономический ренессанс убаюкивал многих. Все, что поднимало страну, все, что делало ее сверхдержавой — и ракетостроение, и воздушный флот, и ядерная мощь, и многое дру­гое — закладывалось и проектировалось в сталинские годы. Пусть иногда и в шарашках или зонах, окруженных колючей проволокой. Даже решение о строительстве первой атомной подводной лодки в СССР было подписано еще в сентябре 1952 года Сталиным.

А за темпами мирового научно-технического прогресса ста­линская система кнута стала не поспевать. Дальновидные техно­краты — в Политбюро и Правительстве — бились с «карьерными партийцами», не нюхавшими производства, за обновление эконо­мических механизмов. Удивительно, но борьба шла между про­грессивными членами ЦК и заскорузлыми аппаратчиками, спе­кулировавшими близостью к генсеку. Надо было менять машину власти и принципы руководства экономикой, чтобы на всех уров­нях людям стало выгодно добиваться высоких результатов рабо­ты. Только зачем это празднолюбивым чиновникам аппарата ЦК, если жареный петух не клюет! Они изо всех сил держались за систему кнута, но у которой для удобства «своих» вождей регио­нов свинтили гайки безответственностью и очковтирательством. Кнут — для рабочего люда, а для партийной бюрократии — боль­ше уюта и льгот. Началось плавное, пока не очень заметное, пе­рерождение этой бюрократии в буржуазию. Своего пика оно дос­тигнет к концу 80-х годов.

По логике чиновников из Кремля, и что это за демагогия о приоритете интересов дела! Руководство страны, дескать, щупа­ет теперь не результаты, а смотрит на показатели: нужна опти­мистическая цифирь в отчетах. И цифирь радовала. А дела? Они частично отодвинулись на второй план. На Балхашском медепла­вильном заводе в 1979 году я увидел в работе прокатный стан, выпущенный в Германии до войны. На нем красовались клейма со свастикой. По инструкции смазывать узлы стана полагалось са­лом шпик, но время было голодное, рабочие этого сала не виде­ли, и для смазки использовали солидол. А стан буянил и безбож­но мял лист: в цехе возвышались штабеля изуродованного про­ката. Между тем, на задворках завода уже не первый год лежал в ящиках новый импортный стан, купленный за валюту. Почему не монтируете? «А куда спешить, с плановыми показателями у за­вода полный ажур, к чему лишняя головная боль». В те годы мно­го рыскали по предприятиям «народные мстители» — активисты комитетов народного контроля. Они доносили по инстанциям, что под дождем и снегом валяется по стране нового импортно­го оборудования на десятки миллионов долларов. В тех ценах! Центральные газеты охотно печатали материалы контролеров, а КПК исключал виновных расточителей из партии и отдавал на расправу прокуратуре.