Танцующая с грозой - Дина Сдобберг

Рвешься, рвешься.… Стремишься наверх, всю жизнь, посвящая глупому слову "надо". Надо учиться, надо работать, надо строить карьеру. Учиться идёшь, ни куда хочется, а куда надо. Общаешься с тем, с кем надо. Работаешь, правильно, как надо.

И вот стоишь у окна больницы и понимаешь. Уже не надо. Ты одна. Да, карьера. Да, работа. Уже давно даже любимая. Но вот ни разу за время твоей болезни, твои цифры бесконечных аналитических отчётов не спросили: "ты как?".

И вроде, ты как бы выиграла, ненадолго правда. Всего лишь первый раунд. А праздновать не с кем. И не хочется. Смотришь на постоянных клиентов онкологического отделения и понимаешь, что все. Тебе не надо. Ты не будешь бороться за эти жалкие крохи существования. 

Неделя. Всего неделя, чтобы превратить твою жизнь в бумажки. В деньги конечно. Но бумажками они от этого быть не перестали. Взбесится мать, уже рассчитывавшая на твою квартиру и приличный депозит в банке. Виновато промолчит отец. Этот вечно виноватый взгляд у сильного мужика, вечное молчание и сжатые губы. Уже не трогает и не цепляет. 

Из всего своего имущества, я оставила только заброшенный дом в далёкой деревне в Красноярском крае. Старый, ещё прадед ставил, до войны. Бабушка его мне оставила, и все эти годы я платила за него налоги. А сейчас еду подыхать в родовое гнездо. Зато никакой жалости, ни терплю ее. Ни по отношению к себе, ни по отношению  к другим. 

Сколько лет меня здесь не было? Дай бог памяти. Лет пятнадцать? Переводила небольшую сумму местному леснику, он за домом и приглядывал. Каждый месяц говорила себе, что это последний раз, что и так я, наверное, одна из немногих, кто знает, как делается почтовый перевод. Бог с этими развалинами, кому они нужны. А вот оказывается, мне самой и нужны. Но странное дело, чем дальше от привычной жизни, тем глубже и ровнее дыхание. И просыпается странное, давно забытое детское чувство предвкушения. 

И вот, я стою перед знакомым забором, мне на встречу спешит Михаил Елисеевич. Вот и ни словом больше, Елисеевич. Местный лесник. Здоровенный, кряжистый дед. Вспоминаю, как будучи мелкой, искренне считала его лешим за всегда находившиеся у него "лесные гостинцы". Я давно выросла, а он все такой же, только борода гуще, да седины больше. Сколько ему сейчас? Около восьмидесяти? А походка уверенная, да и осанка на зависть.- Ну, с приездом значит, чернобурка!- говорит, улыбаясь, а я, словно и не с бедой сюда вернулась, удержать ответную улыбку не могу.- Спасибо, дядя Леший!- Ой, смотри-ка, не запамятовала. Ну, пошли, вещи оставишь да ключи примешь, а потом уж к нам. 

К нам, так к нам. Здесь не поспоришь. Хватило нескольких минут, чтобы оглядеть дом. Да уж, с развалинами я погорячилась. Добротный сруб из толстенных просмоленных брёвен, утепление между внешними и внутренними стенами. Тут любая зима не страшна, а при затопленной печке ни один мороз не пройдет, каким бы лютым не был. Хотя ещё бабушка позаботилась, и при доме появилась и газовая плита, правда газ из привозных баллонов, и санузел в доме, с выгребной ямой конечно, но все не во двор по нужде бегать. Да и для помывки за старым садом стояла банька. В доме было на удивление чисто, не пыльно и солнечно.- Дочь ходит, раз в неделю прибирает. Но все одно, дому без хозяина тяжко. Тоскует дом.

Да уж, пригляд был на совесть.

А меня уже ждали за накрытым по-простому столом. Казалось бы, и угощения-то все проще некуда, но до чего же вкусно или у меня аппетит нагулялся на свежем, лесном воздухе.Да и не секрет ни для кого, что жена у местного лесника знатная повариха. Она и приехала сюда в юности по распределению, окончив кулинарный техникум. Здесь же и встретила мужа, старше себя почти в два раза, вышла замуж, родила дочь. Обычная история, обычной женщины. Но как только она вставала к печи или плите в столовой при карьере, она становилась кем-то от ведьмы до богини, но точно не простой смертной.

Так что ужин для меня и вправду был равноценен подарку.Да и дочь лесника, моя ровесница, уродилась в мать. Рукастая и домовитая, с тем удивительно теплым и искрящимся взглядом, что так редко можно сейчас встретить среди офисов и кабинетов.За столом сидел и ее муж. Тоже местный "умелец". Раньше, ещё при Союзе здесь были карьеры по добыче природных минералов. Здесь же их и обрабатывали.

Сейчас многие в сохранившихся деревнях занимались тем, что на старых приисках добывали поделочные камни. Часть сбывали для последующей продажи, часть шла на свои "поделки". Сами шлифовали, сами резали камень и дерево. Возили на ярмарки, тем и жили. И сейчас это был очень неплохой доход. А с приходом эры Интернет-торговли, посылки с местными каменными чудесами шли по всей стране. Пользуясь случаем, напросилась сразу и в мастерскую, и в предстоящий поход на прииск.

Но открытием вечера для меня стала старшая внучка лесника. Девчонке шел девятнадцатый год, но она жила медициной. Она горела своей мечтой.Какой? Да уж, удивительной мечтой сделать лучше то место, где родилась. Молоденькая девочка мечтала стать медиком и снова открыть амбулаторию в деревне. Да, в деревне почти в тридцать жилых дворов не было врача. Уже лет двадцать как. 

Нагревшись в чужом уюте, я шла домой, все глубже погружаясь в отступившие было мрачные мысли. Я прошла по дому. Странное ощущение, словно идёшь по архиву собственной жизни. Большой портрет на стене. Молодой капитан, с иронично приподнятой бровью и хитрой полуулыбкой, бережно обнимает белокожую и темноволосую девушку с удивительно притягательными глазами. А ведь и не скажешь, что бабушке здесь почти тридцать. Что уже родились мой отец и его старший брат. Тут же в ножнах висит дедушкин офицерский кортик. Деревянная этажерка со всякими мелочами, выкинуть которые после смерти бабушки у меня не поднялась рука.

 Книжные шкафы. Наугад достаю большой словарь. Я помню, что между страницами должно лежать перо "жар-птицы". На самом деле павлинье, в пятьдесят восьмом бабушка впервые была в московском зоопарке, и на память она забрала себе вот такой сувенир. Когда я его случайно нашла, мне было около пяти. То яркое ощущение чуда я помню и сейчас. Да, перо на месте. А на душе удивительное тепло.