Дочь Водяного (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

— Эх, Мишка-Мишка, — разочарованно выговаривал ему дед Овтай, узнав, что по окончании вуза внука приняли внештатным корреспондентом в одно из крупных столичных изданий. — И зачем тебе эта газетная писанина сдалась? Уж лучше на историка бы выучился, ентого — этнографа. Глядишь, быстрее ведовство освоил.

— Журналистика — делу не помеха, — оправдывался Михаил, который вообще-то гордился, что без знакомств поступил на один из самых престижных факультетов МГУ и закончил его с красным дипломом. — Есть возможность поездить по стране, людям в их бедах помочь, о знающих шаманах расспросить.

Помощь требовалась и вправду многим. Не выдержав «Перестройки» и «Ускорения», страна едва не распалась на удельные княжества, а теперь переживала ваучеризацию, варварскую приватизацию и гиперинфляцию. И это не считая разраставшегося открытой раковой опухолью и грозившего захватить весь Юг локального конфликта.

Хотя срочную службу Михаилу заменило обучение на военной кафедре, в мясорубку он сунулся по собственному желанию, выполняя задание редакции, и чудом остался жив. Вернее, чудо заключалось все в той же дудочке, взять которую в военную командировку не просто посоветовал, а потребовал явившийся к Михаилу во сне дед Овтай.

— Так ведь в тех краях совсем другие духи живут, — засомневался Михаил. — Всякие вочаби, алмасы и прочие горные шайтаны, — вспомнил он статьи из Мифологического словаря.

— Кто из нас двоих в аниверситете учился? — строго приструнил его прапрадед. — Ты хоть понимаешь, что все эти имена придумали люди? А природа она везде едина. И тонкие миры тоже. Явь, Правь, Славь, Навь. Ты разницу между помощниками славянского Лешего и нашей мокшанской матери лесов разбираешь? Нет? Вот и насчет тамошних духов не переживай.

Дед как в воду глядел. Впрочем, почему как? Он и при жизни владел ведовством, а, застряв на границе миров (так и не найдя в свое время преемника, упокоиться он не мог), и вовсе получил возможность видеть прошлое и будущее. Только поделиться не всегда мог.

— Ты, салага, сам думай, — поучал Михаила Анатолий Тихонович Петров, бывалый военный корреспондент, освещавший еще ввод советских войск в соседнюю дружественную страну на востоке. — Если будешь только сидеть на корпункте и бухать со снабженцами и начальством, то связи полезные, может быть, и приобретешь, а опыта не наберешься.

Михаил с коллегой соглашался, поскольку знал, что, в отличие от некоторых собкоров теленовостей, тот не просто позировал перед камерами на фоне военной техники, а участвовал в боевых операциях и душманов видел вблизи. Другое дело, что, пробираясь по горам с воинами-интернационалистами, он, конечно, не предполагал когда-нибудь освещать конфликт в собственной стране.

— Но ведь автомат нам все равно не выдадут, — вспоминая правила журналистской этики, уточнил на всякий случай Михаил.

— Автомат тебе, салага, и не нужен, — усмехнулся матерый военкор. — Ну, разве что придется из окружения прорываться. Такое тоже бывало. А так наше оружие — вот.

Он указал на зеркалку и блокнот с набором очиненных карандашей. Ручкой, особенно зимой, Анатолий Тихонович принципиально не пользовался. «Замёрзнет нафиг, а тебе интервью записывать».

Горы еще только начали одеваться зеленью, или зеленкой, как говорили военные, но солнце уже припекало по-весеннему, поэтому, хотя дул свежий ветерок, ехать на броне среди гомонящих смеющихся бойцов было почти комфортно. Только следи, чтобы, увлекшись разговором, не сверзиться на дорогу. Накануне они с ребятами замечательно посидели, отмечая чей-то день рождения, и не только со спиртом, но также с гитарой и дудочкой. Утром срочники, которые ехали рядом на броне, упросили продолжить, а Михаил и не возражал. Он ведь не мог сказать, что играет вовсе не для бойцов, вернее, не только для них.

Дед Овтай оказался прав. Хотя горные духи и отличались от привычных родичей Лешего или мокшанской матери леса Вирь-авы, дудочку они слышали и от помощи не отказывались. Другое дело, что обитатели Тонких миров были придирчивы и признавали не всякий репертуар. К примеру, от разных «Масковых лаев» и прочих «Виражей» и «Сияющих», не говоря уже о песнях Примадонны, они либо бросались врассыпную, либо становились неуправляемыми. Зато песни Высоцкого, Цоя или Кинчева слушали внимательно, на зов сразу откликались и об опасности предупреждали исправно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Там впереди заминировано, — услышав послание одного из духов земли, подал голос Михаил, ясно видевший заложенную на дороге фугасную мину.

— Почем знаешь, салага? — недоуменно глянул на Михаила Анатолий Тихонович.

— Интуиция, — пояснил Михаил, с тоской понимая, что его скорее отволокут на допрос в комендатуру, чем поверят.

Но лейтенант с тувинским или якутским именем и смуглым скуластым лицом без разговоров связался с головной машиной колонны. Едва только к месту предполагаемого подрыва, обнаружив мину, но не успев ее обезвредить, подобрались саперы, горы разразились огнем, и не только из стрелкового оружия.

Грохот, ощущавшийся всем телом, не просто оглушал, а сбивал сердечный ритм. Глаза сразу ослепли от вспышек, в рот и нос набился песок. Мир вокруг изгибался в жутких конвульсиях, причем не только на уровне травмированного шоком от первого в его жизни обстрела сознания. Зрением тонких миров Михаил видел, как рвется ткань бытия, как образуются не просто воронки, а жуткие каверны, сквозь которые в мир людей устремляются слизь и скверна Нави.

Сбитые с толку духи метались по ущелью хуже застигнутых почти врасплох необстрелянных солдат. Хотя благодаря предупреждению ребята смогли дать отпор, позиция была сугубо невыгодная. Михаил в это время, не выпуская дудочку из рук и продолжая играть, с помощью горных духов, обозленных на боевиков, координировал огонь бортового оружия и сбивал прицел вражеских миномётчиков.

Анатолий Тихонович и бойцы, когда они, подорвав злополучный фугас, сумели все-таки прорваться, выйдя из этой засады почти без потерь, потом в толк взять не могли, каким образом ни один из минометных залпов не достиг цели. Осколочные ранения за потери не считались.

— Спасибо, ойуун! * — с уважением поблагодарил Михаила лейтенант.

— Я пока не ойуун, в смысле не шаман, — смутился Михаил. — Мне еще надо наставника отыскать и посвящение пройти.

— Храни тебя Юрююнг Айыы Тойоон *, — с чувством напутствовал его лейтенант.

В поисках знающего шамана, который сможет стать наставником, несколько месяцев спустя после той горячей военной командировки и выхода репортажа о ней Михаил и отправился в тайгу.

— Возьмешь сюжет про загрязнение окружающей среды и захоронение радиоактивных отходов в черневой тайге? Дорога за счет редакции плюс командировочные. Если удастся что-то накопать, и репортаж понравится главреду, поговорим о зачислении в штат.

Экологическую тему у них в издательстве брали неохотно, особенно если материал не был заказным. Какая там борьба с загрязнением окружающей среды, когда кругом банкротятся былые промышленные гиганты, и лишившиеся работы люди остаются заложниками моногородов?

Михаилу выбирать особо не приходилось, тем более он отправился за Урал в знаменитый на всю страну Наукоград, преследуя свои цели, для этого и дудочку взял. Однако уже на первой остановке в пути через тайгу, пытаясь расшифровать безмолвный призыв обитателей гибнущего болотца, понял, что без помощи путей тонких миров в нынешнем расследовании не обойтись.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Банальный криминал об организации мусорного полигона на отчужденных у заповедника землях и захоронении там радиоактивных отходов на деле оборачивался чем-то настолько темным, что даже духи говорить боялись. Из тайги кто-то словно вытягивал жизненные силы, и, хотя на первый взгляд это было пока незаметно, ящерицы с лягушками и утки с вальдшнепами, которых они нашли на следующей стоянке, погибали не только от химического и радиоактивного загрязнения.