Трудный переход - Мулдаш Уналбаевич Ерназаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ермеков попрощался с аксакалом. Сапар, провожая его, рассказал, что и он столкнулся в степи с подозрительными людьми:
— Сюда, к мазару Есет-батыра, я прибыл еще вчера утром. Решил дать поохотиться моему беркуту. Километрах в пяти перед заходом солнца меня внезапно окружили десять вооруженных всадников. Заставили слезть с коня, отобрали все, что у меня с собой было. Хорошо, что я основную часть провизии спрятал в мазаре. Одеты они, как и описал аксакал, в какие-то лохмотья. Видимо, поэтому не погнушались моим стареньким ватным чапаном. Вопросы задавали те же, что и старику. Один из них хотел забрать моего коня, да, сделав на моем «Тайбурыле»[4] круг, слез и, усмехаясь, сказал: «Для быстрой езды этот скакун слишком молод, на мясо слишком нежен. Так и быть, беркутчи, владей». Посмеялись и уехали.
— Это все? — коротко спросил Молдабай.
— Зачем обижаешь, начальник? Вы ведь меня не первый год знаете! — нахмурившись, протянул Сапар. — Как и следует истинному степняку, я, с признательностью за «ласковое» обращение, проводил «дорогих гостей». Уверен, сейчас они в местности Калмак-Крылган.
— Ну-ну, Сапаржан! Какие между нами могут быть обиды, — похлопал Ермеков охотника по плечу. — Вот, здесь тебе запас продуктов.
Договорившись с Сапаром о времени и месте следующей встречи, Молдабай присоединился к тревожно ожидающим его милиционеру и проводнику, и они, не теряя времени, тронулись в обратный путь.
Итак, Калмак-Крылган — на карте Ермекова появился новый ориентир. Возвратившись в отряд, он коротко рассказал командиру подразделения о результатах своей поездки и приказал поднять людей по «тревоге». За время поиска банды в тяжелых условиях пустыни Молдабай сдружился со своим заместителем Петром Очкасовым. Ему нравился молодой, исполнительный офицер, успевший в свои двадцать пять пройти через огненное жерло войны и на которого можно было во всем положиться, Вот и сейчас, Ермеков благодарно отметил про себя, время его отлучки Очкасов использовал максимально: отряд снялся быстро, без суеты, люди накормлены и отдохнули, амуниция я оружие приведены в порядок.
К Калмак-Крылгану пробились через пески лишь под вечер. Молдабай приказал Очкасову выслать вперед и по флангам дозорных. Отряд подтянулся и медленно приближался к лысеющим сопкам. Напряженные лица людей выдавали волнение: многие из них впервые участвовали в подобной операции.
Молдабай и Очкасов, ехавшие впереди отряда, настороженно вглядывались в даль. Неожиданно Очкасов коснулся его плеча, указывая плеткой на один из холмов, возвышающийся метрах в двухстах от них. Там, на вершине, появилась группа людей, но, заметив всадников, быстро скрылась за сопкой.
— Очкасов! Обходи с флангов! Командуй! — приказал Ермеков, а сам с группой всадников устремился к холму.
Собравшись у подножия, соблюдая меры предосторожности, оперативники овладели вершиной сопки, где обнаружили два трупа — завернутые в кебин[5] тела старика и девушки.
Ермеков не раз видел смерть и рисковал жизнью. Но сейчас, глядя в юное лицо девушки и изборожденное морщинами, изуродованное пулей лицо старика, он содрогнулся от жалости.
Внизу, у подножия холма, белели купола четырех юрт, возле которых окруженные подразделением Очкасова стояли люди. Когда Молдабай подъехал, они сбивчиво объясняли, что это аул-ферма одного из колхозов Джалагашского района, перекочевавший сюда только вчера. Колхозники сообщили, что ночью на них напади какие-то люди, угнали лошадей, забрали много овец и отобрали провизию. Бандиты надругались над девушкой-комсомолкой, заведующей фермой, а затем зверски убили ее и старика отца, пытавшегося защитить свою дочь. Их тела аульчане хотели похоронить на вершине сопки.
К Ермекову, стоявшему среди аульчан, причитая, подошел седобородый аксакал:
— Не думал я, начальник, что в такое время найдутся гады, которые поднимут руку на свой народ. Эти звери отняли у нас все, до последнего зернышка. Будь проклят, сын свиньи и шакала, ты, Каражан, убийца моего брата и племянницы! О аллах, покарай негодяев!
Глаза старика застилали слезы.
Что мог ответить, чем мог утешить аксакала и аульчан Молдабай? Чувство вины, вины за необратимость свершившегося тяжелой ношей легло на его плечи.
— Не плачьте, ата! — только и смог выдавить, сдерживая волнение, Ермеков, пожимая аксакалу руки. — Мы найдем убийц!.. А за остальное не беспокойтесь, наши люди поделятся всем, чем только могут. О случившемся сообщим в районный центр, помощь вам будет.
Темнело. Успокоенные аульчане старались как можно лучше устроить людей отряда на ночлег. Ермекова и командиров аксакал — родственник убитых, пригласил в свою юрту. Очкасов, проверив караулы, явился последним.
Согбенный горем и несчастьем, воспоминаниями о пережитом, аксакал, сидевший за дастарханом, медленно поднял голову:
— Сынки! Вы понимаете и разделили наше горе. Не знаю, как отблагодарить вас. Чем могу я ответить на вашу заботу? Послушайте старое предание. «Много-много лет назад казахи-кочевники страдали от частых набегов калмыков. Доведенные до отчаяния, степняки решили объединиться и принять какое-то решение. Бии того времени: Старшего жуза Толе-бий, Среднего — Каздаусты Казыбек, бий и батыр Младшего жуза Сарыбай собрали сардаров и поехали к калмыкам на переговоры. Их поездка увенчалась успехом: племена стали жить мирно. На обратном пути, на одном из привалов гонец сообщил, что у Каздаусты Казыбека умер любимый сын. Толе-бий решил, что Старший жуз устроит застолье в честь Среднего, а представитель от Младшего Сарыбай должен объявить Казыбеку о горестной вести: смерти сына. Так и сделали. За дастарханом, накрытым в дань уважения Среднему жузу, батыр Сарыбай так объявил Казыбеку о смерти его сына:
— О, досточтимый Казыбек!
Велик ваш табун —
Да пропал жеребец,
Остра ваша сабля —
Да остались лишь ножны,
Велик аллах, подаривший вам сына,
Да сам же забрал его —
В царство теней!
Вернешь ли утрату безутешным горем?
Бий Казыбек, услышав это сообщение, помрачнел, задумался, осмотрел сидящих и ответил: «Когда родился мой сын, Средний жуз поздравил меня с радостью. Теперь он умер, и все три жуза оплакивают его и соболезнуют мне. Значит — я не одинок, со мною народ. Имею ли право горевать?».
— Сынки! — обращаясь к Ермекову и Очкасову, сказал старик. — Схожие чувства охватывают сейчас и меня, с той лишь разницей, что Казыбек радовался трем жузам казахов. Я вижу среди вас русских, и они русские братья, в трудные минуты разделили наше горе. Спасибо за все доброе, что вы для нас сделали, пусть вам во всем сопутствует удача.
— Мы благодарны вам, аксакал, за добрые слова, — ответил Молдабай, глядя на старика, утирающего красные, опухшие от слез глаза. — Скажите, ата! Вы упоминали имя Каражана. Вы узнали его? Не сын ли это бывшего
