Безвременье и временщики. Воспоминания об «эпохе дворцовых переворотов» (1720-е — 1760-е годы) - Евгений Анисимов

То, что гвардия выдвинулась на первый план, не было случайностью. Это было обусловлено всей системой власти, укрепившейся при Петре, системой наследования престола, ставшей предметом далеко не мирных и даже кровавых разбирательств. Вопрос о порядке передачи власти должен всегда волновать общество, ибо от тех принципов, которые заложены в систему передачи власти, зависит политическая стабильность, жизнь и интересы людей. Особенно остро вопрос о престолонаследии встал после издания Петром Великим «Устава о наследии престола».

История этого действительно рокового закона тесно связана с историей рода Романовых в последней четверти XVII — начале XVIII века. Как известно, Петр Великий был женат дважды. Первый раз — на Евдокии Федоровне Лопухиной, которая родила ему трех сыновей, из которых выжил царевич Алексей Петрович — тот самый царевич Алексей, который погиб впоследствии при невыясненных до конца обстоятельствах в застенках Петропавловской крепости летом 1718 года после вынесения ему смертного приговора по обвинению в заговоре против отца. С тех пор во всех официальных документах стало упоминаться имя другого наследника — Петра Петровича, сына Петра от второй жены — Екатерины Алексеевны.

Не прошло и года, как имя и этого наследника исчезло из манифестов — 25 апреля 1719 года, проболев совсем недолго, четырехлетний мальчик — отрада и надежда стареющих царственных родителей, умер. Как сообщают источники, на похоронах Петра Петровича произошла весьма символическая и кощунственная сцена: псковский ландрат Степан Лопухин что-то сказал своим соседям, стоящим рядом с ним в церкви на заупокойной молитве, и засмеялся. Подьячий Кудряшов так объяснил окружающим причину странного смеха Лопухина: «Еще его, Степана, свеча не угасла, будет ему, Лопухину, впредь время». В Тайной канцелярии, куда тотчас была отправлена веселая компания, Кудряшов признался: «Говорил он, что свеча его, Лопухина, не угасла потому, что остался великий князь, чая (полагая. — Е. А.), что Степану Лопухину впредь будет добро».

Дело заключалось в том, что Лопухины — родственники заточенной в монастырской темнице старицы Елены — опальной царицы Евдокии Федоровны — после смерти Петра Петровича явно воспрянули духом и даже могли себе позволить публичные шутки. Оснований для оптимизма у них было достаточно: со смертью Петра Петровича у Петра Великого не осталось больше сыновей-наследников, и престол должен был отойти к единственному отпрыску мужского пола великому князю Петру Алексеевичу — сыну царевича Алексея и почти ровеснику умершего Петра Петровича.

Нельзя сказать, что этому мальчику, родившемуся 12 октября 1715 года, повезло с первых дней его недолгой жизни. Брак его родителей — царевича Алексея и Софии-Шарлотты кронпринцессы Вольфенбюттельской — был результатом политических интриг российского, саксонского и австрийского дворов. При этом, разумеется, мало кто интересовался взаимоотношениями молодых, которые сразу же не наладились. Впрочем, супружество их длилось недолго. В 1714 году Шарлотта родила дочь Наталью, а почти сразу же после рождения второго ребенка — Петра — она умерла. После гибели в 1718 году отца дети остались сиротами. Их дед, Петр Великий, фактически не обращал на внуков никакого внимания, предоставив их попечению случайных людей и слуг. Но несмотря на неблагоприятные условия — как это часто бывает в жизни — дети росли здоровыми, и после смерти официального наследника престола великий князь, отпрыск клана ненавистных Петру Лопухиных, совершенно неожиданно для всех стал первым претендентом на корону российской империи. На его стороне была традиция передачи власти в России по прямой нисходящей мужской линии от деда к сыну и внуку. Традиция выступила тем непреложным законом, которому следовали люди, видя в этом основу стабильности и порядка.

Но великий реформатор России строил свою жизнь и жизнь своих подданных как раз вопреки традициям — шла ли речь о женитьбе на простолюдинке Екатерине — Марте Скавронской, или об изменении основ политики, культуры, экономики и быта. Поэтому 5 февраля 1722 года он принял уникальный в российской истории закон — «Устав о наследии престола». Смысл его состоял в том, что за самодержцем закреплялось право назначать себе наследником того, кого ему заблагорассудится, не считаясь при этом ни с традициями, ни с мнениями людей. В «Уставе» говорилось: «…за благо разсудили Мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле Правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство и определенному, видя какое непотребство, паки отменить, дабы дети и потомки не впали в такую злость, как выше писано, имея узду на себе». Чуть выше приводился исторический пример: великий князь Иван III вначале назначил наследником престола внука Дмитрия, но затем передумал и передал престол своему сыну Василию, «усматривая, — отмечалось в «Уставе», — достойного наследника, который бы собранное и утвержденное наше Отечество, паки в расточение не упустил».

«Устав» 1722 года не был просто декларацией. При нем прилагалось «Клятвенное обещание», по форме которого все «верные подданные, духовные и мирские без изъятия», должны были публично поклясться, что «ежели его величество по своей высокой воле и по нем правительствующие государи российского престола кого похотят учинить наследником, то в их величества воли да будет…», а сами подданные обязывались признавать эти решения без сопротивления: «А ежели я сему явлюсь противен, — вслух произносил каждый из них в церкви, — или инако противное что помянутому уставу толковать стану, то за изменника почтен и смертной казни и церковной клятве подлежать буду».

Многие повторявшие слова клятвы понимали, что царь придумал все это для того, чтобы воспрепятствовать своему внуку Петру Алексеевичу занять престол. Не менее ясна была и другая акция, торжественно осуществленная в мае 1724 года в главном храме России — Успенском соборе Московского Кремля — коронация Екатерины, ставшей с тех пор императрицей. Французский посланник при русском дворе Ж. Ж. Кампредон писал по этому поводу своему правительству: «Весьма и особенно примечательно то, что над царицей совершен был, против обыкновения, обряд помазания так, что этим она признана правительницей и государыней после смерти царя своего супруга».

И хотя Петр, умирая, не успел назначить официального наследника согласно «Уставу», Екатерина была утверждена на престоле Меншиковым и К° именно под тем предлогом, о котором писал французский дипломат.

Слабое здоровье Екатерины I вынуждало ее окружение думать о будущем престола. И вот тогда, в апреле 1727 года, незадолго до смерти императрицы, появилось на свет ее «Завещание», подготовленное в кругу Меншикова, чему предшествовала серьезная политическая борьба. Дело в том, что Меншиков, пытаясь сохранить за собой то ведущее положение, которое он занимал при Екатерине, задумал необычайный и казавшийся ему компромиссным альянс — женить великого князя Петра Алексеевича на своей дочери Марии и тем самым удержаться у власти. Первым шагом в этом направлении и было «Завещание» Екатерины I, отдававшее престол внуку Петра Великого, что не могло не вызвать противодействия вчерашних сторонников Меншикова, которые, подобно П. Толстому, участвовали в преследовании и убийстве царевича Алексея.

Как бы то ни было, «Завещание», подписанное Екатериной I незадолго перед смертью и заверенное подписями первейших вельмож империи, сочетало в себе два различных принципа в подходе к престолонаследию: традиционный принцип прямого нисходящего наследования и принцип голой воли царствующего монарха избирать себе в наследники любого из своих подданных.

Чтобы разобраться в смысле «Завещания» и всей довольно запутанной династической ситуации XVIII века, обратимся к краткой генеалогической таблице рода Романовых XVII–XVIII веков. К моменту смерти Екатерины I в апреле 1727 года здравствовали несколько потенциальных кандидатов в наследники — как тогда их называли, «сукцессоров». От старшей ветви рода (отпрыски брака царя Алексея Михайловича и Марии Ильиничны Милославской) к 1727 году в живых оставались три дочери царя Ивана Алексеевича и Прасковьи Федоровны: Анна, Екатерина и Прасковья. Следующее поколение этой ветви представляла Анна Леопольдовна — дочь Екатерины Ивановны и мекленбургского герцога Карла Леопольда.

От младшей ветви Романовых — детей Алексея Михайловича и Наталии Кирилловны Нарышкиной — остались в живых четверо: две дочери Петра от брака с Екатериной I — Анна и Елизавета — и двое внуков Петра Великого и его первой жены Евдокии Лопухиной — Петр и Наталия Алексеевичи.

Согласно старому, традиционному закону о престолонаследии бесспорное право на престол имел Петр Алексеевич — единственный прямой потомок Романовых по мужской линии, внук Петра Великого. Собственно, это как аксиому и признает «Завещание» Екатерины I, ставя его на первое место в ряду наследников — «сукцессоров»: «1. Великий князь Петр Алексеевич имеет быть (нашим) сукцессором; 2. И имянно со всеми правами и прерогативами как мы оным владели». А далее, в случае, если Петр II умрет бездетным, «передел» наследия шел бы так, как было выгодно детям Екатерины — здесь уже вступал в силу принцип «Устава о наследии» Петра Великого: «8. Ежели Великий князь без наследников преставитца, то имеет по нем (то есть после него. — Е. А.) цесаревна Анна со своими десцендентами (потомками; как раз в 1726 году Анна Петровна вышла замуж за голштинского герцога Карла-Фридриха. — Е. А.), по ней цесаревна Елизавета и ея десценденты, а потом Великая княжна (то есть сестра Петра II Наталья Алексеевна. — Е. А.) и ея десценденты наследовать, однакож мужеска пола наследники пред женским предпочтены быть имеют». Как видим, дети брата Петра, Ивана Алексеевича, — Анна, Прасковья и Екатерина со своею дочерью Анной Леопольдовной даже не упомянуты среди наследников.