В дождливые вечера - Ясен Антов

После этого я остановил пижона на «пежо», издалека помахав ему удостоверением общества филателистов, и приказал ему моментально отвезти нас в больницу. Пижон так струхнул, что чуть не столкнулся с трамваем, шедшим из района Лозенец, но все же с грехом пополам довез нас до больницы. Я держал доктора Антонова в своих объятиях, а он тихо мурлыкал от боли.

В больничных покоях нас встретил доктор Герасимов, тоже симпатичный, хотя и слегка нервный врач, завопивший при нашем появлении: «Ну, вы даете, уже начали заявляться и парами!» Но я тотчас успокоил его, сказав, что я — совсем в норме, а у его коллеги всего лишь ободрано вухо. «Какое, к черту, ободранное вухо, — рявкнул доктор Герасимов, и под белым халатом угрожающе заиграли накачанные бицепсы. — А ну-ка дыхни, ты, явно, нализался, раз несешь такую чушь! Или не видишь, что у него нога висит, как штопор, и один глаз косит на северо-запад?!»

Я дыхнул на Герасимова, а Антонов заявил, что его случай — не серьезный, просто он оступился и подвернул ногу, и даже подмигнул мне здоровым глазом — приятный человек, несмотря на то, что в прошлый раз был слишком возбужден. «Это же надо, Антонов, — свирепо зарычал Герасимов и нервно взмахнул своими ручищами, — быть таким растяпой! И когда этот народ наконец научится ходить по-человечески! Не могут научиться нормально ходить, а лезут вершить чудеса! Только и знают, что названивать по телефону и давать свои дурацкие советы, кого и как надо лечить!»

И он продолжил орать благим матом, пока я поддерживал Антонова, стоявшего на одной ноге, и старался утешить его, приговаривая, ничего, мол, доктор, крепись, что поделаешь, люди стали нервными, это работа у них такая, никакого тебе творчества, а сплошная нервотрепка, это не они виноваты, а жизнь.

Наконец Антонова забрали, он на прощанье помахал мне рукой, а я попросил у дежурной сестры иголку с ниткой и пришил пуговицу. Оставшуюся часть вечера я провел приятно. Миновало несколько дней, я купил коробку конфет и отправился проведать доктора. Мне сказали, что он лежит в третьей палате, я вошел в нее на цыпочках и прошептал: «Доктор…» Один из больных с высоко поднятой загипсованной ногой повернул голову и спросил: «В чем дело?» Это был доктор Герасимов.

— Ах ты, боже мой, дорогой доктор! — закричал я и радостно распахнул объятия. — Ну когда же наконец этот народ научится ходить по-человечески?

— Поскользнулся, — тихо сказал Герасимов. — Гипсуя Антонова, поскользнулся на плитке. Ты уж извини, браток, за прием, который я вам оказал в тот день.

Договориться с главврачом не представляло трудности, и Антонова сразу же перевели к Герасимову. Сейчас они соседи, и, посещая их, я сажусь на стул, стоящий между кроватями, угощаю каждого глотком ракии, а потом завожу рассказ про то время, когда я был парикмахером в Народном театре.

— Как, и парикмахером? — восклицает доктор Антонов. — Ты же вроде был парашютистом?

— Прежде чем стать парашютистом, — подмигивает доктор Герасимов, — он разводил декоративных рыбок.

А я на самом деле был и парикмахером, и разводил декоративных рыбок, даже участвовал в конных состязаниях. У меня припасено еще много историй для дождливых вечеров. И докторам приятно послушать меня. Хорошо, когда одного человека тянет к другому, когда есть с кем поговорить по душам. Когда он знает, что его тихое, доброе слово будет услышано. И на душе станет тепло.

Что— то слишком часто мы стали кричать в последнее время. И колготиться по мелочам.

Перевод с болгарского Наталии Дюлкеровой.