Златая цепь - Лев Правдин

— Вот ключи от всех шкафов. Теперь ты хозяин и старший мужчина в семье. Помогай маме во всем.

Так мне было доверено самое дорогое—мама и книги. Я сразу вырос в собственных глазах. Стал взрослым. Но, кажется, только в собственных глазах.

По-настоящему я повзрослел, когда в 1919 году вступил в комсомол. По малолетству таким, как я, не довелось воевать в гражданскую, но нам доверяли винтовки, поручая нести караульную службу на железной дороге, по охране складов, мы ходили с облавой на, дезертиров или с продотрядами изымать хлеб у деревенских богатеев.

В это время я заканчивал Бузулукскую среднюю железнодорожную школу. Тут мне было поручено организовать многотиражную газету. Как это делается — я не знал, и никто не знал, но в то время незнание никого не смущало. Нам то и дело приходилось браться за такие дела, о которых до этого мы и не думали. Газету я организовал. Называлась она «Наш Голос». Я ее редактировал, писал статьи и беспощадные фельетоны. Клише на линолеуме резал тоже я.

А самое главное комсомольское поручение, окончательно определившее мой дальнейший путь, было уже на подходе. Время, о котором я рассказываю, теперь принято называть легендарным, за то, наверное, что тогда все было не похоже на сегодня. Пройдут годы, и наше теперешнее время станет легендарным для людей двадцать первого века.

Легендарное время! Тогда-то мы об этом не думали. Мы просто работали с полной отдачей всех своих сил. Впрочем, слово «работа» мы почти всегда заменяли словом «борьба». Мы боролись, ремонтируя паровозы, собирая сухари для голодающей Москвы, организуя деревенскую бедноту в кооперативы, создавая школы для неграмотных. Не было ни одного «фронта», где бы не боролись комсомольцы.

Мы были голодны, плохо одеты, бескорыстны и самоотверженны.

В романе «Берендеево царство» я рассказал, как было написано мое самое первое литературное произведение. Секретарь комитета комсомола Коротеев вызвал меня и сказал, что вчера на заседании бюро вынесли решение о помощи подшефной Старобесовской комсомольской ячейке. Согласно одному из пунктов этого решения, мне поручается написать пьесу.

— Там у них попы да кулаки разыгрались. Село наполовину мордовское, темное. Партийной ячейки нет, одни комсомольцы. Вот им помочь надо. Ты посмешнее напиши, позлее, чтобы стреляло и — наповал.

Для начала я опешил: никогда ничего, кроме школьных сочинений, да газетных статей, не создавал, за что и прослыл литератором. А так как других «мастеров слова» на учете ячейки не состояло, то разговор на этом и закончился. Отказываться от поручений у нас не полагалось, невыполнение грозило большими неприятностями.

— Вот, — проговорил Коротеев, выкладывая на стол две ученические тетради. — Вот на это место ты положишь или готовую пьесу, или комсомольский билет. Срок — завтрашнее утро.

Сказав все это, он вышел, замкнув меня для верности в споем кабинете. Небывалое чувство овладело мною, когда вдруг из обычных слов у меня начало получаться что-то похожее на пьесу. Сначала это неизвестное чувство казалось мне отвагой, может быть, даже до наглости чрезвычайной… Я еще не мог знать, что это — самое обыкновенное вдохновение.

Словом, комедию я написал. Она стреляла без промаха. У нее оказалась бурная боевая жизнь. Старобесовские комсомольцы отважно ее разыграли, показав, как опасны дела сельских богатеев, как они воюют против Советской власти. Поп с амвона предал анафеме сельских комсомольцев и особо — автора пьесы, чем я очень гордился: выстрел попал в цель. Слава о пьесе пошла по всей округе: из многих сел приезжали ко мне переписывать пьесу. Неведомыми для меня путями один список попал в Самарской (ныне Куйбышевское) издательство, которое издало пьесу отдельной брошюрой.

Меня не было дома, когда принесли бандероль с авторскими экземплярами. В это время мы жили в Оренбурге, отец работал в управлении Ташкентской железной дороги. Он торжественно вручил мне бандероль и торжествующе проговорил:

— Я не утерпел и распечатал и прочитал. Очень хорошо! И, конечно, очень несовершенно. Тебе, особенно теперь, надо много учиться, сын мой!..

— Надо, чтобы литература стреляла по врагу! — желая блеснуть своим мировоззрением, объявил я.

Не поверив, что оно свое, отец с прежним ликованием сказал:

— Вот для этого и надо много учиться, чтобы знать, как стрелять и в кого. А то ведь и промазать можно.

Конечно, он был прав, как всегда. И начал я учиться.

По настоянию отца поступил в Оренбургский педтехникум, хотя стать учителем, или, как тогда говорили, «шкрабом» (школьным работником), я не собирался. Я хотел писать и обязательно печатать то, что написал. Обязательно, иначе моя работа не будет иметь никакого смысла. Ведь смысл всякого труда и состоит в служении людям, человечеству. Все предельно просто, остается одно — научиться писать так, чтобы тебя печатали и, конечно, читали.

Воодушевленный такими похвальными намерениями, я завел толстую общую тетрадь в коричневом дерматине, решив записывать все, что услышу или увижу. Учиться у жизни. Мысль не новая, но неизменная на все века. Это такая литературная школа, где ничего не зависит от учителя, а только от самого ученика, от его таланта, умения всматриваться во все явления жизни, вслушиваться во все оглушительные громы и еле слышные шорохи.

Читать совершенно необходимо. Читать много и вдумчиво. Каждая книга — это тоже явление, а значит, также является материалом для творческих размышлений и для литературной работы.

Скоро я забросил громоздкую тетрадь, у меня появились записные книжки, но и они впоследствии оказались в стороне от повседневного труда. Память — вот что нам надо. Это такой удивительный механизм, несравнимый ни с какой самой совершенной машиной, в доли секунды он выдает то, что именно сейчас требуется для работы. А записная книжка — это уже потом, если возникнет необходимость что-то уточнить или восстановить подробности. Записные книжки необходимы еще и потому, что когда-то написанное вернее фиксируется памятью.

А потом наступило такое время, когда записные книжки вообще пришлось заменить более оперативным корреспондентским блокнотом, и все мои беглые заметки тут же превращались в статьи, очерки и даже фельетоны, потому что с конца 1924 года я начал работать в газете «Комсомолец» Оренбургского губкома комсомола.

Потом мне довелось работать во многих газетах — губернских, городских, краевых, районных; объездил оренбургские степи, Южный Урал, часть западного и северного Предуралья и еще побывал в самых разных, ближних и дальних районах нашей воистину необъятной страны. И везде встречи с тружениками, тоже очень разными, обладающими самыми разнообразными качествами. Не обо всем, конечно, написал, не все напечатал и почти ничего не сохранил из написанного и напечатанного. Только совсем недавно удалось при содействии работников Всесоюзной библиотеки имени В. И. Ленина восстановить не совсем полный список напечатанного в разных журналах и газетах.

Очень много помог мне наш пермский известный просветитель и литератор Б. Н. Назаровский. Он редактировал двухтомную «Историю Урала» и некоторое время работал в газетном хранилище Ленинской библиотеки. Оттуда он прислал мне полушутливую (иначе он и не мог), но совершенно точную справку о моей работе в Оренбурге:

«Как удалось установить в результате долгих поисков… с 7 февраля 1926 года начал выходить «Молодой большевик», еженедельная газета-журнал рабоче-крестьянской молодежи. Самое деятельное участие в газете-журнале принимал молодой Л. Правдин, который, по дошедшим до меня позже сведениям, был секретарем редакции.

Газета была очень своеобразной. Она выходила на 12 полосах небольшого формата и предвосхитила появившиеся значительно позже и теперь популярные еженедельники: «Литературная России», «За рубежом», «Экономическая газета» и т. п.

Уже в № 1 за 7 февраля мы находим на 9-й странице рассказ Л. Правдина «Окно в деревню». Во 2-м номере за 14 февраля инициалами Л. П. подписано несколько разных по жанру материалов. Один из них подписан так: «Красный гвоздь (Л. П.)». Выбор псевдонима не случаен, он свидетельствует о твердости убеждений молодого литератора».

Тогда еще никто не призывал литераторов активно вторгаться в жизнь, и мы просто жили и работали азартно, весело и самоотверженно. Теперь-то я понимаю, как удачно у меня все получилось: я очень мало сидел в редакционных кабинетах и очень много ездил по заводам, селам и станциям. Подолгу жил в районах и впоследствии в колхозах и совхозах. Да не просто жил и наблюдал, а работал. Кем я только не был: трактористом, уполномоченным по хлебозаготовкам и организации колхозов, лесорубом, плотником, лыжным мастером, художником, завхозом, полиграфистом… Но всегда и прежде всего я был газетчиком, литератором, много писал и немедленно публиковал.