Истина всегда одна (СИ) - Башибузук Александр

Помедлил мгновение и сел, сложив руки на коленях.

Старший лейтенант открыл дело, пролистнул несколько страниц и опять закрыл папку. На усталом лице с резкими, рублеными чертами, промелькнула досадливая гримаса.

— Думаю, пора что-то с тобой решать… — в голосе начальника лагеря тоже хватало досады.

Ваня смолчал.

— Итак, мое последнее предложение, — старший лейтенант сделал жесткий акцент на слове «последнее». — Сегодня состоится заседание полевого трибунала, на нем ты получишь месяц штрафной роты и еще до вечера убудешь в расположение своей новой части.

— За что, месяц? — невольно хмыкнул Ваня. Когда-то в прошлой жизни он мельком глянул старый сериал, где штрафников нарисовали расходным материалом, а их командиров сплошными сволочами. Так что штрафная рота как место следующей службы у него тоже особого энтузиазма не вызывала. Опять же, среди проверяемых в лагере ходили жутковатые слухи о том, что уже начали создавать такие подразделения, а товарищи из прошлого рассказывали, что штрафников кровавая гебня гнала на убой в атаку пулеметами.

— За ношение вражеской формы и орденов без необходимости и без непосредственного приказа командования, — сухо отрезал Орлов. — Статью, соответствующую подберут. На заседании признаешь вину.

— А если нет?

— Если нет? — с угрозой в голосе протянул начальник. — Тогда за тебя возьмутся заново. И уже никто не будет панькаться. Пойми, по тебе назначено столько дополнительных проверок, что проверяющие уже просто обязаны что-то найти. Иначе с них самих спросят. Я понимаю, Куприн, тебя награждать надо, а не наказывать, но жизнь штука тяжелая и несправедливая, красноармеец Куприн, очень тяжелая и несправедливая. Да и время под стать. Не губи себя. Короче, пиши рапорт с просьбой провести ускоренное разбирательство и отправить в боевое подразделение. Ну?

Он подвинул к Ивану карандаш и лист чистой бумаги.

Ваня послал его подальше про себя и начал…

Начал писать рапорт…

Глава 2

— Прошу простить меня за то, что совершал диверсионные действия в тылу врага, за то, что убивал вражеских солдат и офицеров, я больше не буду честное слово… — Орлов недоуменно глянул на Ивана и рявкнул: — Чего, мать твою? Совсем охренел, Куприн? Ну все, пиздец тебе, доигрался…

Ваня безразлично пожал плечами и с тупой рожей заканючил:

— Да я откуда знаю, что писать? Дык, если посадили, значит виноват. Вот и прошу прощенья…

— Куприн, Куприн, хватит строить из себя идиоты… — начальник лагеря обреченно покачал головой. — Ну что ты творишь? — он подвинул по столу еще один лист бумаги. — Пиши, я продиктую. И если опять выкинешь фокус — мигом отправишься во вторую категорию. Понял?

Ваня кивнул и решил больше не шутить.

Орлов продиктовал текст, прочитал, довольно улыбнулся и неожиданно подмигнул Ване.

— Все у тебя получится Ваня. Дадут тебе всего месячишко, срок пойдет с момента зачисления, рота пока только формируется, пока доберетесь до фронта, глядишь и отбудешь благополучно. Ладно, посиди у меня. Трибунал уже собирается…

По собственному опыту Иван прекрасно знал, что, когда гладко стелют, спать приходится на твердом, поэтому ни на грамм не верил Орлову. Но машинально кивнул, втайне подозревая, что ему влепят куда больше чем месяц.

Но, как ни странно, на заседании трибунала он получил именно тот срок, что обещал Орлов. Мало того, никто его под стражу не взял и даже отпустили в расположение собрать личные вещи.

Вернувшись в казарму, Ваня сел на свою койку и устало задумался.

«Вот так… — неслись неспешные мысли. — Как там говорится: за что боролись, на то и напоролись? Оно тебе надо, Иван Куприн? Мало всего, теперь штрафбат. То есть, штрафная рота. Впрочем, для меня разницы никакой. Твою же мать, когда это все закончится? Как я должен искупить свою вину? Что мне еще надо сделать?..»

И поймал себя на мысли, что уже почти не помнит свою прошлую жизнь.

«Да и хрен с ней… — устало подумал он. — Ладно… что дальше буду делать?.. — и ответил сам себе. — Что, что… воевать. А вообще, плевать, плыву по течению. В любом случае, окончательно сдохнуть у меня не получится. Ладно, что за зверь такой штрафная рота? — и он начал повторять почерпнутые из разговора с начальником лагеря сведения. — Штрафные подразделения только-только начали создаваться, после издания приказа номер 227*, так называемого «Ни шагу назад». Штрафная рота — для рядового и сержантского состава, штрафбаты — для офицеров. Командный состав назначается из кадровых офицеров, младший — из самих осужденных. Служат в них до отбытия наказания, либо до освобождения за отличие. Либо по ранению, или до того времени, как тебя убьют. Весело, бля…»

— Вань… — рядом раздался густой, слегка гнусавый голос. — Слышь, Вань…

— Чего? — недовольный тем, что его побеспокоили, Ваня строго посмотрел на большого нескладного увальня, с добрым детским лицом. — Чего надо, Фима?

Вологодский парень Ефим со смешной фамилией Малюська, попал в спецлагерь за изнасилование. Во время отступления, его взвод стал на постой в глухой деревеньке, где Ефима приметила разбитная вдовушка. Быстро окрутила и предложила спрятать. Мол, ваши уйдут, а мы будем жить да поживать. Ефим отказался, та его напоила, а потом заявила командиру, что тот пытался ее изнасиловать. Историю замяли, но она быстро всплыла и Малюська отправился на фильтрацию. В спецлагере у него не заладилось, Фимой начали помыкать, пользуясь его наивным покладистым характером. Но Ваня быстро отвадил народец, а Малюска почитая его за спасителя и друга и постоянно пытался всячески угодить. Иван порой жестоко ставил его на место, но помогало не особо, Ефим так и таскался за ним хвостиком.

— Дык… — Малюська смутился. — Дык… слышал тебе месяц штрафа выписали…

— Угу… — кивнул Ваня. — Все?

— Тут эта, — Фима вытащил из-за спины сверточек из чистой тряпицы. — Тут эта… припас тебе, значит, на дорогу…

В свертке оказался кусок желтоватого сала, пара варенных картофелин и луковица.

— Оставь себе, — Иван отодвинул еду. — На фронте кормят хорошо.

Фима покраснел, затряс головой и силой сунул сверток Ване в руки, а свои спрятал за спину.

— Возьми сказал! Возьми…

Иван пожал плечами.

— Хорошо, Фима, возьму. Где взял?

— Да тут… — Малюська опять смутился. — Водили нас на работы, а там добрая тетенька…

— Ох, Фима, Фима, — Иван невольно улыбнулся. — Смотри, опять под статью бабы подведут.

— Да ничо, — парень широко улыбнулся. — Обойдется как-нить. Меня вон тоже скоро отправят. Говорят, — он наморщил лоб. — Нет во мне преступленья… вот! Ну… давай обоймемся, что ли?

Он крепко облапил Ваню и ушел.

Иван посидел немного и начал собирать свои пожитки в сидор. Все богатые трофеи, с которыми он вышел из окружения давно изъяли, как вещественные доказательства, так что особым имуществом он похвастаться не мог. Помятые котелок и кружка, ложка, жестяная коробочка из-под леденцов с крупной, серой солью и несомненные сокровища — новенький брусок хозяйственного мыла с чистым вафельным полотенцем.

— Куприн, чего сиськи мнешь… — донесся строгий голос. — За мной! Живо…

Старшина спецлагеря Дмитрий Васильевич Коровин по прозвищу Борода, был в лагере единственным человеком, которого спецконтингент по-настоящему уважал. Именно уважал, а не боялся. Бородой его прозвали за то, что тот время от времени отращивал себе солидную купеческую бороду, которую частенько, после воздействия от начальства, безжалостно сбривал.

Уважали его за кристальную честность, спокойный и хозяйственный нрав. Борода непонятно каким образом доставал и выбивал все положенное личному составу, что, учитывая военное время, могло считаться не меньше чем настоящим подвигом. А еще неподдельное уважение вызывал орден Красной Звезды у него на гимнастерке. Поговаривали, что Коровин бомбардирует начальство рапортами об отправке на фронт, но его почему-то не отправляют. Хотя в это верили меньше. В самом деле какой дурак поверит, что человек будет рваться под пули со спокойного, хлебного места. Окруженцы и прочие из спецконтингента сами в бой не рвались, успев хлебнуть на фронте.