Дурья башка - Игорь Владимирович Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она подняла сухую костлявую руку, постучала скрюченным указательным пальцем по его голове и сказала:
– Проси прощенья, бестолочь, дурья башка. И на колени встань, чтобы Полиночка тебя простила. Дубина стоеросовая.
– Зинаида Петровна, ну зачем вы так-то… – попыталась защитить его от злобной свекрови Полюськина мама. – Он и так уже всё понял. Ты ведь понял, Миша?
Миша испугался и заплакал сильнее. Слёзы катились по щекам и капали на пол, увеличивая лужицу от растаявшего снега вокруг мокрых валенок.
– Нет, Оля, говорю тебе: ничего он не понял… Ему хоть кол на голове теши. Пока сам по дурьей своей башке не получит как следует, ничего не поймёт. Вот попомните мои слова… – И она снова стукнула по Мишкиному затылку костлявыми пальцами. – Прямо вот сюда… Пока по котелку этому бестолковому чёрт своей лапой его не треснет, ничего он не поймёт…
– Ну что вы такое говорите, Зинаида Петровна… Какой чёрт? Какой лапой? Мракобесие какое-то… Скажете ведь тоже. Он же ещё маленький, а вы такие ужасы нагоняете…
– Какой же он маленький, – ехидно продолжала старуха. – С оглоблю почти вырос, а ума не вынес. Одно слово – дурья башка… Вот пусть чёрт из тебя дурь-то повыколотит, чтобы пять раз своими когтями голову твою дурацкую так же разбил, как ты Полиночке нашей сделал… – Она ещё несколько раз постучала ему по макушке пальцем, как будто показывала чёрту, куда и сколько раз надо ударить. – Проси прощенья, олух царя небесного…
– Простите меня! – закричал мальчик. – Я больше не буду!
– Не меня проси! Полиночку нашу проси…
– Перестань всех пугать, бабушка, чертями своими, – вдруг сказала Полюська и встала со своей скамеечки, та качнулась на трёх ножках и со стуком упала на бок. – Он же не специально это… А ты всё: черти, да черти… Противно слушать… Да я сама, если хочешь знать, могу ему по голове дать, без чертей твоих дурацких…
Она подошла и встала рядом с Мишей.
– Ну и дай ему, чтоб в другой раз не повадно было, – сказала бабушка.
– Зачем это? – сказала Полюська и ласково посмотрела на него сверху. – Он мне нравится… Он хороший…
Для своих шести лет она была довольно высокой девочкой и по росту обогнала маленького Мишу.
– Все они, мужики, по началу хорошие, – проворчала бабушка и отвернулась.
– Ну что вы, Зинаида Петровна, совсем детей запугали… Ну всё, Миша, собирайся, тебе, наверное, уже домой пора – уроки делать. Да и Полечке надо отдохнуть.
Бабушка ушла в другую комнату, по дороге бормоча себе под нос что-то о мужиках, чертях и головах садовых, которые надо регулярно колотить для выбивания дури.
Миша мокрым рукавом пальто размазал последние слёзы и посмотрел на девочку. Она ему тоже нравилась, ещё с весны, когда они за домом в палисаднике делали из цветных бутылочных осколков «секретики». Она первая тогда показала ему свой «секретик» с одуванчиком, а потом уже он ей свой.
Девочка стояла к нему очень близко и даже немного касалась рукой, как в тот раз летом, когда старшая Полюськина сестра Нелька заставляла их целоваться. Мише и хотелось этого, и было почему-то стыдно. Он отказывался… А Полюське нравилось, она не видела в этом ничего ужасного, но не хотела целоваться на виду у всех. Нелька обещала, что не будет подсматривать. Говорила, что они, если хотят, могут даже спрятаться – под одеялом, которое висит на турнике для просушки. А сама, конечно, подсматривала, дура…
После этого Петька прозвал Мишку бабником, потому что настоящие пацаны с девчонками не только не целуются, но и вообще не водятся. А может быть потому, … что Полюська выбрала не его…
Прошло двенадцать лет.
Война давно закончилась. Эвакуированные вернулись в свои прежние квартиры. Только Мишина мама и сестра остались в уральском городке в доме Матвея Сергеевича и бабы Кати. Командир Красной армии Рычагов всю свою недолгую жизнь прожил в казённых квартирах и после героической гибели на фронте не оставил семье никакого жилья.
Миша уехал в Ленинград и поступил в артиллерийское училище, готовиться к новым войнам, которые в скором времени должны были развязать оголтелые американские империалисты и их ближневосточные прихвостни – сионисты.
В увольнение из казармы отпускали только по субботам и воскресеньям, но если купить билеты в театр, то можно было отпроситься и в будний день. Командирам нравилось, что будущие офицеры повышают свой культурный уровень. А ещё нравилось, когда они занимаются спортом и другими полезными увлечениями, которых нет в плане боевой и политической подготовки, например, – бальными танцами. Это всё-таки лучше, чем пьянствовать и нарушать воинскую дисциплину.
Новая подружка Мишки Рычагова была девушкой красивой, но бальными танцами не интересовалась. Поэтому, чтобы встречаться с ней не только по выходным, но и в будние дни, … он записался в городскую боксёрскую секцию.
Первый увесистый удар по своей «дурьей башке», из серии, предсказанной злобной Зинаидой Петровной, курсант Рычагов получил не на поле битвы, а прижатый к канатам боксёрского ринга, и не от чёрта, а от такого же как он сам начинающего спортсмена-любителя, у которого ещё не было любимой девушки, и, вероятно, по этой причине не пропускавшего тренировок.
Вспоминая потом этот случай, убеждённый атеист Миша среди прочего допускал версию, что его соперник – студент из общества «Буревестник», – если и не был лично сам чёртом, но, вероятно, предоставил своё тощее тело этому хитрому субъекту во временное пользование для решающего удара. Более того, студент, как выяснилось, учился в педагогическом на факультете русского языка и литературы, и поэтому не мог вот так просто, без помощи потусторонних сил, уже в середине первого раунда классическим апперкотом отправить будущего артиллериста в технический нокаут, разбив ему левую бровь.
Марина не любила Мишу. Она с детства мечтала о сильном, смелом и богатом принце на белом коне. Поверженный в самом начале турнира рыцарь её не вдохновлял. Увидев на полу некрасиво растянувшееся тело своего кавалера, она хмыкнула, встала, отряхнула несуществующие пылинки с плиссированной юбки и потихоньку ушла, боком протискиваясь между рядами болельщиков.
В расплывчатой вышине спортзала, среди круглых жестяных абажуров электрических ламп, Мише мерещилось её красивое лицо с длинными волнистыми волосами и серебристой как у Мадонны накидкой. Она улыбалась ему сверху, а он смотрел на неё… смотрел… пока не потерял сознание.
Больше они не встречались.
Военная служба лейтенанту Рычагову нравилась, и он любил бы её ещё больше, если б не замполиты с идиотскими политзанятиями. Ну скажите пожалуйста, почему артиллерийский офицер, вместо баллистики и теории стрельбы, должен изучать гениальные постановления партии и правительства «о квадратно-гнездовом методе посадки кукурузы в торфо-перегнойных
