Волшебный корабль - Робин Хобб

Если, конечно, хватит отваги.

Старинные сказания утверждали, будто в древности сюда приезжали герои — и, вместо того чтобы идти по тропинке, намеренно с нее сворачивали. Они разыскивали логова Других и смело бросали им вызов. Они приобщались премудрости их Богини, заточенной в пещеру. Они вытребовали себе дары — всякие там плащи-невидимки и пламенеющие мечи, без труда рассекавшие любой щит. Дерзали сюда приезжать и певцы. Они возвращались назад обладателями голосов такой мощи, что могли лопнуть уши, и такого искусства, что самые черствые сердца после этого таяли, внимая их искусству. Ну и, конечно, все слышали древнюю сказку про Кэйвена Черноволосого. Он гостил у Других целых полвека, которые пролетели для него как один день. Когда он вернулся к людям, его волосы сделались золотыми, а глаза стали подобны раскаленным углям. А его песни, увенчанные невероятными рифмами, были полны волнующих предсказаний…

Кеннит тихонько фыркнул про себя. Нет никого, кто не слышал бы старинных сказаний. Однако на памяти самого Кеннита ни единая живая душа тропинки не покидала. А если кто на это и отваживался — никому о том не рассказывал. Может, оттого, что смельчакам обратной дороги не было?…

Пират досадливо отогнал эту мысль прочь. Уж он-то на этот остров приехал не затем, чтобы с проторенной дорожки сходить. Он по ней пойдет до самого ее конца.

А что там — тоже всем известно.

Кеннит шагал по черной тропе, змеившейся по поросшим лесом холмам, занимавшим всю внутреннюю часть острова. Наконец пологий спуск вывел его на жесткую траву опушки. За ней была широкая полоса открытого берега, уже противоположного — остров был небольшим. Всякому кораблю, который вздумает бросить здесь якорь, предсказывалось печальное будущее: следующая его стоянка, гласили легенды, будет на том свете. Кеннит слыхом не слыхивал ни об одном корабле, чьей команде вздумалось бы проверять истинность старинных запретов. Может, потому и не слыхивал, что из преисподней слухи плоховато доходят?…

Небо над головой было очень синим и очень чистым — таким, каким оно и бывает после сильного шторма. Длинное лукоморье было окаймлено песком и камнями. Лишь в одном месте его рассекал ручеек, проточивший себе путь через травянистую поляну. Струи воды вились по песку и пропадали в соленых морских волнах. Вдали, замыкая полумесяц залива, высились темно-серые скалы. Один из утесов напоминал высокую, выщербленную временем башню. Он стоял поодаль от берега, с которым его соединяла лишь узенькая полоска земли. В расщелине между «башней» и береговыми скалами виднелись небо и все то же беспокойное море.

— А славно потрепало нас нынче ночью, мой капитан!.. — раздался позади голос Ганкиса. Моряк тяжело дышал — ему приходилось спешить изо всех сил, чтобы поспеть за рослым, широко шагавшим пиратом. — Вообще-то поговаривают, будто по Берегу Сокровищ всего лучше гулять во-он там, где травка на дюнах. Якобы шторм вроде вчерашнего уж как волну разведет, так туда чего только не выбросит! Да все хрупенькие такие, изящные вещицы! Им, кажись, много ли надо, чтобы вдребезги разлететься — ан нет, тихонечко себе укладываются в осоку, что в твою корзинку с соломой! Вот мой дядька рассказывал… ну, правду молвить, тот еще дядька, в смысле, тетки моей муж, он на сестре матушки моей женат был… так вот, он рассказывал, будто знал одного чувака, который нашел там, наверху, маленькую деревянную шкатулку. Вся такая гладкая, черненькая, цветочками разрисованная. А внутри — стеклянная статуэтка. Женщина с крыльями бабочки, вот оно как! Да еще и стекло не какое-нибудь прозрачное, нет, все цветное, особенно крылышки, и не то чтобы раскрашенное, нет, там вся краска была прямо в стекле!.. — Тут Ганкис ненадолго прервал свою речь, чтобы осторожно, искоса, испытующе посмотреть на пирата. Потом опасливо поинтересовался: — Хочешь знать, какое толкование дал ей Другой?

Кеннит приостановился ковырнуть носком горбик мокрого песка. Чутье не подвело: на солнце блеснуло золото. Небрежно нагнувшись, он поддел пальцем тонкую золотую цепочку. На ней закачался освобожденный от песка медальон. Кеннит отряхнул находку о тонкие полотняные штаны, потом ловко открыл крохотный замочек. Золотые половинки послушно расщелкнулись. Морская вода успела просочиться внутрь и испортить содержимое медальона, но с маленького портрета все еще улыбалась юная женщина. Ее глаза были полны веселья, смешанного с милым упреком. Кеннит хмыкнул и спрятал находку в карман парчового жилета.

— Все равно, капитан, они тебе его не оставят, — робея, вновь подал голос Ганкис. — Ни у кого не задерживается в руках найденное на Берегу Сокровищ!

— Уж прямо? — буркнул в ответ Кеннит. Он нарочно придал своему голосу оттенок насмешки. Пусть этот Ганкис задумается, что имел в виду капитан и не достанется ли ему сейчас по роже кулаком. Ганкис в самом деле начал топтаться с ноги на ногу, на всякий случай потихонечку отодвигаясь подальше. Немного помявшись, он изрек:

— Люди так говорят, мой господин. Все как один утверждают, что найденное здесь домой не довозят. Ну а я про того приятеля моего дядюшки и в точности знаю. После того как Другой взглянул на его находку и сделал по ней предсказание, тот приятель последовал за Другим к берегу, вот к этим утесам. Может, даже прямо к вот этому самому!.. — Ганкис вскинул руку, указывая на одну из высившихся вдали скал. — Там, в отвесном камне, было много-много, прямо целые тыщи таких маленьких дырочек… ну этих… как бишь они называются…

— Альковы, — почти мечтательно подсказал Кеннит. — Лично я, Ганкис, зову их альковами. Кстати, и ты, если бы умел говорить на языке своей матери, называл бы их так же.

— Так точно, кэп. Альковы. И в каждом лежало по сокровищу, но некоторые оставались пустыми. Тот Другой позволил дядькиному приятелю пройтись вдоль всей стены и вволю полюбоваться, и уж там, доложу тебе, такие были штуковины — во сне не приснится! Одни фарфоровые чашечки сплошь в розовых бутончиках чего стоили! А еще золотые кубки для вина с дорогими камушками по краю — полжизни! А махонькие деревянные игрушки, так здорово раскрашенные, ну просто живые! И еще тьма-тьмущая всякого разного, что и не додумаешься, каким словом назвать, и каждая — в своей собственной пещерке! Вот так, господин мой. А потом тот приятель увидел альковчик как раз подходящей высоты и ширины да и пристроил туда свою крылатую девушку. Он сам говорил дядьке — в тот миг ему показалось, будто ничего не может быть правильней, кроме как поставить стеклянную девчушку в эту пещерку. Вот он и поставил… да там ее и оставил. А сам распрощался с островом да и поехал домой. Так-то вот.

Кеннит прочистил горло, умудрившись вложить в краткое покашливание гораздо больше презрения, чем другому удалось бы выразить самой длинной и заковыристой бранью. Ничего удивительного, что Ганкис смущенно потупился.

— Это не я так говорю, кэп. Это он так говорил… — Не зная, куда деть руки, моряк подтянул видавшие виды штаны. — Вообще-то, — добавил он с видимой неохотой, — тот приятель, он… малость не от мира сего. Случись у него прибыль какая — отдает седьмую часть в храм Са. И двоих старшеньких своих туда же отправил. Такой уж он человек. У него, господин мой, иначе мысли устроены, не так, как у нас…

— …Если допустить, Ганкис, что ты вообще думаешь, — докончил за него капитан. Светлые глаза Кеннита вновь устремились к отдаленной границе воды. Он слегка прищурился — утреннее солнце ослепительно играло на волнах. — Вот что, ступай-ка ты на свои любимые дюны. Если что найдешь — тащи мне.

— Слушаюсь, кэп!

Старый моряк вразвалку отправился прочь, лишь однажды жалобно оглянувшись на молодого капитана. Достигнув берегового откоса, он ловко вскарабкался наверх, на травяную лужайку. И двинулся вдоль берега, обшаривая взглядом землю под ногами.

Ему повезло почти сразу. Что-то заметив, он бегом поспешил вперед и еще через мгновение вскинул над головой нечто, ярко блеснувшее на свету:

— Кэп, кэп, смотри-ка, что я нашел!

— И посмотрю, если живенько притащишь сюда, как я тебе приказал! — раздраженно отозвался Кеннит.

Ганкис ринулся к капитану, словно пес, услышавший команду «Ко мне!». Его карие глаза сияли, как у мальчишки, он прижал свою находку двумя руками к груди и лихо сиганул вниз с обрывчика в человеческий рост высотой. Потом побежал, и песок так и разлетался из-под его башмаков. Кеннит хмуро следил за его приближением. Как ни лебезил старый моряк перед своим капитаном, да только делиться добычей он был склонен не более, чем любой другой их собрат по ремеслу. Кеннит не очень-то и надеялся, что Ганкис по собственной воле принесет ему что-либо, на что набредет в дюнах; в конце прогулки он собирался попросту обобрать своего спутника. А вот поди ж ты — Ганкис мчался к нему, сияя, словно деревенский увалень, раздобывший для милашки-молочницы букетик цветов. Странно. Очень странно. Даже настораживает…