Игра на выживание - Патриция Хайсмит

— Тео, мы так рады, что ты зашел, — сказала ему Изабель Идальго. Сегодня утром Карлос как раз вспоминал о том, что ты вроде бы должен был бы уже и вернуться и было бы очень здорово, если бы ты тоже был сегодня вечером у нас. Мы звонили тебе домой.

— Наверное, все дело в телепатии, — с улыбкой ответил Теодор. — У Карлоса усталый вид. Он, наверное, много работает?

— Да. Как обычно. Все говорят, что ему нужно отдохнуть. — Она улыбалась, но взгляд её серо-голубых глаз был печален. — Сейчас они репетируют в университете «Отелло». Это в помимо его занятий. Он взваливает на себя все больше и больше. Даже сегодня ему пришлось задержаться на работе допоздна. Целый день без обеда, а теперь пьет на голодный желудок и тут же пьянеет.

Теодор снисходительно улыбнулся и пожал плечами, хотя увлечение Карлоса спиртным на всякого рода вечеринках всегда было большой проблемой. Похоже, присутствие большого числа людей возбуждало его, и он осушал бокалы один за другим, как если бы это была простая вода. Он ещё не успел сильно опьянеть, но Изабель знала, что уже очень скоро его окончательно «развезет», и спешила заранее оправдать мужа. Что же до того, что тот стремился взалить на себя непомерно много работы, то Теодор знал, что это объясняется, скорее, излишним честолюбием, чем кипучей жаждой деятельности. Карлос обожал созерцать своем имя в театральных программках и на афишах и прилагал все усилия к тому, чтобы это случалось как можно чаще.

— Лелия, наверное, сегодня уже не придет, — предположил Теодор.

— Мы её пригласили, — поспешила заверить его Изабель. — Карлос!.. Разве ты не должен был заехать за Лелией?

— Ага! — зычным голосом отозвался Карлос из другого конца гостиной. Но сегодня днем она позвонила мне в университет и сказала, что не сможет прийти. Думала, небось, что Тео прямиком к ней отправится. — Карлос заговорщицки усмехнулся и подмигнул, покачиваясь в такт ритмичного кубинского танца, пластинку с записью которого он только что поставил на проигрыватель.

— Ясно. А она… — Но Карлос уже повернулся спиной к нему, снова склоняясь над проигрывателем. Теодор хотел лишь спросить, не заказывал ли он Лелии чего-нибудь в последнее время. Иногда она рисовала задники для его университетских постановок. Распрашивать о Лелии Изабель он не хотел, так как Изабель наверняка знала — не могла не знать — о том, что Карлос был весьма неравнодушен к Лелии. Дело дошло до того, что несколько раз он даже пытался с ней заигрывать, и однажды это произошло в присутствии Изабель, которая тогда сделала вид, что ничего не заметила.

— Извини, Тео, — сказала Изабель, нервно трогая Теодора за рукав. Там кто-то пришел. — Она отошла от него.

Теодор же ещё какое-то время наблюдал за тем, как Карлос пытался всучить бокал с выпивкой какой-то женщине, которая решительно, но безуспешно пыталась отказаться от такого угощения. Он вдруг подумал о том, что Лелия сама позвонила Карлосу заранее, чтобы таким образом избежать долгого препирательства по поводу её нежелания идти на вечеринку, когда он заехал бы за ней. Карлос был не из тех, кто мог вот так запросто смириться с отказом. Теодор взглянул на подвешенное к потолку «мобил», легкие детали которого плавно кружились и, казалось, должны были вот-вот столкнуться, но этого никогда не происходило, и ему было странно, что в этой комнате, среди художников, писателей и университетских преподавателей, он чувствует себя совершенным изгоем. Похоже, даже американцы, едва говорившие по-испански, ощущали себя здесь куда вольготнее. А ведь всего час назад, в самолете, он был счастлив предвкушением радостной встречи и решал, то ли ему позвонить Рамону, то ли поехать проведать супругов Идальго, или же прямиком отправляться к Лелии. Теодор с симпатией относился к Карлосу, но только так уж часто им удавалось обстоятельно, по душам поговорить хоть о чем-нибудь? «Хоть о чем-нибудь», с горечью подумал Теодор, вспоминая разговор, касавшийся сути веры и оборвавшийся именно в тот момент, когда замолчал сам Теодор, которому нужно было собраться с мыслями. Конечно, все то были вопросы, ответы на которые могло дать лишь время, да и Карлос был ещё слишком молод, но ведь, с другой стороны, они оба были людьми взрослыми и разумными, а значит, должны были уметь до чего-то договориться. Глядя на Карлоса, можно было подумать, что он только что проглотил, по меньшей мере, полдюжину таблеток бензедрина. Во всяком случае, заставить его сконцентрироваться на каком-то определенном предмете более, чем на минуту, было невозможно. Начав разговор с обсуждения пьесы Теннесси Уильямса, он перескакивал на рассказ о декорациях какого-то француза, прослушанной им в университете записи Сары Бернар и представленной ему на рассмотрение пьесе какого-то студента, на постановку которой он надеется получить средства от государства. Возможно, это тоже было небезынтересно, но все-таки его это никак не устраивало. Разве может истинное искусство создаваться в такой суете? Разве искусство — в большинстве своем — не является воплощением эмоции, обретенной в состоянии душевной гармонии? Интересно, а к латиноамериканцам это применимо? Подобное философствование показалось Теодору весьма забавным, и он невольно улыбнулся. Эта улыбка не оказалась незамеченной: один из приглашенных, рыжеволосый человек, которого Теодор видел впервые, приветливо кивнул ему и улыбнулся в ответ. Так или иначе именно это помогло ему принять решение. Все, больше он не станет тянуть, и прямо сейчас отправится к Лелии. Ведь раньше часа спать она все равно не ложилась и к тому же имела привычку читать в постели.

Теодор огляделся по сторонам — нужно было бы попрощаться с Карлосом и Изабель, но их нигде не было видно, хотя это, наверное, и к лучшему, ему ужасно не хотелось препираться с Карлосом, который просто наверняка постарался бы его удержать — а затем вышел в прихожую, взял свою папку, чемодан и холсты, после чего тихонько выскользнул на улицу.

Ему повезло. Пройдя два квартала и оказавшись на Авенида-де-лос-Инсурхентес, он поймал свободное такси. Немного поколебавшись, ехать ли домой к себе, что, конечно, было ближе, или к Лелии, назвал адрес:

— Granaditas! Numero cien'vient'y siete. Cuatro pesos. Esta bien?[1]

Шофер недовольно заворчал что-то насчет тяжелого чемодана, позднего часа и предпраздничного вечера, после чего затребовал пять песо. Теодор согласился и сел в машину.

Ночь выдалась ясная, в воздухе пахло свежестью. В любое другое время на дорогу от дома Идальго ушло бы не более десяти минут, но в тот вечер весь центр города от Хуареса до Центральной площади был запружен автомобилями и пешеходами. Водитель же, похоже, как будто специально выбрал маршрут, проходящий по самым оживленным улицам, чтобы плестись еле-еле в плотном потоке машин.

Во время очередной остановки в боковом окне возникла чья-то наглая физиономия, после чего последовал вопрос:

— А тут, случайно, нет никого по имени Мария?

Компания подвыпивших юнцов, стоявших неподалеку, разразилась дружным хохотом, и пьяная рожа молча удалилась.

Теодор вздрогнул от неожиданности, но затем пришел в себя и предусмотрительно немного приподнял стекло. Сегодня на улицах будет особенно много пьяных, особессно в том районе, куда он направлялся, по другую сторону от Центральной площади. Внезапно он вспомнил, что у него есть подарок для Лелии, и уже мысленно представляя себя показывающим ей свои новые наброски и готовые картины, приосанился и велел таксисту поторопиться. Лелия умела слушать, она была хорошим критиком и ещё лучшей любовницей! Теодор думал о том, что она была именно той женщиной, о которой мечтает любой мужчина. Да уж, такие, как она встречаются нечасто: привлекательная женщина, надежный друг, женщина, способная выслушать и ободрить, а к тому же умеющая ещё хорошо готовить, и, самое главное, с пониманием относящаяся к его частым сменам настроения, приступам одиночества и прочим душевным порывам, когда порой он заявлялся к ней в четыре часа утра, иногда из-за того, что у него было отвратительное настроение, навевавшее мысли о самоубийстве, а в другой раз и потому, что он чувствовал себя бесконечно счастливым и хотел во что бы то ни стало поделиться с ней своей радостью. И все-таки глупо пытаться возводить такую женщину в ранг абстрактного идеала. Это была Лелия, просто его Лелия. Единственная в своем роде, ибо второй такой женщины, наверное, не существовало на всем белом свете.

Теодор подумал и о том, что Рамон тоже может оказаться у нее. Не исключено, что он даже остался там на ночь. Хотя, все-таки вряд ли она именно в этот вечер оставит его у себя, да и к тому же он в любом случае постучит в дверь, прежде, чем войти.

Такси доставило его по нужному адресу. Расплатившись с водителем, Теодор вышел из машины и забрал свой багаж. Ночью этот квартал представлял собой довольно мрачное зрелище: все магазинчики были закрыты, а старые дома отгораживались от погруженной во мрак, пустынной улицы высокими, наглухо запертыми воротами. В доме Лелии ворота запирались на щеколду изнутри, но их можно было открыть при помощи палочки, просунув её в щель между створками. Палочка для этой цели — плоская жердочка от деревянной птичей клетки — обычно стояла тут же в уголке, прислоненная к стене. Вот и теперь она оказалась на своем привычном месте, так что Теодору оставалось лишь взять её в руки и поднять щеколду. Он оказался в маленьком, загроможденном дворике, где единственным источником света были лишь несколько освещенных окон в верхних этажах. Взглянув наверх, Теодор увидел, что в окне у Лелии тоже горит свет. Он вошел под каменную арку без двери и начал свое восхождение вверх по лестнице. Лелия жила на третьем этаже. Пройдя по длинному коридору, он в конце концов остановился перед её дверью и постучал.