Черные флаги - Мейсснер Януш

— Реи и паруса, — прогремел он. — Нужно снести их первым залпом.

Бородатое, заросшее до глаз лицо Поцехи исказила гримаса, считавшаяся у него улыбкой. Подняв огромную мозолистую ручищу, он сделал жест ладонью по горлу и исчез под палубой.

Тем временем экипаж испанской каравеллы, которая обстреляла “Золотую лань” и теперь приближалась к ней с наветреной стороны, готовился к абордажу: десятки моряков с длинными крюками в руках толпились у борта, а другие, стоя на носовой надстройке, пытались сверху забросить лини с крюками в ванты англичанина, чтобы притянуть корабли борт к борту.

Вторая каравелла все больше отставала, капитан её, видимо, решился на поворот, и корабль медленно уваливал влево, словно намереваясь миновать два других корабля и атаковать “Золотую лань” на встречных курсах.

Тут громыхнули четыре орудия “Зефира” с нижней палубы по левому борту, а секундой позже-еще три, стоявших между фок — и гротмачтами.

Стволы пушек прыгнули назад, рванув лини, лафеты подскочили и вернулись на место, туча черного дыма на миг заслонила обзор. А когда её развеял ветер, триумфальный вопль вырвался из груди пушкарей. На гротмачте не уцелел ни один парус, а реи либо свисали на обрывках рангоута, либо рухнули на палубу, сея замешательство и опустошение в рядах команды.

Мартен прыгнул к штурвалу.

— Приготовиться к развороту! — крикнул он.

Шульц помчался на нос, боцманы отпустили брасы, матросы ухватились за снасти-и “Зефир” резко развернулся направо, входя под ветер, пересек свой собственный пенный след, вновь набрал ход и помчался за другой каравеллой.

Вплотную минуя все ещё беспомощно дрейфовавший португальский парусник, Мартен прочитал его название, выложенное золочеными буквами на резных стенах носовой надстройки:“Кастро верде”, — и тут же десятью своими аркебузами ударил по палубе, где бестолково суетились матросы, подгоняемые капитаном и его помошником на постановку парусов. Залп “Зефира” загнал разогнал их по укрытиям, а засевшие на марсах отборные стрелки Мартена разили из мушкетов всякого, кто отваживался оттуда высунуться.

Но Мартен пока не собирался добивать португальца, который опасности не представлял. Зато обе испанские каравеллы-несмотря на повреждения, причиненные парусному вооружению одной из них-все ещё имели перевес. На каждой было не меньше сорока пушек и человек триста-четыреста экипажа. На “Золотой лани” их могло быть не больше двухсот, ее вооружение не превышало тридцати стволов, считая мортиры и фальконеты, а “Зефир” был ещё вполовину меньше. Мартен подумал, что восемнадцать пушек “Ибекса” сейчас очень бы пригодились.

Но эта мимолетная мысль ни на миг не отвлекла его напряженного взгляда от хода битвы; не было времени даже взглянуть на север, откуда мог появиться Уайт. Капитан сам взялся за штурвал, а боцман подался назад, освобождая ему место.

Гром орудий сотрясал воздух, ядра с адским воем и визгом пролетали над палубой “Зефира” и рушились в воду, вздымая в воздух огромные фонтаны брызг, рой мушкетных пуль непрерывно свистел над головами, врезаясь в мачты, дырявя паруса и расщепляя стены кормовой надстройки. Кто-то рухнул сверху, цепляя по дороге ванты и тросы, и с грохотом разбился в лепешку у самых ног Мартена, обагрив кровью палубу. Мельком взглянув на тело, капитан поморщился: он потерял одного из лучших мушкетеров.

— А ну-ка ответь им! — крикнул он Шульцу.

Три выстрела из легких пушек с носовой надстройки прорыли три большие борозды в рядах экипажа испанской каравеллы, но их шестифунтовые ядра не могли причинить серьезного ущерба её бортам. Мартен на это и не рассчитывал; он только ждал подходящего момента, чтобы скомандовать Томашу Поцехе дать залп орудиями с нижней палубы.

“Зефир”, поймав боковой ветер, плыл теперь почти вдвое быстрее тяжелого испанского корабля, уже нагоняя его, и теперь Мартен решил пройти вдоль левого борта, надеясь, что испанские канониры не успели ещё перезарядить там орудия.

Надежды эти подтвердились, когда бушприт “Зефира” поравнялся с кормой испанца: град мушкетных пуль и картечи пронизал воздух, в основном не долетев до цели, и только вспенив воду у борта корабля корсаров, но артиллерия каравеллы молчала.

Мартен рассмеялся. Маленький двухсотлаштовый “Зефир” — неподражаемый “Зефир”, верткий, как хищная птица, — в очередной раз брал верх над втрое более крупным и мощно вооруженным врагом.

И тут семь его пушек извергли огонь и дым,“Зефир” содрогнулся, а испанский корабль, пораженный ядрами и над, и под ватерлинией, отвалил вправо, накренился на левый борт и отчаянно затрепетал потерявшими ветер парусами.

Крик радости пролетел над палубой и тут же смолк, как обрезанный. Из туч дыма прямо по носу “Зефира” вынырнула вторая каравелла, пересекая их курс так близко, что столкновение казалось неминуемым. Корабли сближались под острым углом: испанский с опустошенной гротмачтой, но с полными ветром парусами на двух других, и “Зефир”, чьи разряженные орудия ещё дымились после залпа. Но теперь это не имело значения. Столкновение с могучей массой каравеллы так или иначе могло закончиться только катастрофой для меньшего корабля. Высокий, кованый железом нос, острый форштевень и грозно торчавший над ним дубовый бушприт возвышались над палубой “Зефира” как скала, о которую тот неминуемо должен был разбиться.

Но Мартен сохранял хладнокровие. Мощным усилием плеч он раскрутил штурвал с такой скоростью, что спицы его засверкали на солнце как полированный щит, и “Зефир”, послушный как хорошо объезженный конь, крутнулся на месте и борт в борт притерся к высокому корпусу каравеллы. Все заглушил треск, скрежет и визг твердого дерева, крошащегося в смертельном усилии.

Пораженные и потрясенные испанцы ошеломленно уставились сверху вниз, недоумевая, почему их каравелла не разделала на части жалкое суденышко, Прежде чем они опомнились, стая дико визжащих корсаров с топорами, ножами и пистолетами в руках уже вторглась на их палубу.

Отступив вначале под этим диким натиском, но заметив, что нападавших всего несколько десятков, испанцы бросились на них со всех сторон, пытаясь оттеснить их ближе к носовой настройке, откуда началась густая пальба. Это несколько смутило корсаров, но ситуацию спасли главный боцман Томаш Поцеха и плотник Броер Ворст. Вооружены они были топорами, которыми орудовали с исполинской силой. Под их ударами окованные металлом двери надстройки разлетелись вдребезги, и в пролом они ринулись вместе, увлекая за собой с десяток остальных.

Испанский офицер, осмелившийся им противостоять, был разрублен буквально надвое гигантом Ворстом. Поцеха, орудуя обухом, ширил опустошение среди столпившихся солдат, которые теперь не могли ни стрелять, ни толком применить свои пики и алебарды с длинными древками. Десяток воющих дьяволов орудовал ножами, потроша им внутренности, рубя и коля короткими тесаками, пробивая себе дорогу. Раздались вопли о помощи; потрясенные испанцы бросали оружие, падали на колени, вздымали руки к небу-и умирали или истекая кровью валились на осклизлую палубу.

Тем временем снаружи кипела схватка между какими-то тремя десятками людей Мартена и чуть ли не всей остальной командой каравеллы. Там было больше места и огромный численный перевес испанцев, казалось, склонит победный жребий в их пользу. Напрасно Мартен с окровавленной рапирой в руке раз за разом кидался в гущу схватки; напрасно устремлялись за ним здоровяки-боцманы с парусных дел мастером Германом Штауффлем во главе. Шеренги регулярной морской пехоты хотя и поддавались под этими безумными наскоками, но с боков напирали другие, а на корме офицеры собирали резервы, чтобы переправить их на опустевшую палубу “Зефира”, где оставались только Шульц да несколько юнг.

Мартен знал, что если до сих пор “Зефир” еще не был атакован, то только потому, что испанцы считались с возможностью, что экипаж в отчаянии мог поднять его на воздух. Но увидев два десятка испанских мушкетеров, карабкавшихся по вантам фокмачты, понял, что он на грани поражения: его людей перестреляют как зверей, загнанных в тупик, откуда нет возврата…Осталось только сдаться или отбиваться до последнего в носовой надстройке, которую захватили Ворст с Поцехой.