Разговоры с Джемалем - Гейдар Джемаль

Правые в действительности защищают сторону, отвергнутую левыми, – сторону смысла. Но есть крайне правые, которые говорят: то, что было уничтожено левыми, а именно иерархия, символизм, традиция, – это и было смыслом, ценностью. Крайне правые создают свой блок, идут в загончик, в гетто, которое называется «консервативная революция». Они хотят совершить контрреволюцию и восстановить иерархию, смысл, неравенство и так далее. В пользу тех старых слоёв, которые когда-то держали контрольный пакет акций…

О. Д.: Да, я понимаю. Получается, правые и левые в каком-то смысле поменялись местами.

Г. Д.: Да. Крайне правые – они как бы протестные. Понятно, что хрен редьки не слаще. Потому что то общество, которое деградировало сегодня через усилия левых до социума – бытия, в котором нет смысла, отправлялось от той начальной позиции, в которую его хотели бы вернуть эти консервативные революционеры. Получается замкнутый круг. Получается, что зло не в нынешнем состоянии общества, зло в социуме как таковом. Есть нечто в социуме, что является неизбывным античеловеческим элементом. Который может проявляться как в господстве феодала над крепостным, так и в бессмыслице социального бытия в Швеции, где господствуют социал-демократы и где при огромном потреблении самый высокий уровень самоубийств.

И там и там зло. В чём моя идея состоит? Моя идея состоит в том, что ни левые, ни правые не держат палец на этом нерве зла. Они не обсуждают это зло. Для них всё в мире является само собой разумеющимся. По жизни не задают вопросов и не требуют ответов для себя. А ведь надо поставить вопрос о сущности этого зла, и если уже говорить о протесте, то он должен быть не левый, не правый, а совершенно иной, новый.

О. Д.: Какой же?

Г. Д.: Я думаю, что, скорее всего, он должен быть теологическим.

О. Д.: То есть верующие против безбожников?

Г. Д.: Всё не так просто. Тот же Маркс с восторгом говорил, что наконец-то мы сбрасываем религиозную одежду с социальной борьбы: раньше люди облекали свои проблемы в религиозную одежду, потому что у них всё стояло на голове, а не на ногах. Мы всё переворачиваем на ноги, и речь идёт о производственных отношениях. Но оказалось, что всего марксизма с его научным социализмом хватило на 150 лет пудрения мозгов. Это короткоживущая модель.

А тема катаров, анабаптистов, гуситов, то есть тема религиозной справедливости и религиозного вызова мировому порядку, она никуда не ушла. Она была отложена в пользу научного социализма, в пользу народников, в пользу эсеров, которые читали Бокля, читали всяких атеистов, потом они «Капитал» изучали и так далее. Но сегодня с этим «Капиталом» некуда идти.

О. Д.: Правильно ли я понимаю, что должна утвердиться религиозная справедливость, справедливость, основанная на религиозных постулатах.

Г. Д.: Да, потому что о смысле жизни говорит теология.

О. Д.: И философия.

Г. Д.: Да, но философия может быть и антифилософией. Вот марксизм – это антифилософия. Гегель – это великий мыслитель, который придал современный вид платоническому дискурсу, это Платон XIX века. Потом приходит Маркс, который ничтожество наше ставит, как он выражается, с головы на ноги, а в действительности он его разрушает и приводит к некоему маразму.

О. Д.: Гейдар, я попробую для себя сформулировать то, что мне кажется важным. Действительно, в XX веке на все те вопросы, которые стояли перед человечеством, люди получили ответы в виде сталинского коммунизма, фашизма и другого. Эти ответы общество не устроили, поскольку они несли в себе негативный опыт. Главный же вопрос был: как жить дальше всему социуму?

Ответа нет. И теперь наступает XXI век, и снова потребуется этот ответ. Должно ли быть всё по справедливости? Да, я с вами соглашусь, Маркс написал большую, назовём так, экономическую книгу, из которой был сделан всего-навсего один вывод: «Грабь награбленное». И по этому пути пошло население многих стран.

Г. Д.: Ну, давайте тоже не будем упрощать. Не «Грабь награбленное», а об исчислении средств производства, для того чтобы этим производством завалить массы, которые должны были обожраться. И в результате у них должны были проснуться такие творческие энергии, что от изобилия этого потребления эти средства производства и производительные силы вырастали ещё многократно до тех пор, пока… Тут уже начинается некий космизм. До тех пор пока человечество не выходит в ноосферу, не начинает управлять таким большим куском космической энергии, что в результате меняет физические законы. А дальше уже бифуркация. Одни говорят, что это бред и всё ради колбасы, а другие говорят: для того, чтобы остановить второе начало термодинамики. Мы же помним эти споры.

О. Д.: Споры высокого порядка. Но тем не менее.

Г. Д.: Но это всё-таки не «Грабь награбленное».

О. Д.: Да. Конечно. Я упростил, чтобы было понятно.

Г. Д.: Но это тупик. Почему это тупик? Потому что даже прекрасная идея остановить второе начало термодинамики не вносит смысла в абсурд.

О. Д.: По вашей логике, когда коммунисты молятся сейчас в православном храме, это не абсурд, они уже движутся к религиозной справедливости.

Г. Д.: Честно говоря, никаких коммунистов сейчас не осталось, их нет. Есть коммунистическая партия, которая называется КПРФ. Она создана как политтехнологический приём для разводки определённой части населения. Мы живём в мире симулякров. В мире обманок. Поэтому мы не будем всерьёз говорить о том, что они коммунисты.

О. Д.: Серьёзно говорить, что они верующие, тоже, наверное, не стоит.

Г. Д.: Я не уверен, можно ли говорить, что нынешний папа Франциск верующий. Вообще можно ли говорить о современных жрецах, что они в истинном смысле верующие. Потому что они… Я же сказал о социум-бытии, которое возникло в результате усилий левых в течение последних двухсот лет. В итоге у нас сложился Олимп, метафорически говоря. То, что было небом для бывшего человечества, стало просто-напросто социальным институтом. Если папа Франциск рассматривает себя, свою религию, литургию, ритуалы как некий социальный институт, который можно адаптировать под некую конъюнктуру: взять и написать мессу, взять и перевести её с латыни на местные языки, взять и изменить тему, которая касается антисемитских ноток в католической традиции так, чтобы это устроило раввинов. О чём это говорит? Это говорит о том, что мы не имеем дело с религией как с религией. Мы имеем дело просто с социальным институтом, который ведёт какие-то политические игры. В таком случае верующий ли папа? Я думаю, что не совсем.

О. Д.: Вернёмся к концу эпохи левой и правой идеи. Берём левую идею. С вашей точки зрения, на месте левых должны появиться верующие, да? Ищущие справедливость в религии, в смысле?

Г. Д.: В глобальном смысле. Религия – это смысл. Победа над абсурдом бытия.

О. Д.: Кто будет на правом фланге, кто может заменить правых?

Г. Д.: Тот протест против статус-кво, который должен прийти на место левых и крайне правых, тоже недовольных. Он должен откинуть и тех и других. И каким-то образом всосать пассионарный импульс и оттуда, и оттуда, преодолев их детские болезни. Я приведу конкретный пример: если вы представитель левого направления, которое отрицает неравенство, иерархию, сакральные символы, всё значимое, выходящее за пределы «здесь присутствия», вы отрицаете это во имя того, чтобы потреблять поровну. Вы делаете шаг, вы понимаете, что это всё бессмысленно выработанный симулякр, делаете шаг в сторону и переходите к протесту, который ставит во главу угла смысл. Что для вас сразу это означает? Вы отказываетесь от идеи равенства, потому что в контексте смысла не может быть защиты равенства, люди не равны. Они рождаются не равными. Сразу идея равенства как то, за что следует бороться, проваливается как ложная идея. И, следовательно, целый ряд идей, которые были связаны с этой темой.

А какая с иерархией? Иерархия, основанная на деньгах, иерархия, основанная на праве рождения, иерархия, основанная на жреческих манипуляциях и ритуалах, связанных с посвящением. Тогда вы отрицаете это тоже. Вы же не будете возвращаться как пёс на плотину…

О. Д.: Правильно ли я понимаю…

Г. Д.: Это означает отказ от правых иллюзий.

О. Д.: Ну и куда же это приведёт? К элитному крылу, которое как раз делит общество на сословия, делит на…

Г. Д.: Не совсем так, не на сословия. Я бы так сказал: есть в левом, в марксистском представлении, класс. Классы, согласно марксизму, определяются отношением к средствам производства и к распределению. Но это уже мало работающие идеи. Когда вы имеете дело с Ходорковским или покойным Березовским, то видите: человек, который начинал как комсомолец или младший научный сотрудник, потом стал олигархом, потом беглецом или зеком, то есть его колбасит, как люмпена, это колесо фортуны. Ну какие тут классы! Он кто, буржуазия? Он не буржуазия. Он люмпен, но люмпен, который становится сначала богатым, потом опять бедным, потом его сажают, потом выпускают… Эта тема касается не только таких фигур, которые на виду у всех, они просто иллюстративны. А сегодня в мегаполисе люди действительно являются пылью, которую сдувает, потом опускает и так далее.