Утро ночи любви - Наталья Андреева

– Они смеются... Ты слышал? Смеются... Да они просто ничего в этом не понимают!

– Согласен: не понимают.

– Андрон... Это же тупые, ограниченные люди... Серость...

– Точно!

– Им бы только... Показатели... Деньги... Везде эти проклятые деньги...

Эдик с ненавистью посмотрел на высокие заборы. Сказал с тоской:

– Я, кажется, понимаю, почему он застрелился...

– Тихо-тихо-тихо... Ты же только что сказал, что его убили. Сам себе противоречишь. Ты, вот что... Не раскисай. Приходи вечерком ко мне. Мама на даче, так что мешать нам никто не будет. Выпьем, в шашки сыграем. Ну? Придешь?

Эдик молча пошел вперед, к реке. Берег здесь был крутой, тропинка, змейкой идущая вниз, размыта водой, и местами обнажилась рыжая глина. То и дело, спотыкаясь и цепляясь за ветки, Эдик спустился к самой воде. Догнав его, Андрей Котяев тихо сказал:

– Работу надо доделать.

– Да кому это нужно? – махнул рукой Мотало. И сел на траву.

Он присел рядом, какое-то время молчали. Утро было тихое, свежее. Вообще, ночи этим летом были на удивление холодные, да и дни не жаркие. Все находились в состоянии ожидания. Ну не может же все это так бездарно закончиться? Девять месяцев в году русский человек живет ожиданием лета, и вдруг такой обман! Поэтому и он, старший оперуполномоченный Андрей Котяев, и судмедэксперт Эдик Мотало, и мальчишка-следователь находились в состоянии депрессии, были раздражительны и брюзгливы. А кто в нем, спрашивается, сейчас не находится? Особенно те, кому все лето придется париться на работе. Они вообще, похоже, так и не увидят солнца.

– Дерьмо! – с чувством сказал он. – Погода – дерьмо! И в самом деле, хочется застрелиться, – и зевнул.

– Всю ночь лил дождь, – вяло заметил Эдик.

– Это точно.

– Записка.

– А ведь и верно! Буквы водой не размыты. Дождь кончился...

– Часов в семь утра.

– Значит, он застрелился на рассвете.

– Да. Он застрелился утром. Или его застрелили утром. Потом привезли сюда, положили на бережок, в руку вложили пистолет, камешком придавили записку, чтобы ветром не унесло...

– Стоп-стоп-стоп! – оборвал Эдика Андрей Котяев. – Как было, мы не знаем, доказательств у нас нет и вряд ли будут. А раз у нас нет доказательств, эту мысль мы дальше развивать не будем... Я, пожалуй, пройдусь по домам, попробую узнать, кто такой этот Ваня Курехин, чем занимался. Нам нужен образец его почерка, волей-неволей, а придется... – он тяжело вздохнул.

– Валяй, – вяло откликнулся Эдик. – Я тоже... пойду.

– Мне нужна его фотография. С чем по домам-то идти?

– Будет.

– Ну, так зайдешь вечером?

– Зайду.

– Только один приходи. Без Фрейда и остальных. Давай о мирском поговорим, а?

– Вот когда я... вы все еще пожалеете...

Он с усмешкой смотрел, как Эдик Мотало, цепляясь за ветки, карабкается наверх по крутому берегу. Вот он споткнулся и упал, смешной человечек, худой, нескладный, в нелепой одежде, но зато в очках, сделанных по специальному заказу, в золотой оправе и с линзами, меняющими цвет в зависимости от освещения. Когда Андрей Котяев увидел чек об оплате, невольно присвистнул. Вот кому уж точно нужен психотерапевт, так это самому Мотало! Который заявил, что очки для психотерапевта – рабочий инструмент, а на этом экономить нельзя.

Котяев подозревал истинную причину, по которой Эдик так рвется в психотерапевты. Мотало обделен женским вниманием, и насмотрелся фильмов, где длинноногие красавицы в очереди стоят на прием к целителю душ человеческих, потом ложатся на кушетку, вытянув ослепительные ноги, и начинают исповедываться. А где-то к середине фильма влюбляются в своего доктора и бурно занимаются с ним сексом на этой самой кушетке, на столе, в лифте ну и так далее. Женщины – слабое место Эдуарда Семеновича, он их боится до смерти и обожает всех, какие есть: блондинок, брюнеток, рыжих, худых и полных. Это означает, что любая, которая поманит Эдика пальцем, получит его со всеми потрохами.

Эдик, он как ребенок. Ребенок, который умнее многих взрослых, и который этого ужасно стесняется. Ведь он прекрасно понимает, чего они хотят, эти взрослые, читает их, как открытую книгу, и пугается этого. Тут же начинает играть дурачка, лишь бы никто не догадался о том, что он все понял. Душа у него как кристалл, а еще... Еще Эдик Мотало – девственник! Это отдельный разговор, и ни с кем, кроме Кота, Мотало это не обсуждает.

Кот – это кличка Андрея Котяева. Так зовут его коллеги за глаза, а то, случается, и проговорятся. Да и не только коллеги. Он не в обиде, эта кличка прилипла к нему с детства. Что поделать, фамилия такая.

Когда Эдик исчез из виду, Андрей Котяев вздохнул, поднялся с травы и, не спеша, отряхнул джинсы. У него было дурное предчувствие. Что-то тут было не то, Мотало неспроста так разволновался. Труп простачка Вани Курехина на берегу реки – это ниточка. Но тянуть за нее ой как не хочется. Там, похоже, такие горизонты открываются!

Котяев с тоской посмотрел наверх, на каменные особняки за высокими заборами. Туда лучше не соваться. На огромном материке Россия есть крохотный остров под названием Удача, там обитают те, кто сумел ухватить ее за хвост. Вот они и живут себе, припеваючи, отгородившись высокими заборами, и это правильно, простым смертным лучше не знать, что за этими заборами находится. Ну не надо им этого. Так спокойнее.

Но работу свою надо делать...

Видеокамеру он заметил сразу. За ним следили. За тем, как он топчется у калитки, как шарит по карманам в поисках удостоверения, потому что без этого лучше вообще сюда не соваться, как нажимает на кнопку электрического звонка.

Голос из динамика переговорного устройства:

– Что вы хотели?

– Я из милиции.

– Мы милицию не вызвали.

– Неподалеку от вас нашли труп. И я бы хотел...

– Хозяева ничего не знают. Их вчера вообще здесь не было!

– А с вами можно поговорить?

– Я на службе.

– Слушай, друг, впусти, а? Дальше ворот не пойду, клянусь! Ну до зарезу надо!

Пауза. Потом тот же голос, торопливо:

– Только быстро!

Калитка в глухом трехметровом заборе приоткрылась. Парень в камуфляже, профессионально окинув его взглядом, спросил:

– Ну, чего тебе?

– Вот этот парнишка тебе, часом, не знаком?

Едва бросив взгляд на фотографию, охранник покачал головой:

– Нет. Не знаю. У тебя все?

– Да.

– Тогда бывай.

Он отступил, калитка захлопнулась. И такая злость взяла! Какого черта? Он кто? Представитель закона, или так, погулять вышел? Со злостью лупанул ногой в калитку. Загудело железо.

– Чего буянишь? – огрызнулось переговорное устройство.

– А прислать вам роту спецназа! И силой заставить давать показания! Потому что по закону вы не имеете права меня не впускать!

– А постановление за подписью прокурора у тебя есть? По закону без него ты не имеешь права вторгаться в частное владения! Есть такое заветное слово – неприкосновенность жилища. Может, слыхал?

– Значит, мы законы знаем! Ах ты, блин, Маугли! – он вновь лупанул ногой в железо, которое гулко расхохоталось в ответ. – А адвокат, часом, не рядышком сидит? В привратницкой? Так, на всякий случай.

– Может, и сидит. Хочешь, чтобы тебя из органов поперли? Тогда давай! Вперед! Это, знаешь, чья дача?

– А это дача?

Он с сомнением оглядел два верхних этажа, возвышающихся над забором. Под рифленой крышей – затейливый вензель. Это не дача – это замок! Княжеский! А кто у нас нынче владетельные князья? Они, законодатели. То-то. Придется отступить.

– Слушай, мои хозяева и в самом деле, ничего не знают, – вполне миролюбиво пробасило переговорное устройство. – Только время потеряешь. Иди на край поселка, там гастарбайтеры трудятся. Дом строят. С ними поговори. Там забора еще нет, может, и видели парнишку.

– Понял, спасибо.

Совет был дельный. Гастарбайтеры – это слабое звено. Без них никак, кто-то же должен возводить все эти хоромы? А строить здесь любят задешево, львиная доля уходит на стройматериал и отделку, да посредникам, которые нанимают рабочих, самим же работягам достаются крохи. Они живут в столице на птичьих правах и милиции боятся до смерти. Этих даже пугать не надо, едва увидев удостоверение, скажут все.

И он двинулся на край коттеджного поселка, вдоль ряда высоких заборов. Оттуда то и дело слышался заливистый собачий лай, тот, у кого не было привратника, держал злого пса. Каждый клочок земли имел хозяина, она здесь была баснословно дорогая, но все равно находились покупатели. И дело не только в том, что столица близко. Солнце-то на самом деле, здесь было круглый год: выше всех домов, на холме, в окружении вековых деревьев сияли золотые купола Новоиерусалимского монастыря...

Андрей Котяев шел по пустынной улице, раздумывая: то ли для них еще рано, для небожителей, то ли у них вообще не принято ходить пешком. Единственные, кого он встретил, были двое парней лет семнадцати, в одежде, которую он назвал бы странной. Спущенные на бедра широченные штаны, светлые, с многочисленными карманами, толстовки на два размера больше, чем надо, а на головах красовались надетые набок бейсболки, козырек над ухом. В ухе у одного парнишки сверкала серьга с камушком, а у другого – по одной в каждом ухе и еще одна – в носу. В общем, «гламурного» вида ребятки. Когда они подошли, Андрей Котяев услышал обрывок разговора: