Миры под лезвием секиры - Юрий Брайдер

– Давно пошла?

– Давно… Я даже со счета сбилась. – Еще две слезы побежали вдогонку,за первой, и каждая была как полновесная виноградина. – Пора бы уж и вернуться.

– На что муку меняете? – Смыкову это было, конечно безразлично, ему и картошки с кислым молоком вполне хватало, а вопрос он задал потому, что заранее хотел расположить Шансонетку (так они заглазно прозвали между собой девушку) к себе.

– Да так… На барахло разное. Бабушка на спицах вяжет.

– Говорят, сейчас в Лимпопо электрические лампочки хорошо идут. Только без цоколя. Арапам из них пить нравится. Они же к сушеным тыквам привыкли. Стакан им в руку не ложится. А лампочка в самый раз.

– Где же тех лампочек набраться? – вздохнула Шансонетка.

– Это точно, – подтвердил Смыков, уже успевший между делом заглянуть и на кухню, и в темную сырую конуру, некогда служившую санузлом. – Присесть не пригласите?

– В зал проходите. – То, что количество вторгшихся в ее жилище людей возросло, вроде бы немного успокоило хозяйку.

Зал представлял собой невзрачную, хоть и чистенькую комнатку, чуть более просторную, чем вигвам, и чуть более тесную, чем юрта. Единственное, да еще и зарешеченное, окно глядело на какие-то захламленные задворки, заросшие мерзкой степной колючкой. Типичное старушечье обиталище с блеклыми семейными фотографиями на стенах, нищенской разномастной мебелью и множеством вязаных салфеток, разложенных к месту и не к месту. Самым ценным предметом здесь, наверное, была фарфоровая юбилейная ваза с голубоватым портретом кого-то волосатого: не то маршала Буденного, не то олимпийского мишки. Эта бедность была тем более удивительна, что в соседних квартирах без толку пропадали ковры и зарастал паутиной хрусталь.

– Вот, значит, какие дела, – сказал Смыков, примостившись на скрипучем венском стуле. – Не хочется вас, конечно, беспокоить, но, как видно, придется. Такая уж жизнь наша хлопотная, одни заботы да недосуги. Вы нам, пожалуйста, все расскажите подробно, мы и пойдем себе…

– Что я должна рассказать? – Шансонетка прижала к груди пухлые кулачки.

– Скрывать от нас ничего не надо. Знаем, заходил тут к вам кое-кто на днях.

– Вы про варнаков спрашиваете? – лицо девушки дрогнуло так, словно под кожей у нее была не упругая плоть, а хлипкий студень.

– Про них, родимых, – Смыков улыбнулся своей обычной кисло-сладкой улыбочкой. – Интересно знать, что они от вас такое хотели?

– А что, по-вашему, мужчина от женщины может хотеть? – Она уставилась в угол, где на фанерной тумбочке красовался старенький аккордеон.

– Так то от женщины! – не удержался Зяблик. – А ты же корова!

– Все, я больше вам ни слова не скажу, – Шансонетка спрятала лицо в ладони.

– Не обращайте внимания, – Смыков укоризненно глянул на Зяблика и откашлялся в кулак. – Вы нас правильно поймите… Варнаки нам враги. Но не такие, как, скажем, когда-то были арапы или нехристи. Они враги всем людям, которых и так осталось не очень-то много. Мы о них почти ничего не знаем. До сих пор к варнакам никто и пальцем не сумел прикоснуться. Единственное, чем мы располагаем, так это гипсовые отливки их следов да некоторые не совсем… а лучше сказать, совсем непонятные вещи. Так близко, как вы, их никто не видел. Мы просто обязаны подробно допросить вас.

– Тише дыши, командир! – озлился Зяблик. – Чего ты ей всю нашу подноготную выкладываешь?

– Не мешайте, братец вы мой, – Смыков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– Ладно, – после недолгого молчания выдавила Шансонетка. – Я все расскажу.

– Вот и ладненько, – кивнул Смыков. – Сколько их было?

– Трое.

– Все трое занимались с вами… этим?

– Нет. Только один.

– А остальные где были?

– Рядом стояли. Они накрыли нас чем-то вроде шатра или покрывала.

– Раньше вы знали мужчин? – Смыков вновь откашлялся в кулак. – Я имею в виду: вам есть с чем сравнить?

– Есть, – она покраснела, главным образом ушами и шеей.

– Ну и что вы можете сообщить нам по этому поводу? Разница между человеком и варнаком имеется?

– Не знаю… Кажется, нет.

– Говори, шалава, во всех деталях, как дело было! – вновь влез Зяблик.

– Дай бог вам всем, как у него! – огрызнулась Шансонетка.

– Какой он на ощупь? – осведомился Смыков. – Кожа, мышцы, волосы?

– Обыкновенный. Только очень твердый. Как камень. Если бы захотел, из меня лепешку мог бы сделать.

– Какого-нибудь особенного запаха вы не ощущали?

– Нет.

– Звуки он издавал?

– Нет.

– Что – не дышал даже?

– Дышал, наверное. Но я как-то не прислушивалась.

– А сердце как билось?

– Не помню. Я очень испугалась. Они вошли, сняли с меня всю одежду, будто… с колбаски шкурку стянули, а потом покрыли этой попоной.

– Где все это происходило?

– Здесь. На полу.

– Вы убирали потом?

– Да. И полы помыла.

– Ничего примечательного не нашли?

– Нет.

– Эта женщина – врач, – Смыков кивнул на Верку. – Она должна осмотреть вас.

– Вы-то хоть выйдите отсюда, – взмолилась Шансонетка.

– Ага, стыдно теперь! – ухмыльнулся Зяблик. – А когда они тебя по полу валяли, не стыдилась?

– А вы меня защитили? Прогнали их? – девушка вскинула заплаканное лицо. – Сейчас-то вы все смелые…

– Пошли, – Смыков взял Зяблика под локоть. – Покурим.

На кухне Зяблик соорудил себе огромную самокрутку из целой горсти самосада и желтоватого клочка газетной бумаги (на вес золота шла нынче любая макулатура) и скрылся за вонючей дымовой завесой, а добросовестный Смыков принялся перетряхивать мусорное ведро. Вскоре к нему присоединился и Зяблик, обшаривший давно не топившийся самодельный очаг и посеявший тем самым страшную панику среди тараканов, глянцевато-черных и невиданно здоровенных, давно сживших со света своих рыжих собратьев – прусаков.

После того как на кухню, на ходу застегивая свой чемоданчик, явилась Верка, мужчины переместились в зал – переворачивать половики, отодвигать от стен мебель, ножами ковыряться в щелях. При этом была разбита стеклянная салатница и сломана ножка у тумбочки. Единственной же добычей оказалась бутылка самогона, спрятанная в побитом молью валенке.

– Ага, – зловеще констатировал Зяблик. – Продукты питания на бимбер переводишь? Ряху разъела! А люди кругом с голодухи дохнут!

– Да вы сами тоже вроде от ветра не качаетесь! – дерзко ответила осмелевшая хозяйка. – А бутылка бабушкина. Она на самогонке лекарственные травы настаивает.

– Побудьте пока здесь, – сказал Смыков и, поманив Зяблика пальцем, направился на кухню.

– Ну, как успехи, зайчики? – спросила Верка, мусолившая оставшийся от Зяблика бычок.